Плоды деполитизации. Почему российская власть самоизолируется от общества

Завораживающие цифры — 20 лет в 2020 году — пришлись для путинской системы на самый тяжелый кризис за все время ее существования. Сорвалось завершение конституционной реформы, рухнули цены на нефть, привычный мир трансформируется в нечто совсем новое под натиском пандемии.

Никто не знает, как долго это продлится; никто не понимает, как сильно изменятся привычные процессы; непонятно, какой будет цена перехода в новую реальность. Путинизму как системе, воспетой сторонниками президента за эффективность, быстроту и адекватность, придется доказывать свою прочность.

ГДЕ ПРЕЗИДЕНТ?

Одна из главных тем сегодня — почему Путина почти незаметно в ситуации с коронавирусом. Он лишь дважды кратко обратился к нации и съездил в больницу в Коммунарке, но не стал ни давать собственных оценок кризису, ни предлагать план действий, а ограничился разрозненными мерами и общими словами. Никакой драматургии, эмпатии или попыток мобилизации.

Эту отстраненность часто объясняют тем, что президент не хочет ассоциироваться с непопулярными мерами и пытается переложить ответственность на подчиненных — правительство и губернаторов. Но в эту версию плохо укладываются два обстоятельства.

Во-первых, история показывает, что Путин не особенно сторонится непопулярных решений — взять, например, пенсионную реформу. То, что он считает нужным, он делает вопреки всем политическим рискам, без дискуссий и рассусоливаний. Президента можно за многое критиковать, но только не за страх брать на себя ответственность.

Во-вторых, откуда берется уверенность, что личное участие в борьбе с коронавирусом снизило бы путинский рейтинг? Если отстраненность — это способ сохранить популярность, то эффективность его довольно сомнительная. В критических ситуациях от президента ждут присутствия и решительности. Рейтинги сейчас растут у Меркель, Макрона, Конте. А отстраненность, наоборот, выглядит слабостью и растерянностью.

Так что за такой линией поведения Путина стоит скорее не попытка сберечь популярность, а другая система координат, иное восприятие ситуации.

К российскому режиму нельзя подходить с теми же мерилами, что и к европейским демократиям. Это у Макрона есть проблема рейтинга, и у Меркель — с ее партией, а в России власть функционирует иначе. Путин просто не воспринимает угрозу эпидемии как часть президентской повестки. Он привык сосредотачиваться на вопросах, которые, как ему кажется, определяют будущее страны на мировой арене, ее место в геополитических раскладах. Отправить Трампу самолет помощи и медоборудование в Италию — это для Путина большая политика, это президентский уровень. А решать, кому какой карантин и штраф за его нарушение — это работа для младшего персонала, бытовой уровень, далекий от стратегического инжиниринга.

В действиях Путина сейчас две составляющие. Первая — делегирование. Президент намеренно сбрасывает рутинную работу «профессионалам» и самоустраняется, но не чтобы сберечь рейтинг, а из геополитического высокомерия. После Крыма Путин перестал быть политиком и превратился в исторического деятеля. Политик отчитывается, избирается, контролируется. Исторический деятель неподотчетен и неподконтролен, он легитимизирует сам себя через исторические заслуги. А социальное раздражение, если вдруг проявляется, при таком подходе видится лишь результатом ошибок подчиненных.

Вторая составляющая поведения президента — это попытки подбодрить госмашину, которая разучилась действовать самостоятельно. Сегодня ситуацией с вирусом в России занимаются не политики, ориентированные на общественные настроения, а городовые и приказчики, обслуживающие своего начальника. За окончательный результат не отвечает никто и все понемногу. Поэтому действия властей выглядят то недостаточными, то чрезмерными, то запоздалыми, то преждевременными.

Это подталкивает начальника к тому, чтобы обозначить свое присутствие: цыкнуть на подчиненных, поддержать атакованную конкурентами инициативу московской мэрии (жесткая самоизоляция), санкционировать ограниченную самостоятельность губернаторов. Причем последнее не означает расширения их политических прав или ответственности, это лишь желание рассредоточить проблему по горизонтали.

ТРЕНИЯ ВНУТРИ

Однако эпизодических появлений президента оказывается недостаточно, чтобы преодолеть дезориентированность государственной машины. Чем дальше развивается кризис, тем заметнее, что конструкция ручного управления не способна работать скоординированно без постоянного личного участия Путина. Также было и с Конституцией: слишком абстрактный план без проработанных деталей захлебнулся в импровизациях в ходе реализации. Без личных и детальных решений Путина вертикаль власти скатывается в хаос несогласованных решений, где правая рука не знает, что делает левая.

14 марта для борьбы с эпидемией президент одобрил создание координационного совета при правительстве во главе с премьером Мишустиным. Совет получился весьма представительным — с вице-премьерами, министрами, силовиками, администраторами. Но почти сразу же президент создал параллельную структуру — рабочую группу при Госсовете, которой поставил руководить мэра Москвы Собянина.

