Между каторгой и славой

Фото отсюда

Как Федор Достоевский нес военную службу в Семипалатинске

В России есть несколько мест, жители которых могут считать «своим» писателя Федора Михайловича Достоевского, 200 лет со дня рождения которого исполнится 11 ноября. Достоевский родился в Москве, стал писателем в Санкт-Петербурге и создал в своих книгах известный всему миру образ этого города. В Омске Достоевский отбывал каторгу. Несколько раз бывал в Барнауле и Змеиногорске. В Кузнецке (сейчас Новокузнецк) венчался. Некоторое время прожил в Твери. Старая Русса Новгородской области, где писатель с семьей отдыхал летом, раскручивает туристический бренд «Город Достоевского». Это звание также может носить казахский город Семей, бывший Семипалатинск, в котором Достоевский прожил более пяти лет после каторги.

Из Мертвого дома в казарму

23 января 1854 года (здесь и далее даты приводятся по старому стилю) каторжный второго разряда политический преступник Федор Достоевский отбыл «назначенный Высочайшею конфирмациею» четырехлетний срок каторги и был зачислен рядовым в Сибирский линейный батальон №7 Отдельного Сибирского корпуса «с оставлением под строжайшим надзором».

«Поступил я в острог зимой и потому зимой же должен был выйти на волю, в то самое число месяца, в которое прибыл. С каким нетерпением я ждал зимы, с каким наслаждением смотрел в конце лета, как вянет лист на дереве и блекнет трава в степи. Но вот уже и прошло лето, завыл осенний ветер; вот уже начал порхать первый снег… Настала наконец эта зима, давно ожидаемая! Сердце мое начинало подчас глухо и крепко биться от великого предчувствия свободы…

Свобода, новая жизнь, воскресенье из мертвых… Экая славная минута!» (Федор Достоевский, «Записки из Мертвого дома»).

После выхода из острога Достоевский некоторое время по состоянию здоровья оставался в Омске, а в марте по этапу был доставлен в Семипалатинск. Первая рота, в которую был зачислен Достоевский, занимала половину деревянной казармы (сгоревшей в 1881 году). Соседом Достоевского по нарам был 17-летний Натан Кац, за взятку в три рубля перешедший из пермского батальона кантонистов на действительную военную службу.

Краевед А. В. Скандин в работе «Достоевский в Семипалатинске» приводит рассказ Каца: «Как теперь, вижу перед собой Федора Михайловича… среднего роста, с плоской грудью; лицо с бритыми, впалыми щеками казалось болезненным и очень старило его. Глаза серые. Взгляд серьезный, угрюмый. В казарме никто из нас, солдат, никогда не видел на его лице полной улыбки… Голос у него был мягкий, тихий, приятный. Говорил не торопясь, отчетливо. О своем прошлом никому в казарме не рассказывал. Вообще он был мало разговорчив. Из книг у него было только одно Евангелие, которое он берег и, видимо, им очень дорожил. В казарме никогда и ничего не писал; да, впрочем, и свободного времени у солдата тогда было очень мало». Скандин также пишет, что от нарядов на хозяйственные работы Достоевский был освобожден, а в караул его назначали только в случае недостатка людей в роте.

В своем первом письме брату Михаилу из Семипалатинска Достоевский сообщал: «Как ни чуждо все это тебе, но, я думаю, ты поймешь, что солдатство не шутка, что солдатская жизнь со всеми обязанностями солдата не совсем-то легка для человека с таким здоровьем и с такой отвычкой или, лучше сказать, с таким полным ничего-незнанием в подобных занятиях. Чтоб приобрести этот навык, надо много трудов. Я не ропщу; это мой крест, и я его заслужил».

По словам журналиста Николая Феоктистова, его отцу Кац рассказывал, что унтер-офицеры били рядового Достоевского, как любого другого солдата:

«Два случая я сам видел… При мне фельдфебель один раз его по голове ударил, а потом как-то, при уборке казармы, от него же он зуботычину получил».

«Стихи его прекрасны»

Оказавшись на свободе, пусть и заметно ограниченной рамками военной службы, Достоевский получил возможность вновь заняться литературой. Еще в Омске, до этапа в Семипалатинск, он писал брату Михаилу: «Теперь буду писать романы и драмы, да много еще, очень много надо читать… да наведайся у людей знающих, можно ли мне будет печатать и как об этом просить. Я попрошу года через два или три… Ведь позволят же мне печатать лет через шесть, а может, и раньше. Ведь много может перемениться, а я теперь вздору не напишу. Услышишь обо мне». Но как государственному преступнику доказать властям свою благонадежность?

