Новороссия: возвращение

Новороссия. Был в Российской империи такой регион. Он обладал историческим и культурным своеобразием, границами и собственным именем, которое было хорошо известно современникам и отражено в названии существовавших на его просторах административных единиц.

И вдруг в XX веке всё исчезло. Почему? По своей ли воле Новороссия ушла в небытие? Или это произошло потому, что она кому-то и чему-то мешала, не вписывалась в возводимый «новый мир», напоминала о том, что было раньше?

Разумеется, Новороссия исчезла не в буквальном смысле этого слова. Осталась земля, остались люди — но Новороссии как региона со своим историческим и национально-культурным лицом уже вроде как и не было. Другим стал политический контекст, а с ним социокультурные нормы и национальные идентичности. Постарались искоренить саму память о Новороссии, само упоминание её имени для новых властей страны оказалось нежелательным. Новые установки, а ещё больше — новое бытие с его ценностями и смыслами, а также само время делали своё дело: о Новороссии не вспоминали, будто не было её вовсе. Но даже в советские времена своим культурно-языковым обликом и ментальностью этот регион «проступал» из-под новых политических реалий и новых идентичностей.

Но Новороссия не канула в лету. Лишь только изменились политические условия, и вместо СССР и УССР появились Российская Федерация и самостийная Украина, одинаково (но по разным причинам и в разной степени) порывавшие с советским прошлым, как Новороссия начала возвращаться из искусственно созданного культурно-исторического небытия. Поначалу в виде исторической памяти, идеи, концепта. Происходило это не сразу. Нужно было время, чтобы отодвинулся в прошлое советский период, чтобы ослабли прежние скрепы и политические идентичности, и люди осознали новую реальность, в которой оказались их страны и они сами. Чтобы начали задумываться о том, кто они и каков исторический путь их родной земли. Многое мешало этому. И не только инерция сознания и появившаяся вскоре ностальгия по недавнему советскому прошлому. Гораздо важней оказалось то, что для постсоветских России и Украины идея Новороссии оказалась ненужной и даже чуждой. Взять «новую» Россию. Несмотря на возникший ещё с конца 1980-х годов общественный интерес к дореволюционной эпохе, её устройство и идеология оказались далеки не только от советских идеалов и образцов, но и от тех, которые являла Российская империя. Идейная основа, на которой возводилась постсоветская Российская Федерация, оказалась либерально-западнической и космополитической.

Хотя формально возможность установления в России «государственной» или «обязательной» идеологии и отвергается на конституционном уровне [1], на деле этой «неформальной» идеологией была пронизана её государственность, социально-экономическая сфера, внутренняя и внешняя политика, а также этнополитика. В последней, ко всему прочему, нашли своё продолжение многие принципы и подходы, на которых строилась советская национальная политика. Прежде всего те, которыми определялись место в российской государственности и политической системе русского народа. А тем самым, и отношение к «украинскому вопросу».

Всё это не могло стимулировать осмысление идеи Новороссии на широком общественном и тем более государственном уровне, не говоря уже о её использовании в политической сфере.

Главное же, что сама историческая Новороссия после 1991 года почти целиком оказалась в составе самостийной Украины. А внешняя политика Российской Федерации с самых первых своих шагов строилась и с некоторыми важными, но не принципиальными нюансами строится до сегодняшнего дня на признании незыблемости распада СССР и Украины как независимого государства. Тем самым, и на признании советских межреспубликанских границ в качестве государственной границы между Россией и Украиной, что было подтверждено»Большим договором» от 31 мая 1997 года [2].

Российская политика 1990-х (особенно) и 2000-х годов характеризовалась широкой энергетической, экономической и политической поддержкой украинской государственности и украинской политической «элиты». И безразличным отношением к судьбам проживающего на Украине, в том числе в регионах исторической Новороссии, населения — русского, русскокультурного и русскоязычного. Население, люди не рассматривались российской властью и российской правящей «элитой» в качестве чего-то, на что стоит обращать внимание. Ни в качестве цели политики (защита национально-культурных прав этого населения, создание лояльных и дружественных России многомиллионных групп влияния, не говоря уже о подготовке почвы для воссоединения). Ни в качестве средства достижения своих интересов на Украине (пусть даже признавая само существование украинского государства и его границы). Ни в качестве политического фактора вообще. Российская власть предпочитала видеть в этих людях «украинцев», граждан сопредельного государства, и не относилась к ним как к «своим».

