Рынок: машина, убивающая создателя

Сложнейшие выкрутасы современных причудливых идей, в общем-то, можно и нужно приводить к их простым исходникам. Мотивации живого существа, в общем-то довольно стабильны, и включают в себя обустройство среды обитания и бегство из агрессивной среды. Если существо (даже ещё и не человек) живёт стабильно в каком-то месте, оно начинает это место для себя обустраивать, делать удобнее, даже красивее собственному глазу. А если существо убегает, прорывается через враждебные преграды – ему, конечно, нет дела до того, что осталось за спиной. Ему нужно выложится в беге на скорость, а не по сторонам глазеть. Естественно, логика обустройства и логика прорыва наиболее сложные формы приобретают у наиболее психически развитого существа, у человека.

Многовековая история человеколюбия (добротолюбия) содержит в себе стержнем, в сущности, очень простую и по-человечески понятную идея:

-Чтобы люди жили.

Чтобы им было удобно жить, всё под рукой, а главное, чтобы было всё, для жизни необходимое.

Но и социал-дарвинизм, который видит суть жизни в борьбе за существование на стадионе без судьи (следовательно, и без правил) – на практике тоже выражается очень простой и по-человечески понятной идеей:

-Прорваться.

Когда рвёшься через сопротивление, это динамичное действие, и тут уж, конечно, не до обустройства среды. В данном случае цель допускает и даже заставляет жертвовать всеми окружающими средами. Если не прорвёшься – зачем они мертвецу? А если прорвёшься – они останутся за спиной, всё равно не имея лично к тебе никакого отношения…

+++

Тот, кто прорывается, расталкивая других локтями и шагая по головам – не занимается выживанием человечества в целом не только потому, что он злой, жестокий и эгоистичный человек. И поэтому, конечно, тоже, но главным образом – по иной причине.

Ему некогда. Он, конечно, и не хочет – но даже если бы вдруг захотел – ему всё равно некогда, нет ни времени, ни сил.

Есть такое правило жизни, которое нехудо знать людям:

-Вовлечение в бесконечную работу чревато бесконечным игнорированием всех других дел.

Если я поставил цель сложить десять кирпичей в пирамидку, то кирпичи закончатся, и я закончу это дело. И, видимо, займусь другим.

Но если я не ограничил себя ни десятью кирпичами, ни десятью этажами, тогда укладыванию кирпичей не будет конца. А у всех других дел не будет начала. Я рискую уйти в бесконечность алгоритмики действий, и через это рискую уже никогда из неё не выйти.

Конечно, правило универсально – иногда так уходят (без выхода) в молитву, иногда в чтение «запоем». Или собственно в запой.

Но чаще всего и опаснее всего это универсальное правило проявляется в «протестантской этике» добывания денег. Поскольку денег много не бывает, то риск превращения в робота, застрявшего в однотипном действии, здесь особенно велик.

«Прорываться», с точки зрения денежной, можно бесконечно. Это разрушительное действие, всё равно, что слом стен, и главная беда в том, что робот, ломающий стены, ни на что другое уже не способен. Его заклинило, в социопатологии это называется «заклинивающая психопатия».

Если вы запрограммировали робота ломать стены, а кнопка отключения сломалась, то он будет ломать и ломать, и то, что нужно, и то, что не нужно, бездумно и безответственно, не понимая смысла, да и не пытаясь вложить в свои действия какой-то смысл. При заклинивающей психопатии смысл действия – в самом действии. Робот, ломающий стены, так сконструирован, так запрограммирован, что ломать стены – главный, единственный, неоспоримый и необсуждаемый смысл его функционирования. Ему нечем думать, зачем он это делает: в конструкции центр скептического отношения не предусмотрен.

Понятно, что инженер, смастеривший робота-разрушителя, какие-то смыслы и виды имел, какие-то ограничения в сломе стен понимал. Но есть такое расхожее выражение: «инструмент вышел из под контроля создателя».

С роботами по вышибанию денег случилось, кажется, именно это.

Изначально их программировали на заработки в мире, где это имело и смысл, и локализацию, и какие-то цели, выходящие за алгоритм. Ну, как робота-стенолома. Хотели расчистить строительную площадку, а потом выключить робота, переключить на что-то другое.

А он вышел из-под контроля создателей, и видит цель сломать вообще все стены, существующие на планете, разровнять все строения в блин.

Денежные средства, которые так и называются «средства» — из средств стали самоцелью, что и есть яркий признак замыкания биороботов. Они нужны не для того, чтобы что-то сделать, а сами по себе. И не в ограниченных количествах, а бесконечно.

Как это получилось?

+++

Изначальной целью цивилизации было обожение[1] человека: его движение к идеалу (Абсолюту и Раю) по уровню знаний, нравственно-духовному состоянию и возможностям. Знание – сила, и концентрируя знания, человек становился сильнее. Развитие науки и техники давало возможность человеку решить многие вопросы благодати, неразрешимые на низком уровне развития: полноту доступа к духовным сокровищам и материальным удобствам.

