Особенная стать России. О мирном характере образования российского государства в XVI веке

«Россия представляет собой особый мир…. Народы и люди, проживающие в пределах этого мира, способны к достижению такой степени взаимного понимания и таких форм братского сожительства, которые трудно достижимы для них в отношении народов Европы и Азии». «Евразийство (формулировка 1927 года)»

1.

Наши записные патриоты и державники с такой же легкостью к месту и не к месту упоминают об особенностях российского духа и бытия, «особой стати России», с какой наши доморощенные западники игнорируют или же высмеивают эти особенности. Подобные заявления, похоже, превратились в банальность, в штамп. А ведь если отвлечься от политической и идеологической ангажированности и просто — бесстрастно и объективно взглянуть на вещи, то сразу дух захватит от удивления: насколько, действительно, наша Родина — Россия, великая и бессильная, обильная и убогая, не похожа на другие страны, и прежде всего, на страны Запада.

Прекрасно сказал об этом русский философ И. А. Ильин: «…ни один народ не имел такого пространства, такого климата, таких границ, такого исторического бремени, такого многонационального состава, таких трудностей и соблазнов, такой героической жертвенности, такого государства и такой культуры! …»[1].

И одной из таких особенностей нашей цивилизации является фактически мирное — за редкими исключениями — ее образование в позднем средневековье, когда земли и народы, прежде входившие в монгольскую Орду, после ее распада, стали собираться вокруг нового центра — православной Москвы (здесь и далее курсив мой — Р.В.). Поговорить об этом, я думаю, вполне уместно в год великого праздника башкирского народа, да и всех остальных народов, входящих в нашу общую семью Россию — года 450-летия добровольного присоединения башкир к Московскому царству. Я сознательно назвал этот праздник не только башкирским, но и общероссийским, и дело даже не в том, что ему действительно по указу президента Путина присвоен статус федерального. Когда в семью входит новый человек, то это радость не только для него, но и для всех.

2.

Я отдаю себе отчет в том, что это заявление — о фактически мирном характере образования ранней формы российской цивилизации — Московского царства не просто вызовет недоумение среди очень многих, но и покажется им верхом нелепости. Ведь среди представителей постсоветской интеллигенции, особенно в национальных республиках России — чего уж греха таить! — широко бытует совершенно иной тезис — о том, что Московское царство, как и все остальные формы российской государственности, было жестокой колониальной империей, которая огнем и мечом присоединяла к себе другие народы — казанских, сибирских, астраханских татар, топя в крови их сопротивление. Добровольное присоединение башкир к Московскому царству рассматривается в рамках этого понимания в лучшем случае как исключение из общего правила. Впрочем, более радикальные обличители «российского колониализма» доходят и до упреков в адрес предков современных башкир. Суть этих упреков в том, что пока другие якобы сопротивлялись «русской экспансии», башкиры, дескать, наслаждались выгодами от своего коллаборационизма. И эта оскорбительная и для русских, и для башкир концепция «российского колониализма», увы, в менее радикальной разновидности, попадает в общедоступные школьные учебники, в научные монографии, а в более радикальной — звучит в публицистических статьях «оппозиционных» газет, в митинговых речах…

Представители молодого поколения, бездумно повторяющие эти рассуждения, верно, будут удивлены, если узнают, что националистические витии полностью позаимствовали эту концепцию… из советского официального марксизма. Действительно, идеологи национальных движений эпохи перестройки, также как и их коллеги-либералы были чаще всего представителями творческой или вузовской, научной интеллигенции. А сознание этих слоев советского общества было пропитано штампами вульгарного марксизма. Самые одиозные из этих штампов до сих пор живы, хотя их носители давно уже формально «отреклись» от марксизма, и даже клянут его с той же экспрессией, с какой «во время оно» восхваляли. Таким образом, эти штампы и по сей день вливаются в молодые умы уже под маркой немарксистских и даже антимарксистских идей.