В апреле 1854 года, на второй месяц пребывания в Семипалатинске, Достоевский написал стихотворение на злобу дня. 15 марта Англия и Франция объявили войну России, вступив в Крымскую войну на стороне Османской империи. Полное патриотического пафоса стихотворение называлось «На европейские события в 1854 году».

…Писали вы, что начал ссору русской,

Что как-то мы ведем себя не так,

Что честью мы не дорожим французской,

Что стыдно вам за ваш союзный флаг,

Что жаль вам очень Порты златорогой,

Что хочется завоеваний нам,

Что то да се… Ответ вам дали строгой,

Как школьникам, крикливым шалунам.

Не нравится,— на то пеняйте сами,

Не шапку же ломать нам перед вами!

Не вам судьбы России разбирать!

Неясны вам ее предназначенья!

Восток — ее! К ней руки простирать

Не устают мильоны поколений.

И властвуя над Азией глубокой,

Она всему младую жизнь дает,

И возрожденье древнего Востока

(Так бог велел!) Россией настает…

Стихотворение с ходатайством о публикации его в «Санкт-Петербургских ведомостях» рядовой Достоевский передал по команде. Оно дошло до начальника штаба Отдельного Сибирского корпуса генерал-лейтенанта Ивана Яковлева, который, в свою очередь, препроводил его управляющему III отделением, начальнику штаба Корпуса жандармов Леонтию Дубельту. Автограф стихотворения закончил свой путь в деле III отделения «Об инженер-поручике Федоре Достоевском».

18 февраля 1855 года скончался император Николай I. Эта смерть и Высочайший манифест нового императора Александра II «о всемилостивейшем даровании народу милостей и облегчений» от 27 марта вселили в Достоевского надежду на возможность скорой перемены своей участи.

Следующее верноподданническое стихотворение «На первое июля 1855 года» Достоевский написал в конце июня — ко дню рождения вдовствующей императрицы Александры Федоровны.

…Того ли нет, кто нас, как солнце, озарил

И очи нам отверз бессмертными делами?

В кого уверовал раскольник и слепец,

Пред кем злой дух и тьма упали наконец!

И с огненным мечом, восстав, архангел грозный,

Он путь нам вековой в грядущем указал…

Но смутно понимал наш враг многоугрозный

И хитрым языком бесчестно клеветал…

Довольно!.. Бог решит меж ними и меж нами!

Но ты, страдалица, восстань и укрепись!

Живи на счастье нам с великими сынами

И за святую Русь, как ангел, помолись…

Алексей Иванов, бывший личным адъютантом командира 24-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Александра Дометти, в своих мемуарах «Встреча с Достоевским» рассказывает такую версию. Когда он сопровождал своего начальника в инспекционной поездке в Семипалатинск, Достоевский пришел к нему с визитом: «Я пришел к вам, г. адъютант, с просьбой помочь мне представить через вашего генерала корпусному командиру Гасфорту стихи, написанные мною на смерть Императора Николая Павловича и посвященные Его Августейшей Супруге Императрице Александре Федоровне.

Он подал мне стихи: они были написаны на большом листе почтовой бумаги. Я прочел их вслух. В них, как в зеркале, отражалось его доброе сердце, сочувственно говорившее о незаменимой потере, понесенной Ее Величеством и всею Россией, и теплые слова утешения поэтическим потоком лились друг за другом».

Генерал Дометти, по утверждению Иванова, оценил стихи. «Скажите ему,— отвечал он, повернувшись в сторону, чтобы я не заметил его слез,— что стихи его прекрасны, и я буду лично просить корпусного командира представить их вдовствующей Императрице».

Дальше, по версии Иванова, события развивались так: «Гасфорт… стихи Достоевского не находил заслуживающими представления Императрице. Он говорил, как бы в укор Дометти, что стихотворство не солдатское дело, что не следует поощрять этого пустомельства и, увлекаясь полетом своей мысли, договорился до того, что назвал литературу злом, а литераторов злодеями. Такая пристрастная оценка трудов Достоевского задела, как говорится, за живое моего благородного патрона; он с увлечением юноши оппонировал против подобного заключения, и Гасфорт уступил, обещая представить стихи военному министру».

