Про прорыв

Русранд 18.10.2018 19:45 | Политика 66

Ключевое слово политического сезона — «прорыв» (вариант: «рывок»). Все призывают друг друга его совершить и рассуждают как.

Однако прежде хорошо бы ответить на вопрос: прорываться в качестве кого? Как самостоятельный игрок или сырьевой придаток? Ну ладно, пускай не исключительно сырьевой, но что-то вроде вспомогательного цеха при развитых экономиках. Или мы мечтаем о прорыве в качестве самодостаточной страны? Это главный вопрос.

И не надо его забалтывать разговорами о международном разделении труда, теории сравнительных преимуществ, о том, что в наше время универсального прогресса нельзя замыкаться, а нужно, напротив, неустанно сотрудничать со всеми. Сотрудничать — да, но опять-таки в качестве кого? Прорыв — куда? В какую реальность? Нужен внятный образ результата, а его пока нет.

Ленин верно говорил: «Пытаясь решить частные вопросы, не решив прежде общие, мы будем вновь и вновь натыкаться на эти общие вопросы». На мой взгляд, именно это и происходит сейчас при обсуждении прорыва.

ПЛАН А: ЗАВИСИМЫЙ КАПИТАЛИЗМ

Если мы стремимся стать (или, вернее, оставаться) придатком западной экономики и вассалом Запада (назовём это план, А), надо на любых условиях замириться с ним — к чему и стремятся наши либералы, и это не лишено логики.

Ведь мы сегодня и есть придаток, полуколония, как это ни оскорбляет наше патриотическое чувство. Напомню: самый существенный признак колонии в том, что она вывозит сырьё или изделия низкого передела и ввозит высокотехнологичные товары. Это наш случай. Наши технологии в преобладающей степени заёмные, в разговорах о проценте «локализации» есть нечто жалкое: если нам «оттуда» присылают программное обновление для импортного оборудования — мы полностью зависимы, и выключить наше производство можно на раз. Не делают этого лишь в силу глубоко коммерческой заточки западного сознания: отказаться от того, что приносит прибыль, им очень трудно, и западные экономики зависят от нашего огромного рынка, а так-то отключить нас могут без труда.

В сельском хозяйстве, которым мы сейчас шумно гордимся, сорта зерновых, хвала Всевышнему, местные, зато семена овощей — почти все импортные. И пестициды, без которых не обойдёшься. И ветеринарные препараты. И белково-витаминные добавки для животноводства. Не говоря уж о породах высокопродуктивного скота. Даже яйца для бройлеров импортируются, и большинство наших птицефабрик в автономном режиме способно прожить месяца полтора.

Но это, возможно, не главная зависимость. Есть и важнее. Мы — эпистемологическая колония: колония в отношении знаний картины мира. Когда надо о чём-то серьёзном подумать — тут же пытаются вспомнить или разузнать, что об этом писали на Западе или как там у них устроено.

Смешно и печально было слушать, как на Московском экономическом форуме несколько лет назад норвежский экономист Эрик Райнерт призывал наших деятелей обращаться к наследию русских экономистов, а не только западных. У нас сейчас вполне колониальная система образования. Потеряны многие передовые традиции советского времени. В частности, так называемые экономисты ныне изготовляются по прописям западного экономикса, да и школьные учебники часто срисованы с западных. Недавно в Португалии я полистала учебник обществоведения для средних классов: господи, он и внешне похож на наш! Вернее, и португальский, и наш — воплощение единой матрицы, закачивающей в юные умы заветы вашингтонского консенсуса. При этом мы ведём себя как держава, желающая говорить на равных со всеми. Такое положение ощущается коллективным Западом как бунт колонии, которую надо быстрее приструнить.

В этом исток безумного воя, названого у нас русофобией. Мы сами, как говорится, «дали повод». Нельзя быть одновременно колонией и великой державой. Колония тоже может достичь успехов — но именно как придаток — например, удачно протянуть куда-нибудь газопровод.