Российская Федерация фактически «ушла» из Украины, не пытаясь вести там свою политику и даже не определив, в чём же заключаются российские интересы. Впрочем, к такому заключению можно прийти, если судить с точки зрения национальных интересов России (да и, что тоже важно, с точки зрения значительной части народа Украины). Но если смотреть на проблему с точки зрения российской «элиты», то вполне может статься, что кажущееся отсутствие политики и её несоответствие подлинным интересам страны на самом деле являются вполне осознанной политикой. Всё, что интересовало официальную Москву (за исключением отдельных политиков и чиновников), это вопрос о транспортировке через территорию Украины в Европу российских энергоносителей (прежде всего газа). Участвовавшие в украинских предвыборных кампаниях российские политтехнологи продвигали не интересы России, а интересы тех или иных групп украинской «элиты», которые обозначали своё «дружелюбие» по отношению к Москве только для видимости и получения политических и экономических дивидендов.

За украинской правящей «элитой» безоговорочно признавали право на «её» население и «её» республику. И надеялись договориться, ставя на «классовую солидарность», одно и то же социальное происхождение (партийно-советская номенклатура, «теневики», криминал) и общий «скелет в шкафу» в виде растерзанного этими «элитами» и поделённого на суверенные куски Советского Союза и его собственности. Договориться, следуя политике всевозможных уступок, «компромиссов» и «шагов навстречу». Символичной стала получившая широкую известность фраза российского президента Б. Н. Ельцина, звучавшая примерно так: «просыпаясь утром, я спрашиваю себя: что ты сделал для Украины?». О каких российских интересах, не говоря уже о Новороссии, могла идти речь?

Вот только «украинские партнёры» думали совсем иначе. Не о России и не о «братьях по классу». Они думали о себе, а поскольку их положение как правящей элиты напрямую зависело от существования независимой Украины (причём независимой не в принципе, а именно от России), то они были максимально заинтересованы в укреплении этой независимости и отдалении Украины от России любыми способами. Неслучайно, что вышедшая в 2003 году в Москве (!) книга украинского президента Л. Д. Кучмы получила название «Украина — не Россия». Очень символический жест, задававший недвусмысленную стратегию поведения украинскому государству и обществу.

И здесь верную (но далеко не однозначную) службу местной «элите» сослужила украинская идея. Посему весь период после 1991 года на Украине проходил под флагом укрепления украинской независимости (от России и собственных корней), строительства нации и утверждения в обществе всего «украинского». Корни, формы, идеи, аргументацию всему этому должна была дать история. В ней искали (а чаще делали вид, что ищут, на самом деле, откровенно выдумывая и конструируя) тысячелетнюю украинскую державность и нацию. Всё, что в истории этому не соответствовало, замалчивалось, отметалось или искажалось до неузнаваемости. В том числе историческое бытие Новороссии. Ведь это подрывало устои постсоветской Украины.

Вот почему пробиваться наружу концепту Новороссии — составной части русской идеи и Русского Мира, было неимоверно сложно — и в России, и особенно на Украине. Но вода камень точит.

Неверно думать, будто Новороссию в 2014 году «придумал Путин», и что именно после выступлений президента России, в которых он упоминал о Новороссии как об историческом факте и феномене, началось её возрождение. Безусловно, эти выступления сыграли заметную роль в «легитимизации» Новороссии и её возвращении в историко-культурный, национальный и даже политический контекст современности. Ещё больше этому способствовало решительное и быстрое возвращение Крыма в состав России в марте 2014 года. Этот шаг автоматически актуализировал концепт Новороссии, поскольку Крымский полуостров — это её географическое продолжение, а история Крыма — это часть истории Новороссии в целом. Параллели были очевидны. Присоединение Крымского ханства к Российской империи в 1783 году стало поворотной точкой и в судьбе будущей Новороссии: как таковая она состоялась именно благодаря этому шагу. Весной 2014 года прошлое вдруг стало современностью, обнажились прямые исторические аналогии, что и способствовало возвращению концепта Новороссии в общественный дискурс.

Однако этот процесс начался не в 2014-м и даже не в 2013 году, когда на Украине началась прелюдия к государственному перевороту, и тем более не после речей президента России В. В. Путина. Более того, упоминания о Новороссии в официальных и неофициальных выступлениях тех или иных политиков, включая самого президента, стали возможны лишь благодаря довольно долгой работе самых разных людей по восстановлению исторической памяти о Малороссии, Новороссии, общерусском единстве.

