История одного градоначальника

Никакой город не может существовать без своих градоначальников, «иройством своим прочих гадов превосходящих», и Салтыков-Щедрин, насмотревшись как вблизи, так и на расстоянии на различные их типажи, щедрой рукой одарил бедных глуповцев самыми разнообразными руководителями. 

Одним из наиболее ярких типов стал знаменитый «органчик» — Дементий  Варламович Брудастый с пустой механической головой, в которой органчик играл только две пьесы «Разорю» и «Не потерплю»: «Новый градоначальник заперся в своем кабинете, не ел, не пил и все что-то скреб пером. По временам он выбегал в зал, кидал письмоводителю кипу исписанных листков, произносил: «Не потерплю!» — и вновь скрывался в кабинете. Неслыханная деятельность вдруг закипела во всех концах города; частные пристава поскакали; квартальные поскакали; заседатели поскакали; будочники позабыли, что значит путем поесть, и с тех пор приобрели пагубную привычку хватать куски на лету. Хватают и ловят, секут и порют, описывают и продают… А градоначальник все сидит, и выскребает все новые и новые понуждения… Гул и треск проносятся из одного конца города в другой, и над всем этим гвалтом, над всей этой сумятицей, словно крик хищной птицы, царит зловещее: «Не потерплю!». Глуповцы ужаснулись. Припомнили генеральное сечение ямщиков, и вдруг всех озарила мысль: а ну, как он этаким манером целый город выпорет!». 

«Начали ходить безобразные слухи. Говорили, что новый градоначальник совсем даже не градоначальник, а оборотень, присланный в Глупов по легкомыслию; что он по ночам, в виде ненасытного упыря, парит над городом и сосет у сонных обывателей кровь. Разумеется, все это повествовалось и передавалось друг другу шепотом; хотя же и находились смельчаки, которые предлагали поголовно пасть на колена и просить прощенья, но и тех взяло раздумье. А что, если это так именно и надо? что, ежели признано необходимым, чтобы в Глупове, грех его ради, был именно такой, а не иной градоначальник?». 

К сожалению, пустоголовые руководители не перевелись на Руси, и, как справедливо отметил наблюдательный и опытный в управленческих делах Михаил Евграфович, чем пустее их головы и чем меньше пьес играет их «органчик», тем большую государственную активность они проявляют, причем как правило, репрессивного характера по отношению к своему же народу. А что народ? Он такой же смиренный, каким и был, принимая безмозглого, наглого и графомански плодовитого на угнетающие указы и постановления руководителя, как неизбежную кару Небесную. Ибо народ, постоянно живущий в страхе генерального сечения, кроме как пасть на колена и просить прощения, иной формы бунта не приемлет, а дискуссии если и ведет, то только шепотом. 

И даже понимание того, что градоначальник – упырь и оборотень, который днем обирает и сечет, а ночью пьет кровь обывателей, все равно не повод для народных волнений. Да — упырь, да — оборотень, но ведь это же начальство, сакральное и свыше поставленное: «Все единодушно соглашались, что крамолу следует вырвать с корнем и для начала прежде всего очистить самих себя. Особенно трогательна была отписка пригорода Полоумнова. «Точию же, братие, сами себя прилежно испытуйте, — писали тамошние посадские люди, — да в сердцах ваших гнездо крамольное не свиваемо будет, а будете здравы, и пред лицом начальственным не злокозненны, но добротщательны, достохвальны и прелюбезны». 

Изъясняясь более современным языком, это аналог современной электоральной мантры вроде «в 90-е хуже было», «посмотрите на Украину, там полный майдан» или «платить и каяться». Ныне же для глуповцев настало полное благорастворение воздухов: по два холодильника и по три автомобиля на семью, обывателя косит повальное ожирение от передозы пальмового масла, а добрым людям и припарковаться-то негде. То, что это виртуальное благополучие есть отравленный плод фискального, кредитного и арендного крепостного права, как-то не бросается в умильно зажмуренные от счастья и нездорового ожирения глаза. 