Как известно, советский марксизм воспринимал Россию не как особый культурный мир, уникальную семью народов, а как «тюрьму народов», колониальную империю окраинного европейского народа — русских, захвативших и подчинивших себе множество других, прежде всего азиатских народов. Именно так характеризовал Россию В. И. Ленин в знаменитой своей статье «О национальной гордости великороссов». В частности, он писал там: «Нам, представителям великодержавной нации крайнего Востока Европы и доброй доли Азии, неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; — особенно в такой стране, которую справедливо называют «тюрьмой народов»[2]. Фундаментом такой позиции был европоцентрим марксизма, восприятие им цивилизации Запада и ее исторического пути как образца, которому должны следовать все остальные цивилизации. Своеобразие этих цивилизаций воспринималось классиками марксизма — от Маркса до Ленина — как досадные отклонения от «нормы» или «атавизмы», мешающие «нормальному» развитию (так, Ф.Энгельс опровергая тезис об уникальности и оригинальности русской крестьянской общины, не усмотрел в ней ничего, кроме атавизма первобытнообщинного строя, сохранившегося лишь в таких «отсталых» странах, как Россия)[3]. Понятно, что с этой точки зрения, если в России уж сформировалось многонародное государство с единым центром — империя, то она в основных своих чертах не должна отличаться от империй «цивилизации-образца» — Запада, т. е. «колониальных империй».

Развивая эти положения Маркса, Энгельса и Ленина, советские историки-марксисты старались в многовековой истории сосуществования народов России подчеркивать периоды конфликтов и не слишком обращать внимание на противоположные явления — мирного сосуществования. Кроме следования классикам тут была и политическая конъюнктура: советским историкам особенно важно было показать, как плоха была жизнь народов в России до социалистической революции. Показательна в этом смысле работа М.Худякова «Очерки по истории Казанского ханства», где русские из войска царя Грозного изображены кровавыми преступниками, а противостоявшие им казанцы — благородными борцами за независимость (эту работу при всем ее примитивном социологизаторстве до сих пор страницами цитируют татарские националисты). Так что преподавателям истории, в 80-е годы становившимся националистами, не нужно было даже перестраиваться: как они до 1985 года повторяли слова из ранней публицистической статьи Ленина о «России — тюрьме народов», так и после 1985 года продолжали это делать (только по мере того, как Ленин выходил из моды, «забывая» указать источник цитаты). Творческая «переработка» вульгарно-марксистского штампа состояла лишь в том, что теперь они и СССР объявляли тоже «тюрьмой народов», закрывая глаза на те многочисленные блага, которые принесла Советская власть бывшим «инородцам» бывшей Российской империи.

Вряд ли требуется обстоятельное научное опровержение этого шаткого идеологического конструкта. Ученые, принадлежащие к школе евразийцев, прежде всего историки Г. В. Вернадский, Л. Н. Гумилев, В. В. Кожинов, прекрасно это уже сделали. В своих работах они показали особенности исторического формирования российской цивилизации и его принципиальные отличия от образования колониальных империй Запада [4]. Я ставлю перед собой гораздо более скромную задачу — популяризации выводов этих известных ученых-евразийцев. В ходе ее я хочу показать, опираясь на факты и исследования профессиональных историков, что большинство народов России входило в ее состав, действительно, добровольно (хотя мнение самих народов и не всегда совпадало с мнением их элит), и мирно (а конфликты, подобные войнам между Москвой и Казанью и Астраханью не имели никакого отношения к «борьбе тюрок за национальную независимость»).

3.

Факты же показывают, что далеко не только башкиры добровольно присоединились к русскому государству. Это был общий выбор большинства народов Поволжья, некогда страдавших от власти казанских ханов. Вместе с башкирами, после падения Казани добровольно присягнули на верность русскому «белому царю» такие поволжские народы, как чуваши, марийцы, мордва, которые тоже ранее входили в Казанское царство. Часть ногаев также подписали с Москвой мирный договор в том же 1557 году, что и башкиры (ногаи и до этого часто выступали как союзники Москвы, даже в войнах между Москвой и татарскими царствами). Это обеспечило автономное существование Ногайской орды в составе Московской Руси вплоть до 1606 года, когда, после того как прервалась промосковская династия князя Исмаила, среди ногаев возобладали протурецкие настроения и ногаи откочевали в Прикубанье, в тогдашнюю сферу влияния Турции [5].