Основой для возрождения идеи Новороссии — национально-культурной и политической её составляющих — послужил процесс возрождения (реконструкции) русского сознания и национальной идентичности, который всё активнее стал набирать силу в России и на Украине на рубеже XX–XXI веков. Проходил он в общерусской форме и включал в себя возрождение малорусского сознания и идентичности (как её составляющей). Особенно этот процесс окреп после так называемой «Оранжевой революции» 2004 года.

Начали издаваться труды забытых и запрещённых в советское время дореволюционных авторов — противников украинского национализма/сепаратизма, мысливших и писавших в категориях общерусского единства: Н. И. Ульянова, С. Н. Щёголева, В. Р. Ваврика, А. М. Волконского, Т. Д. Флоринского, И. А. Линниченко, А.Царинного, работы М. О. Меньшикова, П. Б. Струве, В. В. Розанова, Л. А. Тихомирова, в которых так или иначе затрагивался «украинский вопрос». Постепенно стали появляться публицистические, аналитические и научные статьи и книги, посвящённые истории Малороссии и Новороссии и дающие «не-украинскую» трактовку их истории. Особенно в этом контексте оказались важны сюжеты, затрагивающие вопросы формирования и бытия общерусской и малорусской национальных идентичностей в прошлом и их преломлении в дне сегодняшнем.

Всё активней стало вестись обсуждение этих сюжетов в сети Интернет, публичном пространстве и даже в ряде средств массовой информации Украины и России. Всё большее недоверие у читающей и мыслящей публики Украины стала вызывать «национально-украинская концепция истории», положенная в основу школьных и вузовских курсов истории и прочих гуманитарных дисциплин, и широко представленная в украинской историографии.

Всё многочисленней становились крестные ходы Украинской Православной Церкови (Московского патриархата). В условиях политических и внутриконфессиональных реалий Украины крестные ходы стали одной из форм политической активности граждан и выражения их мировоззрения, тем более, что их участники шли под русскими «монархическими» чёрно-жёлто-белыми флагами, несли иконы и портреты новомучеников — государя Николая II и членов царской семьи. То есть, символы и персоны, которые с точки зрения украинской идеи и идеологии украинского государства являются «чужими». Высоким рейтингом доверия (особенно на фоне политиков «оранжевого» периода) пользовался российский президент В.Путин, всё более популярной делалась идея Русского Мира. На фоне ухудшения отношений с «оранжевыми» властями Украины в Кремле стали вспоминать о Русском Мире и даже делать заявления, что народ России и Украины — это один народ. Правда, в основном всё сводилось лишь к словам, не подкреплёнными реальными делами. Впрочем, порой даже слова становятся важным стимулом.

Всё перечисленное выше стало следствием разочарования многих людей в украинской государственности, наполненной постоянными кризисами и скандалами, следствием недовольства постоянным снижением уровня жизни. А также реакцией украинского общества на нарастание в государстве нетерпимости, на стремительное погружение Украины в национализм и русофобию, на прозападный курс её правящей «элиты». Следствием кризиса государственности стала эрозия украинской национальной идентичности (в том виде, в каком её понимали власти страны и украинские националисты). И наоборот, проблемы в сфере национальной и мировоззренческой автоматически означали и политический кризис, ведь базисом украинской государственности в начале 1990-х была сделана как раз украинская идентичность.

В какой-то степени эта народная реакция оказалась неожиданной, если учесть, что любая память об общерусском единстве десятилетиями выкорчёвывалось, если принимать в расчёт бытие Украины как суверенного государства и то, что в активную жизнь начало вступать поколение, которое лишь немного успело пожить при Советском Союзе или не застало его вовсе. И хотя молодых людей, выросших при новых реалиях и воспринявших официальную украинскую пропаганду, было много, немало оказалось и тех, кто мог и смог в ней усомниться (это относилось и к людям более старшего поколения). Тем более, что такая реакция стала хоть в определённой степени и неожиданной, но исторически обоснованной.

Этот неуклонный и довольно неожиданный, но отчётливый процесс национального «пробуждения» и возвращения к историческим корням (к общерусской идентичности с её региональными подвидами) был искусственно и жестоко приостановлен в результате устроенного в одах на Украине государственного переворота, подавления инакомыслия и установления там агрессивно-русофобского режима. И есть основания полагать, что возрождение общерусской идентичности и обозначившийся рост популярности идеи Русского Мира как раз и стали одной из причин того, что на Украине была организована «цветная революция» и разожжён конфликт. Конфликт межгосударственный — с Россией, и конфликт внутригражданский — с теми гражданами Украины, которые не принимали украинский национализм, в той или иной форме и степени ориентировались на Россию и ощущали с ней общность своих судеб. По общерусско-малорусской идентичности, по идее Русского Мира, по концепту Новороссии, как и по дружественным чувствам к России, был нанесён серьёзный удар. Впрочем, думается, что это явление временное и преодолимое.