А те маргиналы, диссиденты и мятежники, которые все время ноют и не желают пахать на трех работах с шабашками, не доживая до пенсионного возраста, вечно будут выражать свое убогое недовольство и портить настроение лояльным к упырям, оборотням и органчикам обывателям. Эти ноющие субъекты – неудобные, но слава рыночной экономике, в которую они не вписались, единичные явления, которые  тщеславно и неоправданно желают не только погибать на современной барщине за кусок хлеба в расцвете сил, а еще и жить – спать, есть, гулять, читать книги, увлекаться какими-нибудь танцами или шахматами, ходить в походы и петь у костра под гитару, как это было раньше, в доисторические времена. Да вот только на трех работах с шабашками, а иначе кушать будет нечего, обычная человеческая жизнь стала чем-то средним между недостижимой мечтой,  потерянным раем, животной потребностью тупо выспаться и пятницей как маленьким праздником приостановления действия норм крепостного права под искусственным, но вожделенным воздействием делирия эконом-класса. 

Но это все частные подробности отдельных заевшихся и не желающих свою единственную, не особо долгую жизнь, проводить в трудах на благо рабовладельцев, строптивых обывателей. А ведь начальство-то не дремлет и тужится на благо неблагодарного электората аки пчела или даже аки раб на галерах, что всякому порядочному гражданину в его кажущихся неудобствах и недовольствах всемерно помнить надлежит: 

«Мы люди привышные! — говорили одни, — мы претерпеть могим. Ежели нас теперича всех в кучу сложить и с четырех концов запалить — мы и тогда противного слова не молвим!

 — Это что говорить! — прибавляли другие, — нам терпеть можно! потому мы знаем, что у нас есть начальники!

 — Ты думаешь как? — ободряли третьи, — ты думаешь, начальство-то спит? Нет, брат, оно одним глазком дремлет, а другим поди уж где видит!». 

Начальство – оно такое, не спит, не ест, все видит, и между делом желает обывателю здоровья и хорошего настроения, а эти непреходящие блага вполне можно ощутить даже при хроническом отсутствии денег и дамокловом наличии угрозы перманентного генерального сечения, тут главное – держаться. А то, что правительственный органчик, вернувший «Россию, которую мы потеряли», которую ранее оплакал жгучими слезами гнева и боли величайший сатирик, пламенный патриот и бескомпромиссный гражданин земли Русской, по сей день играет только две не весьма увлекательных пьесы, так это просто случайное совпадение с природоведческими наблюдениями экс-губернатора. Все-таки старорежимное «разорю» и «не потерплю» звучит гораздо менее демократично и либерально, нежели «держитесь, хорошего вам настроения» и «денег нет», хотя от толерантной замены прямой угрозы на лукавый эвфемизм смысл играемых пустыми, но высокопоставленными головами пьес не меняется. 

А смягчение выражений отнюдь не означает смягчения нравов, просто уровень гражданского лицемерия и фарисейства вырос до недосягаемой первобытными простецами высоты: «Просят пренесчастнейшего города Глупова всенижайшие и всебедствующие всех сословий чины и людишки, а о чем, тому следуют пункты: сим доводим до всех Российской империи мест и лиц: мрем мы все, сироты, до единого. Начальство же кругом себя видим неискусное, ко взысканию податей строгое, к подаянию же помощи мало поспешное». 

Досконально знал эту породу пустоголовых градоначальников, чинуш и «крапивного семени» Михаил Евграфович, знал и проницал насквозь. Потому и описал в подробностях управленческих «упырей и оборотней», оставив будущим глуповским поколениям, которые его упорно и хронически не читают, серьезнейшее предостережение от подобных субъектов во власти. Да только оболванено современное общество разными пропагандами и велеречиями, как говорил тот же Салтыков-Щедрин: «Жил-был газетчик, и жил-был читатель. Газетчик был обманщик — все обманывал, а читатель был легковерный — всему верил. Так уж исстари повелось на свете: обманщики обманывают, а легковерные верят. Suum cuique», сиречь «каждому свое».

 Любовь Донецкая, редактор сообщества «Народный журналист»