Далее, в 1555 году в Москву прибыли послы и от сибирского царя Едигера и также просили царя Иоанна IV Грозного «взять всю Сибирь под свою руку», на что царь дал согласие и отправил в Сибирь своего посла и сборщика дани Дмитрия Курова [6]. Таким образом, и сибирские народы (не только сибирские татары, но и ханты, манси и другие народности Севера) также добровольно вошли в состав русского государства. Что же касается антирусски настроенного Кучума, которого только и вспоминают, когда говорят о приходе русских в Сибирь, то он был шейбанидом — потомком среднеазиатских ханов и ставленником узбеков и казахов. В 1563 году он убил законного царя Сибири, тайбугида — потомка исконно сибирской династии Едигера (того самого, который признал себя вассалом Москвы), разорвал отношения с Москвой и, более того, стал совершать набеги на русские земли (Пермский край). Только после этого против Кучума поднялись русские казаки. Это нельзя даже рассматривать как борьбу Москвы с Сибирским царством, это была борьба против узурпатора сибирского трона. При этом антирусской политикой Кучума в самой Сибири многие были недовольны; так, Кучум преследовал народы ханты и манси за их верность Москве. Да и в русском войске, разгромившем Кучума, как это обычно случалось в те времена, были также и татары [7].

В отношении Астраханского ханства также все обстояло сложнее, чем изображают это историки-националисты — наследники западников-марксистов, склонные видеть везде одни лишь завоевания и насилие. В 1554 году астраханский царь Дервиш- Али также подписал договор о мирном и добровольном вхождении Астрахани в состав русского государства. Астраханцы сохраняли свою автономию и обязывались лишь выплачивать дань Москве, разрешить русским рыбную ловлю в Волге и соглашались на размещение в Астрахани русских стрельцов. Но вскоре хан Дервиш Али перешел на сторону турок, призвал турецкие войска (числом около 1000 человек), и только тогда (1556 год) Иоанн Грозный отправил на Астрахань русское войско (русское, скорее, по подданству, чем по национальному составу, поскольку в тогдашнем московском войске было немало «служилых татар»). После победы московитов Астрахань в наказание за нарушение вассальной верности была присоединена к Московскому царству безо всякой автономии и мирного договора.

Но самое любопытное заключается в том, что и у Казанского царства была реальная возможность добровольно войти в состав Московского царства, так как и среди казанских татар было немало сторонников такого развития событий, составлявших так называемую прорусскую партию (конечно, современные татарские националисты, раздувающие тему взятия Казани в 1552 году, «как бы невзначай» умалчивают об этом).

За несколько лет до завоевания Казани был разработан проект мирного присоединения Казани к Москве, предполагающий вероисповедальные свободы, сохранение национальной мусульманской администрации, приравнивании татарского дворянства к русской аристократии и т. д. Это проект был чрезвычайно близок к осуществлению и даже формально осуществился: в 1551 году в Казани состоялся курултай, где большинство во главе с Кул Шерифом и Худай Кулом высказалось за договор с Москвой (при этом Казань обязалась освободить всех христиан, обращенных в рабство)[8], а в 1552 году было создано даже казанское правительство во главе с огланом Худай Кулом, которое приняло присягу верности русскому наместнику Микулинскому и фактически объявило о мирном вхождении казанских татар в состав российского государства.