Возможность более тесного сотрудничества между Украиной и Россией и набиравшее в народе силу осознание общности их судеб и национальных сущностей были приостановлены теми, кому сближение Украины с Россией и русское национальное возрождение по самым разным причинам невыгодны и опасны. А именно правящими «элитами» Украины, украинскими националистами, а также внешними союзниками этих сил из США, Европы и самой России. Если заинтересованность коллективного Запада в Украине как «анти-России» (а попутно и как подконтрольном рынке сбыта) понятна и уже не раз повторялась в истории, то упоминание о России должно восприниматься со всей серьёзностью. Ведь речь идёт не только о позиции либерально-западнической части российского общества, традиционно настроенной проукраински.

О том, чтобы о Новороссии снова забыли, чтобы эта идея опять ушла из политической и общественной сферы, хотелось бы немалому числу находящихся во власти и около неё лиц. Ушла если не насовсем, то, по крайней мере, в «неопасную» для правящей «элиты» область исторических воспоминаний (для Украины Новороссия неприемлема даже в таком виде). Ибо, будучи частью Русской идеи, Новороссия взрывает «постсоветский консенсус» — идеологический, геополитический, внутриполитический, меж- и внутриэлитный. Грозит пересмотром итогов 1991 года, ставит под сомнение идейные основы и принципы устройства современной российской государственности. И легитимность российского правящего класса (или его части), его право на власть и собственность. А также подрывает заложенные в начале 1990-х ценности, внешнеполитические ориентации и расчёты постсоветских «элит».

Идея Новороссии обрела не только территориальные очертания, но и временные. И дело не просто в её «возрождении» (по сути же, конструировании) и апелляции к прошлому. Как и любой национально-политический проект, концепт «Новороссия» обращён к будущему. Он стал важной смысловой точкой современных Украины и России. Почему Украины — понятно. Новороссия — это вызов для неё как государства, как нации, как идеи. Вызов либо её устройству и территориальной целостности, либо всей её сущности. А вернее, всему вместе.

Для России, точнее, её правящего класса, это тоже вызов. Вызов — потому что ставит перед ней вопрос о её сущности, предлагает новый путь развития (историософский, национально-культурный, политический, а как результат и социально-экономический), даёт шанс на преобразование из «Российской Федерации» (такого же территориального и смыслового осколка СССР, что и Украина) в «Россию». В Новую Россию, частью которой является и Новороссия. Словом, смыслов у этого концепта множество, и все они с разной степенью заявили о себе в 2014 году. И неслучайно, что довольно скоро, уже осенью 2014 года, термин «Новороссия» почти исчез из употребления представителями российской власти и приближенными к ней средствами массовой информации. Появление на части территории исторической Новороссии Донецкой и Луганской народных республик само по себе стало большим политическим прорывом, но проект «Новороссия», имевший весной этого года хорошие возможности для реализации, не был воплощён в полном объёме и масштабах. Одна из главных причин этого (помимо ряда других, тоже имевших место) кроется как раз в нежелании пересматривать тот самый меж- и внутриэлитный «консенсус».

Но эти же трагические события послужили толчком для русского национального возрождения — как в самой Украине, так и в России, всколыхнувшего народ весной 2014 года и получившего название «Русской Весны». Характерно, что это возрождение приняло идейные и территориально-политические формы «Новороссии» (потому что Русская Весна пришлась именно на этот исторический регион, от Харькова до Одессы) и перекинуло смысловой мостик к Новороссии прошлого.

Рубикон оказался пройден: раз возродившись, поселившись в умах и сердцах миллионов людей в России, Новороссии и Украине (то есть, в коллективном сознании), Новороссия уже не исчезнет. Ибо возрождение чего-либо предполагает сознательную нравственную и мыслительную работу, работу нередко самоотверженную, а в случае с Новороссией — ещё и сопряжённую с лишениями и опасностью для жизни. Тем более, что за Новороссию оказалась пролита кровь её сторонников и защитников: и воинов на поле брани, и безоружных мирных людей, убитых и замученных за свои убеждения или «просто» павших от рук украинского государства и украинских националистов.