Между Мишустиным и Собяниным изначально было заложено функциональное противоречие. Назначенный совершать экономический прорыв, премьер натолкнулся на жесткую линию московских властей, озабоченных сдерживанием коронавируса. Собянинский курс на самоизоляцию и карантин перечеркивает усилия правительства по экономической мобилизации. Премьер оказался в плену у губернаторов, которые — в отсутствие внятной генеральной линии — стали действовать на свое усмотрение. Тут проблема даже не в том, что некому взять на себя роль координатора решений, который мог бы определять баланс между приоритетами, будь то экономика или карантин. Путин вроде бы делегировал эту функцию Мишустину, но в нынешней системе у премьера просто не предусмотрено такой встроенной опции.

Президент ждет от подчиненных эффективности, но те, лишенные политической субъектности и привыкшие исполнять чужие решения, разучились генерировать собственные, поэтому замыкаются в узком коридоре своей зоны ответственности и не особенно считаются с законами, съеденными политической целесообразностью. Карантин вроде бы есть, но формально его нет. Ограничения на передвижение ввели, но это не чрезвычайная ситуация. Выходная неделя одобрена, но работать удаленно можно.

То, как власти всех уровней сейчас обходят законы и изобретают новые нормы, — результат их нежелания официально брать на себя ответственность, формализировать свои действия, которые вдруг могут не понравиться первому лицу или привести к юридическим последствиям. Чем больше беззакония, тем меньше прав у твоих врагов — это главная страховка путинских менеджеров, от силовиков до губернаторов.

В ситуации вокруг коронавируса сложилось двоевластие и даже многовластие. Главным центром антивирусной политики вместо правительства стала московская мэрия, питающаяся персональной легитимностью Путина и навязывающая премьеру согласованные с президентом решения. Но это вовсе не экспансия Собянина — Путин сам вытолкал столичного мэра за пределы его полномочий. Выбор у мэра оказался невелик: или провалить кампанию по борьбе с вирусом в столице, или пойти наперекор системе. Собянин выбрал второе.

Коронавирус оживил и другой старый конфликт — между мэрией и кураторами внутренней политики. Столица всегда выпадала из-под кремлевского надзора, и при Собянине эта автономия от федеральной вертикали только усилилась. Обособленность создает параллельные компетенции, что неизбежно ведет к конкуренции и разному пониманию должного — это было хорошо заметно во время прошлогодних выборов в Мосгордуму.

Сейчас старое противостояние усилилось из-за того, что Собянину в рамках Госсовета доверили координировать антивирусные меры в регионах, хотя региональная политика была традиционной вотчиной кураторов из президентской администрации. Отсюда — ожесточенная информационная война, развернувшаяся в телеграм-каналах. С одной стороны, Мишустина критикуют за то, что уступил лидерство Собянину, за неспособность взять ситуацию под контроль, слабость и безынициативность. С другой — еще более мощная атака развернулась против Собянина, которого обвиняют в нарушении Конституции, госперевороте и предательстве Путина.

Оба лагеря — привластные, путинские, но вышли далеко за пределы приличий в борьбе друг с другом. Правда, сам президент, возможно, об этом никогда не узнает. Стремление системы уберечь Путина от деструктива и лишних мелочей ослабляет его функции верховного арбитра, поэтому элита начала заигрываться и терять чувство меры.

Растущая разобщенность внутри элиты накладывается и еще на одну особенность российской системы — отсутствие диалога власти и общества. Причина тут в том, что и правительство, и губернаторы полностью деполитизированы. Судить об их работе будет не население, а президент. Ни Мишустин, ни Собянин, ни губернаторы не имеют права напрямую апеллировать к населению, заигрывать с ним, ориентироваться на общественные настроения. В результате резать по живому можно без анестезии, пренебрегая стонами и возмущением.

Двукратное обращение Путина к нации — это не диалог. Попытка администраторов уговорить президента «появиться» выглядит неубедительно — даже обращаясь к народу, Путин разговаривает с бюрократией. Проблема дефицита лидерства не только управленческая, но и политическая. Государство превращается в механизм исключительно контрольно-надзорного принуждения, теряя свою легитимность.

Спустя 20 лет путинская система замыкается внутрь себя и самоизолируется от общества, как от заразного вируса. Борьба с эпидемией продолжится, но ее цель не сберечь людей, а получить возможность выслужиться для каждого отдельно взятого управленческого винтика.

Татьяна Становая

Источник

Автор Татьяна Становая — приглашенный эксперт программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги. Наряду с этим она продолжает руководить аналитической фирмой R.Politik. Reality of Russian Politics. Татьяна Становая также входит в научный совет аналитического центра «Обсерво» (L’Osservatore) при Франко-российской торгово-промышленной палате.