Но в последний момент, когда Микулинский должен был торжественно въехать в Казань, там произошел антирусский переворот, возглавляемый протурецки настроенным князем Чапкуном Отучевым. Заговорщики обманом восстановили казанцев против русских, заявив, что стрельцы собираются устроить резню, тогда как к Казани двигалась мирная делегация, во главе с законным главой правительства Худай Кулом. В результате находившееся в городе русские стрельцы числом 180 человек были вероломно убиты (что и стало впоследствии причиной жестокостей московского войска при взятии Казани), а на престол приглашен астраханский царевич Ядигер-Мухаммед, настроенный также антирусски и протурецки [9]. Возмущение этим вероломным переворотом, поставившем крест на мирном развитии событий, и заставило промосковски настроенных татарских аристократов примкнуть к московскому войску, в котором и без того уже были и касимовские татары, и чуваши, и марийцы, или, как минимум, проигнорировать призыв к антирусской борьбе.

Так что татарским националистам, с большим шумом проводящим ежегодно «Дни скорби» в день падения Казани, пророссийски настроенная, лояльная татарская общественность может и должна бы противопоставить празднование добровольного присоединения Казанского царства к Московскому государству, действительно имевшего место, но впоследствии сорванного турецкими ставленниками — духовными предшественниками и нынешних русофобов и туркофилов-националистов.

Тем же, кто до сих склонен воспринимать фразу о добровольном присоединении казанских татар к Московскому государству все же как эксцентричную, так как, дескать, русские с татарами затем дрались не на жизнь, а на смерть под стенами Казани, надо бы обратиться к анализу национального состава московских и казанских войск в войне 1552 года. Он убедительно показывает, насколько далек от исторической реальности стереотип националистической пропаганды, утверждающей, что это якобы была война между русскими и татарами, и, может быть, в крайнем случае русским помогали немногочисленные «отщепенцы» и «предатели». В штурме Казани в 1552 году участвовали: русские формирования (50 тысяч человек), касимовские татары во главе с Шахом-Али (30 тысяч человек), астраханские татары во главе с царевичем Кайбуллой (20 тысяч человек), московские, нижегородские и казанские татары (10 тысяч человек), 3 тысячи ногайцев, 5 тысяч мещеряков, 4 тысячи чувашей, от 7 до 10 тысяч мордвинов, 10 тысяч черкасов, 10 тысяч черемисов и вотяков.

Итак, простой подсчет показывает: нерусские формирования в войске Ивана Грозного составляли 60% от общего числа (имеются в виду коренные народы срединной Евразии и не принимаются в расчет наемники — немцы, поляки и англичане, также входившие в войско). Среди них татар было 40%, то есть на 7% больше, чем собственно русских [10]. Таким образом, Казань брали объединенные силы самих татар и других народов Поволжья, вставших на службу русскому царю, а московский царь и его воеводы, по сути, осуществляли лишь общее руководство. Со стороны казанцев же была следующая картина: от 30 до 35 тысяч казанских татар (при общей численности казанских татар до 400 тысяч человек!), около 3 тысяч ногайев, 10 тысяч астраханцев, от 10 до 15 тысяч черемисов и вотяков, 1 тысяча турок (!) и даже… 1 тысяча русских (!) во главе с Дубрунцовым [11]. То есть против 40–45 тысяч татар из разных царств, оборонявших Казань, было более 50 тысяч татар на стороне московского войска (мы не берем здесь в расчет представителей других народов, входивших в Казанское царство, и без того цифры получаются впечатляющие). Что-то очень уж много для «отщепенцев»!

После этого трудно не согласиться с выводом современного московского историка С. Снежко: «Казанское ханство в период 1467—1560 гг. переживало гражданскую войну, вызванную необходимостью переосмысления своего места в мире и выбора ориентации. Причем большинство татар в итоге с оружием в руках встали на сторону Москвы. Протурецкая позиция части элиты не встретила почти никакой поддержки у населения (набрать всего 40–50 тыс. штыков при численности населения Казанского ханства по самым скромным оценкам в 500–800 тыс. чел, из них 300–400 т. татар, смешно) и была обречена на провал…»[12].

Вполне можно согласиться и с другим выводом С.Снежко: «… вхождение татар в состав России было добровольным и осознанным выбором, путь к которому в силу тогдашних геополитических реалий и противоборств был труден и кровав. Уже одно то, что во время русской смуты татары поддержали Русское государство, а не ляхов, говорит об этом»[13].