При этом мы гордимся нашим чудо-оружием, сработанным на импортных станках, поскольку своё станкостроение начали ликвидировать давно и успешно. Колонии производство средств производства — не по чину: это подрывает её зависимость. Именно потому, что оно (и только оно!) даёт независимость. Британия всегда запрещала заводить в колониях обрабатывающие производства (кроме производства дёгтя и канатов, требующихся для судоходства). Вот перенести какое-нибудь производство из метрополии туда, где дешевле рабочая сила — это пожалуйста! Но никакого промышленного развития при отвёрточном производстве нет. Колония продолжает играть вспомогательную роль, погружаясь в трясину второсортности.

Тут аналогия судьбы человека и судьбы народа: человек может выбрать вспомогательную профессию — секретарша, переводчик. И жить себе потихонечку, знать свой шесток, не претендуя на принятие важных решений. Но захоти он на что-то влиять — потребуется перей-ти на более высокую орбиту, что очень непросто. Это иная роль. Кто-то чувствует себя к ней призванным, кто-то нет — личный выбор. Но между этими ролями имеется разрыв, одно не перетекает в другое. Кстати, то, что в новой России на высших государственных постах оказались бухгалтеры и переводчики, т.е. люди вспомогательных профессий (а не, например, военные и инженеры), тоже говорит о вспомогательной роли нашей страны.

РУССКИЙ ВОПРОС

Нельзя сказать, чтобы это противоречие возникло сегодня или вчера. Это давний и фундаментальный русский вопрос: кем быть — колонией или сверхдержавой. Срединный путь, по-видимому, нам заказан.

Всю вторую половину XIX века, вплоть до Октябрьской революции, Россия втягивалась в зависимый капитализм. То, что в конце советской власти представлялось, как дивная новь, — все эти иностранные инвестиции, западные займы, банки и предприятия — всё это уже было в России. Собственно, за них мы к своей невыгоде сражались в Первой мировой войне. Всё это внесло весомый вклад в Октябрьскую революцию: иностранные инвестиции обогащали иностранных хозяев и чужие страны, а не Россию и наш народ.

Вот что писал популярный в те времена публицист Михаил Меньшиков в статье «Замкнутое государство» (1902):

«Сближение с Европой разорило Россию, разучило её обслуживать свои нужды, лишило — как кулак деревню — экономической независимости. Правда, полвека назад сахар в деревне ценился чуть не на вес серебра, но зато мёд был ни по чём. Теперь апельсины почти дешевле яблок, но страшно то, что яблоки уже дороже апельсинов. /…/

Когда к нам вторгаются иностранные капиталы, мы знаем, что не для нашей, а для своей выгоды они пришли в Россию, и что вернутся они нагруженные нашим же добром. Но товар иностранный есть скрытая форма капитала — он всегда возвращается за границу, обросший прибылью. Сознавая это, не следует слишком жалеть, если Россия окажется замкнутой. Немножко отдохнуть от иноземной корысти, немножко эмансипировать от Европы нам не мешает».

Только создание многоотраслевой промышленности, способной удовлетворять в первую очередь свои же потребности, может привести к успеху — такая идея формировалась в умах всю вторую половину XIX века.

Раскаявшийся революционер и глубокий мыслитель Лев Тихомиров писал в актуально звучащей работе «Вопросы экономической политики» (1899): «Вся наша экономическая политика должна исходить из помышления о потребностях внутреннего рынка. Цель экономической политики России — страны великой, имеющей внутри себя все необходимые и разно-образнейшие средства для существования, — сводится в целом к созданию могучего, самоудовлетворяющегося производства, добывающего всё нужное для населения и обрабатывающего эти продукты во всём разно-образии и совершенстве».

Не следует пытаться в подражание западной индустриализации ориентироваться непременно на экспорт: на других рынках для нас места нет, а вот свой рынок надо развивать. Нужно ориентироваться на хозяйственную самодостаточность: у нас к тому есть все возможности.

Выходом из этого фундаментального противоречия русской жизни виделось что-то вроде государственного социализма. Не большевики придумали плановую экономику, пятилетки, даже план ГОЭЛРО. Пятилетние народнохозяйственные планы намеревались внедрить в начале 1914 года. При царе не удалось. Зато удалось большевикам. Впечатление, что наша историческая судьба — всё время догонять…

А ЧУВСТВУЕТ ЛИ СЕБЯ НАША СТРАНА ПРИЗВАННОЙ К ВЫСОКОЙ РОЛИ НЕЗАВИСИМОЙ ДЕРЖАВЫ?