Прогресс давал все блага, но требовал напряжённого интеллектуального и физического труда. Тогда решили поощрять труд – раз он источник прогресса, а тот – источник всех материальных и духовно-культурных благ. Чтобы поощрять труд – создали материальную систему поощрения, именуемую «деньгами».

Изначально-то смысл вкладывали именно этот: деньгами поощряется прогрессивная деятельность, которая в итоге даст всем и каждому благополучие и благодать, разлитые в окружающей среде. Создаст мир, достойный человека, образа и подобия Божия.

Но робот экономики сломался. Его заклинило. Он решил, что деньги – самоцель, а вовсе не средство прогресса и обожения. Точнее, не решил, роботы не умеют решать, а его замкнуло на промежуточной цели. Так робот потерял из вида цивилизацию, его породившую, и стал действовать сам по себе, автономно.

Деньги перестали быть материальным поощрением за прогрессивную деятельность, подобным медали, ордену, почётной грамоте за полезность обществу. Деньги больше не прикладываются к деятельности – наоборот, всякая деятельность стала прикладываться к деньгам. То есть предмет и его тень поменялись местами в приоритетах значимости!

Вместо того, чтобы награждать деньгами за пользу обществу (принцип премирования) общество стало всю пользу сводить к деньгам (принцип разбоя).

Нырнув в бесконечность денежного собирания, загребания – которое давно потеряло всякий смысл, кроме себя самого – люди оттуда уже никуда и никогда не выбираются. Они снова и снова, как заклинившие роботы, выполняют одно и то же автоматическое действие по алгоритму.

Это как взбесившийся экскаватор, который создали, чтобы копать в нужных людям местах ямы нужного людям размера, а он стал копать везде и безразмерно. И ему всё безразлично – лишь бы отыскать ещё грунт, чтобы ещё и ещё выгребать ковшом…

+++

В итоге идея обустройства мира, организации культурного пространства для людей оказалась подменена идеей прорыва. Человек не обустраивает мир, он куда-то прорывается, ломая преграды, растаптывая всё на своём пути, не оглядываясь назад. Всякому понятно, что обустройство и прорыв – разные действия, и у них разная логика.

Если я каменщик, укладывающий стену из кирпичей, то мне, конечно, нужны совсем другие инструменты и навыки, чем для пролома стены.

В сущности, современный капитализм – это робот оптимизации, который изначально был создан для оптимизации ТОЛЬКО в заданных местах и участках, но свихнулся (как бывает у роботов) и стал «оптимизировать» всё до полного сноса земной поверхности.

Вообразите, для понимания, что вы создали машину на обувной фабрике, которая должна сократить расходы кожевенного сырья, чтобы снизить себестоимость обуви. Вы-то хотели экономить в разумных пределах – чтобы свозить на помойку поменьше отходов! А машина свихнулась, и поняла свои задачи буквально и бесконечно.

Она посчитала, что идеальная экономия – вообще не покупать сырья, тогда 0 расходов. И не платить вообще никакой зарплаты никому – тогда тоже 0 расходов. Снести под нулевой цикл здание фабрики – тогда не придётся платить за отопление и электричество, тоже 0 расходов. И так далее.

Капитализм – это агрегат экономии издержек труда и материала, который, штрафуя за перерасход, мог бы быть полезен при ограниченном использовании. Чтобы человек, склонный к мотовству и разгильдяйству, был наказан рублём за бесхозяйственность. И делал бы только востребованное людьми, а не что попало. Рынок – строгий судья производственных достижений предприятия. Поставило оно на рынок дрянь – не получило прибыли[2]. Если же платить за количество труда, а не за его результат – то разоришься, оплачивая толчение воды в ступе. Работа, хоть и тяжёлая, но бесплодная!

Потому мы и говорим, что рыночный капитализм – робот оптимизации, который должен был работать на благо человека в местах, указанных человеком. А он, робот-то, свихнулся, и в итоге «оптимизировал» своего создателя. Он посчитал (и с точки зрения машины логика неоспорима), что если человека вообще не будет, то экономия станет полной и всеобъемлющей: ни на еду, ни на одежду, ни на жилище, ни на образование, ни на культуру тратить ничего не нужно будет!

А у него, у робота, в алгоритме только экономия, «оптимизация» и ничего больше. И он не виноват, робот, его так запрограммировали.

Он удалял паразитов из экономики, и в итоге посчитал, что главные паразиты экономики – собственно род человеческий!

Собственно, все расходы, все издержки – оттого, что они живут и жрут, а не было бы людей – не было бы ни расходов, ни издержек, ни экологического вреда, ни истощения почв, ни вредных выхлопов!

+++

И получилась страшная вещь, достойная фильма «Терминатор» (вообразите афиши: «Терминатор-экономист»). Созданный людьми робот оптимизации, выполняя вложенное в него программистом задание, стал уничтожать людей.

Даже самый активный сторонник рынка (их аргументы я приводил выше) – не отрицает, что рынок – бездушная машина. Добавляет, что полезная, но не отрицает неодушевлённой природы робота.