Подведем промежуточный итог. Факты показывают, что при расширении Московского царства на Восток тамошние народы, как правило, добровольно входили в состав России. В ряде случаев (Казань, Сибирь, Астрахань) это добровольное вхождение было сорвано ставленниками враждебных к Руси держав-либо Османской Турции, либо среднеазиатских ханств. Причем государства эти первоначально находились в дружественных отношениях с Москвой или даже были ее вассалами (как это было с Казанью и Астраханью). Отсюда следует, что последовавшее за этим насильственное присоединение этих земель к Московскому царству с уничтожением автономии и установлением русской администрации было не государственной колониальной политикой, а простым следствием нарушения тамошними правителями своей вассальной клятвы верности, данной московскому царю (как это было в Сибири, в Казани и в Астрахани). Напомним, что в средние века нарушение клятвы верности между вассалом и сюзереном считалось тягчайшим преступлением, граничащим с бесчестием и достойным самого жестокого наказания. Там же, где таких нарушений сразу же после принятия договора не было (как, например, в Башкирском крае, в Ногайской орде или в Касимовском царстве) не было тогда и никаких замирений и завоеваний, а народам предоставлялась широкая автономия вплоть до сохранения собственной администрации и вероисповедальных свобод.

Лишним подтверждением, что перед нами не колониальная политика, а лишь «операция возмездия» является судьба Казани после ее поражения. Да, после войны в Казанский край была назначена русская администрация, столица мятежного царства стерта с лица земли, земли протурецких мурз розданы русским поселенцам, а сами они со своими семьями и дружинами жесточайшим образом наказаны (многие просто вырезаны или в лучшем случае пленены). Но при том права той части татарской аристократии, которая не поддерживала турецкую партию (а таковых мурз было, как мы только что видели, немало), были признаны русским царем (фактически эти татарские мурзы были приравнены к русским аристократам) и вероисповедальные их права также были сохранены (хоть, конечно, не обошлось при этом без перекосов).

Царь Иоанн IV (Грозный), осознавая себя одним из последних могущественных православных государей, царем Святой Руси и поощряя переход в православие татар, равно как и других народов, тем не менее, не ставил себе целью искоренение ислама на землях Московского царства. Известны слова тогдашнего русского посла в Турции Новосильцева, сказанные им султану Селиму и прямо свидетельствующие об этом: «Мой государь не есть враг мусульманской веры. Слуга его, царь Саин Булат господствует в Касимове, царевич Кайбула в Юрьеве, Ибак в Сурожике, князья Ногайские в Романове, все они свободно и торжественно славят Магомета в своих мечетях…»[14]. Разрушения мечетей и массовое насильственное обращение в христианство пленников во время казанской кампании были печальными, но объяснимыми эксцессами войны, а не сознательной и долговременной политикой, и позднейшие события, когда в Казани снова стали появляться мечети, религиозные школы, а мусульманское духовенство постепенно по правам стало приближаться к статусу православного священства, это доказали.

Да и любимые националистами рассказы о «феноменальной жестокости» русских в ходе штурма также не выдерживают критики. Конечно, при взятии Казани имели место ужасающие инциденты, но мы не должны забывать об историзме морали: есть вещи, которые вызывают отвращение у нашего современника, но не выходят за рамки этоса своей эпохи. И, между прочим, казанцы тоже не были ангелами, как их изображала вульгарно-марксистская пропаганда и изображает пропаганда националистическая. Достаточно сказать, что после взятия Казани оказалось, что там 100 тысяч русских рабов.

Так обстояли дела в исторической реальности, и просто диву даешься: как можно было так исказить эту реальность, чтоб возникла модернизаторская и антиисторическая интерпретация этих событий идеологами национализма!

4.