В XIX веке было в ходу выражение «исторический народ», т.е. народ с большой судьбой, с существенной ролью в истории — прямой аналог «большого человека». Большое призвание — это не только вкушать пироги и пышки — это долг, труд, жертвы. Это относится в равной мере и человеку, и к народу. «Империи создаются потом и кровью», — говорил Бисмарк и был прав. Трудное дело — независимость. Просто поставить перед собой такую задачу — и то страшно. Даже большевики пришли к этому не сразу: непосредственно после революции они мыслили Россию в контексте мировой революции и земшарной социалистической республики, где индустриальная роль будет возложена на «пролетариат Германии». Только потом, когда пришлось готовиться к войне, в ответ на тогдашние «санкции», стали спешно строить индустрию. Да, её строили в том числе силами иностранцев, но — как свою, а не как их индустрию. При этом сразу закладывалась программа развития на собственной основе. Что и было достигнуто. «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут», — говорил Сталин в 1931-м. Эти слова часто цитируют, они действительно очень актуальны. Да и выбора-то у нас нет: либо становись настоящей великой державой, либо — сомнут.

Сталинская индустриализация была куплена высокой ценой и немалыми жертвами. Любая индустриализация требует больших ресурсов и напряжения народа. Любое большое дело требует чем-то жертвовать. Психологи, работающие с людьми, желающими достичь ощутимого результата, т.н. коучи, неизменно рекомендуют: сформируйте образ результата, ответьте на вопрос, чем вы готовы для него пожертвовать — отказаться от досуга, больше работать, изучить иностранный язык, сменить место жительства и т.п. Если такой вопрос не задаётся, это не специалисты, а жулики. Кстати, часто люди совершают большие дела от безвыходности: например, выгнали с работы — создал бизнес и заработал кучу денег. При равнинном течении жизни редко кто пойдёт на прорыв. И это опять касается и отдельного человека, и коллективной личности — народа.

Похоже, для успешного прорыва нужны одновременно два элемента: 1) ощущение своей призванности к большому делу, высокая самооценка и вера в себя и 2) вынужденность, необходимость прорыва.

Советская красная империя и великая индустриальная держава были построены, когда налицо были оба элемента.

ПЛАН Б: «НЕ СПИ, ВСТАВАЙ, КУДРЯВАЯ!»

Чувствует ли наша страна призвание к высокой роли? Мне кажется, произошёл разворот в эту сторону. Да и действия наших геополитических «партнёров» толкают туда же.

Тогда в дело вступает «план Б». Нам нужно превратиться в технически развитую и экономически самодостаточную державу. Значит, придётся существенно изменить траекторию движения, в частности, провести новую индустриализацию. Но и это далеко не всё: нам надо научиться думать своим умом, а не пытаться списать у соседа, как двоечник контрольную. Значит, нужна своя наука, образование, своё национальное мировоззрение и система ценностей, своя идеология, т. е. нужно осознать и научиться транслировать собственные смыслы. Без этого останемся полуколонией с геополитическими претензиями, а это положение неустойчивое: надо либо туда, либо сюда. Самостоятельный путь требует громадного труда всех: и руководителей общества (т.н. элиты), и народа. Всякий переход на более высокую орбиту, всякое восхождение требуют дополнительной энергии; вниз скатываться гораздо проще.

Если будет принят этот план, нам потребуется выстраивать новую промышленную инфраструктуру, способную снабжать народ всем, что надо. Нужно прекратить колониальную болтовню про какие-то особые прорывные направления, на которых только и следует сосредотачиваться. Так может поступать тот, кто создаёт вспомогательные производства для метрополии. Разумеется, на всё не хватит сил и средств, но производить надо то, что нужно нам, а не кому-то.

Нет смысла особо увлекаться рассуждениями о новом экономическом укладе, а то ведь стоит заикнуться об индустриализации, тут же кто-то заорёт: вы не в курсе, вы не в теме, сейчас всё автоматизировано, а что не автоматизировано — напечатаем на 3d принтере! Да, такие предприятия есть, например, почти все ручки для швабр выпускаются для всего мира на нескольких заводах-автоматах. Но уже выпуск рабочей части швабр — это гораздо менее автоматизированное производство, а текстильную насадку, которой и моют пол, обмётывает на оверлоке трудолюбивая китаянка. Так что нам нужна разная промышленность. Наша индустриализация была поневоле торопливой и скомканной, так вот нам как народу надо довершить индустриальный этап развития.