Новороссия вернулась в общественное сознание и в область массовых идентичностей. Вернулась и её история: уже не как история «Южной Украины» или история «Причерноморья и Приазовья», а именно как история «Новороссии». А значит, на повестку дня встаёт вопрос об изучении её истории — всех периодов, аспектов, проблем и направлений. Очень важно отказаться от понятийных и смысловых стереотипов прошлой эпохи и ввести Новороссию в поле научного изучения.

Одним из ключевых вопросов истории Новороссии, как и Юга России вообще (в первую очередь Малороссии/Украины), является вопрос о национальной идентичности её населения. Какой была культурная среда, в которой это население жило, каково было его самоотождествление, к какой национальной общности (или общностям) оно себя относило, как этот выбор соотносился с историей края и существующей государственностью? Ответ на эти вопросы позволит понять сущность исторического феномена Новороссии, а вместе с этим — и множество частных (пусть даже весьма масштабных) проблем отечественной истории XVIII–XXI веков.

Этим проблемам и посвящена книга «Новороссия: формирование национальных идентичностей (XVIII—XX вв.)». О них и о многих других вопросах, связанных с судьбами России, Новороссии, Украины, идёт речь и на состоявшемся 19 января 2019 года в Российской государственной библиотеке Круглом столе — презентации этой книги.

Василий Шульгин однажды сказал: «Если на вопрос о народности будущие обитатели южной Россиибудут отвечать „Нет, мы не русские, мы — украинцы“, т. е. если они будут сознавать себя другим народом, наше дело будет проиграно. Великая связь порвётся, мощный магнит потухнет, захлопнется тысячелетняя дверь. На ней мы прочтём роковую надпись: Lasciate ogni speranza» (Оставь надежду всяк сюда входящий)[3]. Воссоединение Малой Руси с Русью Великой при Алексее Михайловиче и Богдане Хмельницком стало возможно благодаря тому, что обе стороны при всех своих этнических и региональных отличиях понимали, что все они — русские. Единство национально-культурное обязательно приведёт и к единству политическому. Но если вместо одного народа будет два, то рано или поздно эти два народа разрушат и единство политическое.

История подтвердила правоту его слов. И никто не дал гарантию, что этих народов окажется два, а не больше. Многое из того, чего так страшился Шульгин и другие его единомышленники, случилось. Очень многих за советский и особенно постсоветский период убедили в том, что они — не «русские», а «украинцы», особая нация. Нация, ничего общего с русскими, Русским Миром и Россией не имеющая и даже противостоящая им. Так стала думать даже какая-то часть населения областей исторической Новороссии. Но «великая связь» не порвалась и «тысячелетняя дверь» не захлопнулась, примером чему стало возрождение Новороссии. Процессы формирования национальных идентичностей и мировоззрения не определены раз и навсегда. Они постоянно меняются, творятся.

Противостояние украинства и русскости, ведущееся за один и тот же народ, за одно и то же прошлое, настоящее и будущее, не оставляют для населении Новороссии (и Украины тоже) иного пути, кроме как осмысливать свою культурную, языковую и политическую идентичность либо как украинскую, либо как русскую/общерусскую. Тем самым, выбирая свою судьбу. Вопрос об идентичности («русские» или «россияне»?) — остро стоит и перед современной Россией.

Каждый волен делать выбор сам. Но делая его, нельзя забывать, что жизнь, история начинаются не с данной минуты. Есть прошлое — та самая великая связь, теряющаяся во мгле веков цепь поколений, которая незримо, но прочно держит человека, делает его не бессмысленной песчинкой, а важнейшим моментом истории, связующим звеном между поколениями ушедшими и будущими. И этому прошлому надо соответствовать. С ним нельзя порывать. Его нельзя предавать.

Новороссия была, есть и будет. Это — исторический факт. И ещё: Новороссия — это Новая Россия. Во всех смыслах.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Конституция Российской Федерации. М., 1993. С. 8. Статья 13, пункты 1 и 2.

[2] Договор о дружбе, сотрудничестве и партнёрстве между Российской Федерацией и Украиной // Россия — Украина. 1990–2000. Документы и материалы. В 2 Книгах. Кн. 2 (1996–2000). М., 2001. С. 146. Статьи 2 и 3. Договор был подписан президентами Б. Н. Ельциным и Л. Д. Кучмой. Ратифицирован Государственной Думой РФ 25 декабря 1998 г., одобрен Советом Федерации 17 февраля, вступил в силу 1 апреля 1999 г.

[3] Шульгин В. В. Россия, Украина, Европа. С. 194. Выделено в тексте.

Автор Марчуков Андрей Владиславович — канд. исторических наук, старший научный сотрудник Института Российской истории РАН.