Особо хочется обратить внимание на ту легкость, с которой расширялось Московское государство, еще в XV веке бывшим небольшим княжеством. Разве сопротивление Казани, Астрахани и отрядов Кучума можно сравнить с теми военными конфликтами, которые англичане вели в Англии, в Северной Африке, даже в Америке? Объясняется это просто. В отличие от западноевропейских колонизаторов, огнем и мечом завоевывавших народы, с которыми их никогда историческая судьба не сводила и о которых им ранее ничего не было известно, русские присоединяли земли народов знакомых, зачастую дружественных, с которыми они сосуществовали уже около тысячелетия. Отношения предков русских — киевских славян с тюрками и финно-уграми завязались еще в I тысячелетии н. э. Причем, вопреки распространенным стереотипам, это не было лишь военное противостояние между Лесом и Степью. С теми же половцами киевляне заключали союзы, торговали и даже вступали в браки.

Известно, что первый бой против монгол при реке Калке русичи дали именно вследствие того, что были связаны договором и родственными связями с половцами: половецкий хан Котян был тестем русского князя Мстислава Удалого (монгольский отряд Джебе и Субутая тогда не ставил цели завоевания русских земель, он совершал разведку и в ходе ее вторгся лишь в земли половцев)[15]. Затем, после возникновения Монгольской Империи и ее провинции на Севере Евразии — Джучиева улуса (Золотой Орды), и русские, и башкиры, и ногайцы, и татары вошли в состав одного государства. Конечно, большинство из них было завоевано монголами. Порой завоевателям оказывали ожесточенное сопротивление (вспомним хоть героическое противостояние на Урале, где башкиры много лет не давали пройти монгольским отрядам), но это не меняет положения дел. В ханской столице — сначала в Сарае-бату, затем в Сарае-берке встречались русские, татарские и башкирские аристократы, русские и татарские мастера бок о бок работали в мастерских монгольских городов, поставляя ко двору хана украшения, утварь, русские и башкирские воины участвовали в завоевательных походах монгол по приказу хана из Хан-балыка (так было, например, с войной против арабов, которая закончилась взятием Багдада).

Отношения между народами Северной Евразии, впрочем, не исчерпывались общим подданством, заключались торговые договора, браки между представителями княжеских родов, происходило культурное взаимовлияние. Татарские и монгольские княжны, принимая православие, становились женами русских князей и даже царей. Наиболее известен следующий факт: московский князь Юрий (Георгий) Данилович, брат знаменитого Иоанна I (Калиты) и внук Александра Невского был женат на родной сестре тогдашнего ордынского хана Узбека Кинчаке (в Св. Крещении — Агафье)[16]. Мать Иоанна Грозного — Елена Глинская, вторая жена Василия III, была из рода обрусевших, крещеных татар, осевших в Литве. Да одно количество татарских заимствований в русском языке — а современные ученые говорят, что до пятой части словарного запаса русского языка составляют слова тюркского происхождения [17] — свидетельствует о чрезвычайно тесном взаимодействии культур русских и нерусских народов Северной Евразии!

Кстати сказать, и национальный состав тогдашних государств Северной Евразии — Московского царства, Казанского царства, Сибирского царства и других позволяет говорить о них как о многонародных государствах, совсем не похожих на европейские национальные государства. Мы уже указывали на это, но считаем, что и напомнить не грех: Москва была русским царством вовсе не в смысле, к которому мы привыкли. На Руси в эпоху Московского царства жили и многочисленные татары, служа верой и правдой русскому царю и зачастую занимая высокие государственные должности. Крещеный татарский царевич Петр Ибрагимович (Худай Кул) руководил обороной Москвы в одну из войн между Казанью и Москвой в правление Василия IV. Саин Булат (в крещении Симеон Бекбулатович), о котором упоминал посол Новосильцев султану Селиму, женился на княжне Мстиславской и в течение одного года — 1557-го — даже княжил на Москве (когда царь Иван Грозный оставался на опричном уделе). Шах-Али — царь Касимовского татарского царства, существовавшего на правах автономии в границах Руси, на Мещере (и, кстати, в московскую эпоху остававшегося мусульманским) вместе с Грозным участвовал во взятии Казани, руководил Московскими войсками во время Ливонской войны вместе с двумя другими служилыми татарскими князьями — Абдуллой и Тохтамышем. Во время похода Грозного на Полоцк (осень 1562) при царе были два бывших казанских царевича — Ядигар (в крещении Симеон Касаевич) и Утямиш (Александр Сафагиреевич).