Вообще рассуждения про очередной экономический уклад и инновационные технологии сильно напоминают песенку Никитиных про лазер, которым будем жарить шашлыки:

На горе его поставим,
Наведём на ресторан.

Чтобы начать работу для достижения самодостаточности, нужны меры, которые всем известны, но очень трудны. О них много и внятно пишет и говорит профессор Ю.В.Катасонов.

Это в первую очередь национализация банковской системы и монополия внешней торговли: деньги должны быть в руках государства и работать на общие цели. Запрет на свободное трансграничное движение капитала. Если этих двух мер не принять, любые деньги, выделенные даже на благие задачи, тотчас попадут на финансовый рынок, и поминай как звали. Возможно, понадобятся особые инвестиционные деньги, которые нельзя обналичить и пустить на потребление. В СССР такие были — так называемый безналичный оборот. Быстрый крах советской экономики начался именно тогда, когда стало можно обналичивать безналичные деньги. Инвестиционные деньги были, кстати, в гитлеровской Германии, и это способствовало её развитию.

Не нужно во что бы то ни стало стремиться к экспорту производимой продукции: нас нигде особо не ждут. Внутренний рынок должен стать приоритетом. Откуда возьмётся тогда валюта? Оттуда же, откуда сегодня. При этом уменьшатся траты на закупку того, что закупается сегодня.

Из близкого мне сельского хозяйства. У нас импорт продовольствия в 2017 году — 28,8 млрд долл. Произведи мы хоть часть его дома — была б большая экономия, а сэкономить — значит заработать. При этом импортными являются многие факторы сельхозпроизводства, которые не входят в эту цифру. Так что возможности огромны.

Сейчас с самого верха говорят о фокусе на несырьевой экспорт. Торгово-промышленная палата в июне даже заседание провела под таким названием. Мол, как должна измениться господдержка, чтобы стимулировать наши компании завоёвывать новые рынки? Хорошо бы, конечно, что-то экспортировать, но непременная необходимость вывозить любую производимую продукцию — это ложная цель, списанная с западных экономических прописей. Что главный наш рынок — внутренний — это объяснял Лев Тихомиров ещё в 1899 году. Хорошо, что понимание этого приходит. Интервью «Коммерсанту» совладельца группы «Стан» С.Недорослева так и названо «Пока ты можешь по своему двору бегать, зачем бежать в соседний?». Нам нужно то, что Тихомиров называл «соединённой промышленностью» — многоотраслевое сбалансированное хозяйство.

Потребуется режим разумного протекционизма, который отчасти поневоле введён благодаря контрсанкциям. Но надо полностью осознать, что протекционистская политика — это не какое-то отклонение от правильного порядка вещей, а нормальная мера для индустриализирующейся страны. Когда-то Англия, создавая знаменитую суконную промышленность, закрывалась протекционистскими мерами от Бургундии, где производство сукна было развитым. Так же росла промышленность США, особенно сталелитейная. Но протекционизм — трудное дело. Это не просто косная замкнутость, как многие воображают. Протекционизм — это чёткое сознание цели развития и творческий выбор средств для достижения этих целей. И надо уметь маневрировать, понимая, когда закрыться, когда открыться и до какой степени и кому. И надо крепко держать вожжи в руках.

Ещё Фридрих Лист в 1817 году установил, что защита национального рынка от внешней конкуренции усиливает конкуренцию внутреннюю и тем самым подстёгивает развитие. «Фабрикацией фабрикантов»назвал протекционизм Энгельс в работе «Протекционизм и свобода торговли». Это нужно ясно понимать, чтобы опять не стать облапошенными неолиберальным учением об универсальной благотворности конкуренции всех, всегда и со всеми.

Вступая на путь прорыва, полезно помнить слова Данте, которые часто цитировал Маркс: «Segui il tuo corso e lascia dir la gente» — «Иди своим путём и оставь людям говорить, что хотят».

Такое поведение и, главное, состояние сознания как в частной, так и в государственной жизни ведёт к успеху, привлекает друзей и вызывает уважение врагов.