А линейная логика машины такова, что младенец – экономически нецелесообразен. Он лет пятнадцать, как минимум, будет в экономике бесполезным, а мигрант-таджик уже взрослый, его ввезёшь – он в тот же день может метлу в руки взять…

И мы видим, не только противники, но и сторонники рынка, что рыночные отношения совершенно открытым и очевидным образом пожирают деторождение, непонятный им, и с их точки зрения вредный процесс. Детей рынок воспринимает как бракованных рабочих: с конвейера сошёл трудящийся, а трудится не способен, его ещё двадцать лет надо чинить, обучать, приспосабливать…

Далее: рынок с его логикой машины уничтожает, стирает как венчурные, так и долгосрочные капиталовложения, потому что это расходы, а их эффект далеко не очевиден. Если сорок лет конструировать новый вид летательной техники, а в итоге не получится – то это сорок лет голых неоправданных расходов!

Или взять какую-нибудь музыку, литературу, философию. Машина рынка не понимает, как можно ежедневно тратиться на кормление существа, которое то ли выдаст гениальные роман/симфонию через годы, а то ли вообще их не выдаст! Машина рынка сокращает такие непонятные расходы общества – и тем самым сокращает музыку, литературу, философию, и т.п.

«Человек бы понял!» — горько сетовал на поступок робота фантаст Айзек Азимов. Подчёркивая, что есть много вещей, человеку понятных с ходу, а машине в принципе непостижимых.

+++

Некогда, ещё в юности, немыслимо страдая от выкрутасов ельцинизма – я сформулировал мысль: «в рыночной экономике выживание и процветание неразделимы». На собственной шкуре почувствовал! Здесь нельзя разделить собственно-выживание от процветания, успеха. Потому что в принципе непонятно, где кончается одно и начинается другое.

В плановой системе ты получаешь стабильный ограниченный доход, который, не являясь процветанием и успехом, в то же время вполне достаточен для простого выживания. Там простое выживание от успеха и процветания чётко отделены. В рыночной – нет.

Здесь ты не только можешь всё получить, но и всё потерять. И то, и другое – в один момент. Остановился в натиске со словами «мне хватит» — и тут же покатился назад. Раз ты не напираешь – на тебя напрут другие. Если тебе хватает маленькой квартирке – это не значит, что другие, более амбициозные, не хотят её у тебя отобрать.

Логика прорыва – это логика боя, войны. Как тут разделить победу, преуспеяние от выживания? Ты прорываешься через враждебные ряды, ломаешь стены лбом – и, конечно же, максимально концентрируешь на ударе все свои силы, всё своё внимание. В этой обстановке расслабится – значит, погибнуть. Тебя разорвут, как пираньи мясную тушу, налетев со всех сторон. Пока у тебя хоть что-то есть – всегда есть и множество тех, кто на это покушается, кому это ТОЖЕ не помешает иметь.

Маленькая квартирка, говоришь? А что, она-таки совсем бесплатная? В ней-таки совсем никто, кроме тебя, поселиться не может?!

Но вот какая закавыка получается, чреватая гибелью цивилизации и человечества: выживание можно рационально ограничить, свести к конечной сумме расходов. Процветание – нет. Успех – безразмерное понятие. В отличии от выживания в нём нет разумных пределов, физиологических границ. Нельзя бесконечно кушать – лопнешь. Но сволачивать к себе деньги бесконечно – можно. Если лопнет от них один сейф – на них же купишь второй, пятый, десятый…

Логика прорыва – это логика взаимоистребления человечества.

+++

У современного человека нет ни сил, ни возможностей заниматься обустройством жизни на Земле. Причём это касается как самого нищего бедняка, так и самого успешного банкира. Потому что и тот и другой постоянно бьются насмерть, просто за разные предметы. Бедняк за корочку хлеба, которую ему сверхтрудно добыть. А банкир – за своё завидное место, на которое, как зомби, лезут тучи желающих, и снизу, и с боков, а порой и на «золотых парашютах» сверху…

Вообразите, что вы, запершись в доме от зомби-людоедов, затеете в этом доме ремонт, переклейку обоев или укладку кафеля: разве не абсурд? Если вы в атакуемой крепости, то, конечно же, вы будете думать об отражении атак, и целиком сконцентрируетесь на этом.

Логика прорыва человека – исключает работу по обустройству человечества. Итог нам виден: жизнь всё менее и менее обустроена, всё меньше приспособлена для жизни.

Да и неудивительно: разве звери в диком лесу имеют время или склонность рисовать чертежи, картины? Какое там! Они или убегают, или догоняют. Спят – и то стоя, чутко поводя ушами.

Зверю и во сне не приснится какое-то общее, для всех полезное обустройство леса. Статус хищника/жертвы, который капитализм с рождения присваивает каждому, исключает возможность общих дел (за исключением очковтирательства при строительстве ловушек для лохов).

Про стресс современного человека порой говорят – «бежим, как белка в колесе». Но это не совсем верно, хоть и образно. Мы бегаем как белки не в колесе, а по путаным траекториям, когда догоняем или убегаем.

Итог:

Или мы изменим это общество-машину.
Или оно убьёт всех нас – по крайней мере, как людей, разумных существ (сохранив жизнь, может быть, неким подобиям обезьян).