В других государствах ситуация обстояла схожим образом. В Казанском царстве кроме татар жили марийцы, мордва, удмурты, чуваши, а также часть башкирского народа (населявшая территорию современного Мензелинского района Башкортостана). Сибирское царство населяли кроме татар манси, пермяки, ханты. В Ногайской Орде кроме самих ногайцев жили разные народы — от башкир до предков нынешних каракалпаков. Более или менее однородным по этническому составу, то есть в основном татарским, можно считать Астраханское царство, но оно было и самым малочисленным (от 10 до 20 тысяч человек), располагалось в бесплодных солончаковых степях и не обладало особым влиянием, находясь в зависимости от Крыма [18].

Итак, тогдашние североевразийские государства не знали национальных перегородок, народы, их населявшие, имели многовековой опыт общения, приведший к выработке моделей толерантного сосуществования [19]. Между этими государствами были, разумеется, и конфликты, но были и периоды мира, так, в XV–XVI веках Московское княжество и Крымское ханство выступали как союзники в борьбе с остатками Орды, а затем и с литовцами. Были целые периоды в истории Казанского или Астраханского ханств, когда у власти там находились «прорусские партии», что же касается ногаев, то союз с Москвой для них вообще был правилом.

Расширение Московского царства на восток вовсе не походило, таким образом, на колониальные экспедиции европейских народов; это было объединение, происходившее иногда с применением военной силы, но захватывающее народы, давно соседствующие, давно и тесно связанные общей исторической судьбой, некогда нахождением в одном государстве, торговыми, культурными отношениями и даже династическими браками. Что же тут общего с империями британцев, французов, немцев, которые распространялись на земли народов, далеких от европейцев и никогда с ними не встречавшихся, с империями, которые своей идеологией имели расистское учение о превосходстве «белого человека», с империями, которые не стремились к равноправным договоренностям с иноземными элитами, а строили свою политику на лжи, подкупе и терроре?

Много ли было английских королей или даже просто аристократов эпохи владычества Британии над морями, которые женились бы на индийской или африканской принцессе? Много ли было индийских раджей, которые пользовались бы в Британии теми же правами, что и природные английские аристократы и избирались в парламент, становились членами правительства? Много ли в английском языке слов, заимствованных из хинди или китайского? Сама постановка этих вопросов раскрывает бесконечную пропасть между западными многонародными государственностями — колониальными империями, и российской государственностью — «семьей народов». Несмотря на драматические повороты нашей истории, которые знает любая цивилизация, Россия и возникала, и утверждалась, и существует до сих пор не как «тюрьма народов», как именуют ее европоцентристы — от вульгарных марксистов и либералов до националистов западного образца.

Россия существует как подлинная «семья народов», соединяющая народы, разные по вероисповеданию и происхождению, но близкие по культуре — от быта до политических традиций, по своей исторической судьбе. Лучше всего эту мысль выразили евразийцы 20-х годов ХХ века — Савицкий, Трубецкой, Вернадский, Алексеев и другие, писавшие в своей совместной работе «Евразийство (формулировка 1927 года)»: «Россия представляет собой особый мир… Народы и люди, проживающие в пределах этого мира, способны к достижению такой степени взаимного понимания и таких форм братского сожительства, которые трудно достижимы для них в отношении народов Европы и Азии».

Будем же хранить этот особый многонародный культурный мир, у истоков государственного оформления которого стояли не только русские князья и цари, но и башкирские роды, сделавшие 450 лет назад выбор в пользу союза с братским русским народом, со всеми народами России!

Рустем Вахитов

ПРИМЕЧАНИЯ

1. И. А. Ильин «Демократия — немедленно и во что бы то ни стало»//И. А. Ильин «О грядущей России». — М., 1993.

2. В. И. Ленин ПСС, т. 26, с. 106.

3. Справедливости ради мы должны заметить, что в своих поздних статьях, в частности, в полемике с меньшевиком Сухановым, Ленин заговорил об особенностях российской цивилизации, лежащей на стыке Европы и Азии. Диалектический, гибкий ум Ленина, как видим, в 20-х г.г. стремился вырваться из пут европоцентризма.

4. см. напр. Г. В. Вернадский «Евразийское начертание русской истории», Л. Н. Гумилев «От Руси к России», В. В. Кожинов «О русском национальном самосознании».

5. В. В. Похлебкин «Татары и Русь. 360 лет отношений Руси с татарскими государствами в XIII—XVI вв. 1238—1598 гг. (от битвы на реке Сить до покорения Сибири). Справочник. — М., 2005. — С. 162–164.

6. В.Похлебкин Указ. соч. — С. 153–154.

7. интересно заметить, что в войске Кучума не так уж много было собственно сибирских татар (хоть это не мешает многим называть его войско татарским); большинство сибирских татар были как раз на стороне Москвы, а вместе с Кучумом воевали… те немногочисленные башкиры из Зауралья, которые позднее остальных примут русское подданство (см. Б. А. Азнабаев Интеграция Башкирии в административную структуру российского государства (вторая половина XVI — первая треть XVIII в.в.) — Уфа, 2005. — С. 57).

8. см. об этом подробнее М. Худяков Очерки по истории Казанского ханства//На стыке континентов и цивилизаций. Из опыта образования и распада империй X—XVI вв. — М., 1996 — С. 632.

9. М.Худяков Очерки по истории Казанского ханства/Указ. соч. — С. 635–638; см. также В. В. Похлебкин Татары и Русь. 360 лет отношений Руси с татарскими государствами в XIII—XVI вв. 1238—1598 гг. (от битвы на реке Сить до покорения Сибири). Справочник. — М., 2005. — С. 126–127.

10. Сергей Снежко «Москва-Казань: тысячелетие спустя» / Правая. Ру. Православно-аналитический сайт. 22 августа 2005 года. (www.pravaya.ru).

11. там же

12. там же.

13. Сергей Снежко «Москва-Казань: тысячелетие спустя»/ Правая. Ру. Православно-аналитический сайт. 22 августа 2005 года. (www.pravaya.ru).

14. см. Г. В. Вернадский Начертание русской истории Спб, 2000. — С. 170–171.

15. см. Г. В. Вернадский Начертание русской истории Спб, 2000. — С. 90.

16. несмотря на то, что Узбек был уже мусульманин, он не нарушил обычая, по которому татарские княжны, выходящие замуж за русских князей, принимали религию мужей.

17. Александр Кадырбаев Византийское и золотоордынское наследие в судьбе Российской и Османской империй сходство и различия. / Татарский мир № 19 2004.

18. о национальном составе татарских царств — осколков Орды см. книгу В. В. Похлебкин «Татары и Русь. 360 лет отношений Руси с татарскими государствами в XIII—XVI вв. 1238—1598 гг. (от битвы на реке Сить до покорения Сибири). Справочник». — М., 2005.

19. абсурдность заявлений западников — вульгарных марксистов и либералов, а также националистов о том, что Московское, Казанское и Сибирское царства были национальными государствами, и что казанцы, и сибирцы боролись якобы за национальную независимость, видно уже хотя бы по тому факту, что в средние века не только в Северной Евразии, но и Западной Европе не знали идей национального государства и суверенитета нации, эти идеи были порождены лишь эпохой Просвещения и Великой Французской революцией.

Источник

Автор Рустем Ринатович Вахитов — кандидат философских наук, доцент кафедры философии Башкирского государственного университета, г. Уфа.

Фото: Фонтан дружбы народов на ВДНХ