К генерал-губернатору Западной Сибири, командиру отдельного Сибирского корпуса генералу Густаву Гасфорту обращался и другой ходатай за Достоевского — барон Александр Врангель. По утверждению Врангеля, Гасфорт отказал со следующей формулировкой: «За бывших врагов правительства никогда я хлопотать не буду; если же в Петербурге сами вспомнят, то противодействовать я не буду». Врангель также утверждал, что переслал стихотворение родственникам в Санкт-Петербурге, а те через принца Петра Ольденбургского сумели передать его конечному адресату. «Стихи получены были императрицей,— это мне достоверно известно, так как мне впоследствии подтвердил это Сахтынский, управляющий делами ІII-го отделения» (А. Врангель, «Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири. 1854–56 гг.»).

Версия Иванова точнее. В сентябре 1855 года генерал Гасфорт направил военному министру князю Василию Долгорукову стихотворение Достоевского. Отмечая «теплоту патриотических чувств» автора, генерал писал: «имею честь покорнейше просить повергнуть оное на высочайшее государя императора воззрение и, если изволите признать возможным, исходатайствовать всемилостивейшее соизволение на производство его в унтер-офицеры, дабы сим поощрить его доброе поведение, усердную службу и непритворное раскаянье в грубом заблуждении молодости».

20 ноября из военного министерства командиру Отдельного Сибирского корпуса была направлена бумага о том, что по всемилостивейшему повелению государя императора рядовой Достоевский произведен в унтер-офицеры. Это был первый шаг к реабилитации. Часть прошения, касающуюся стихов, военный министр зачеркнул.

Врангель

Барон Александр Врангель (родной дядя самого знаменитого из Врангелей — Петра, одного из руководителей белого движения в годы Гражданской войны в России) в 1854 году, через год после окончания Императорского Александровского лицея поступил по собственному желанию на должность стряпчего казенных и уголовных дел (областного прокурора) в только что созданную Семипалатинскую область.

Барон Врангель был знаком с Михаилом Буташевичем-Петрашевским и членами его кружка (многие из них были лицеистами). Вместе со своим дядей он присутствовал при несостоявшейся казни петрашевцев.

Знаком был Александр Врангель и с Михаилом Достоевским. Когда стало известно об отъезде барона в Семипалатинск, Михаил попросил его передать брату «письмо, немного белья, книги и 50 рублей денег».

В Семипалатинск Александр Врангель приехал 20 ноября 1854 года: «Семипалатинск в то время был ни город, ни деревня, а нечто среднее.

Одноэтажные, бревенчатые, приземистые домишки, бесконечные заборы, на улице ни одного фонаря, ни сторожей, ни одной живой души, и если бы не отчаянный лай собак, город показался бы вымершим».

Уже на следующий день барон послал Федору Достоевскому приглашение прийти вечером на чай. «Он признался мне впоследствии, что был очень озабочен, когда посланный мой сказал ему что его зовет «г-н стряпчий уголовных дел». Но когда я извинился, что не сам первый пришел к нему, передал ему письма, посылки и поклоны и сердечно разговорился с ним, он сразу изменился, повеселел и стал доверчив. Часто после он говорил мне, что, заходя в этот вечер к себе домой, он инстинктивно почуял, что во мне он найдет искреннего друга» (А. Врангель, «Воспоминания о Ф. М. Достоевском в Сибири. 1854–56 гг.»).

Так и произошло. Врангель делал все возможное, чтобы облегчить участь ссыльного Достоевского, добиться его реабилитации, вернуть возможность снова печататься.

К моменту приезда Врангеля в Семипалатинск Достоевский жил уже не в казарме, а в частном доме (благодаря ходатайству адъютанта штаба генерал-инспектора по инженерной части в Омске подпоручика Константина Иванова, симпатизировавшего Достоевскому).

Вот как Врангель описывал жилище Достоевского: «Хата Д. находилась в самом безотрадном месте. Кругом пустырь, сыпучий песок, ни куста, ни дерева. Изба была бревенчатая, древняя, скривившаяся на один бок, без фундамента, вросшая в землю, и без единого окна наружу, ради опасения отъ грабителей и воров. Два окна его комнаты выходили на двор, обширный, с колодцем и журавлем. На дворе находился небольшой огородик с парою кустов дикой малины и смороды. Все это было обнесено высоким забором с воротами и низкою калиткою… Злая цепная собака охраняла двор и на ночь спускалась с цепи.

У Достоевского была одна комната, довольно большая, но чрезвычайно низкая; в ней царствовал всегда полумрак. Бревенчатые стены были смазаны глиной и когда-то выбелены; вдоль двух стен шла широкая скамья. На стенах, там и сям лубочные картинки, засаленные и засиженные мухами. У входа налево от дверей большая русская печь. За нею помещалась постель Ф. М., столик и, вместо комода, простой дощатый ящик. Все это спальное помещение отделялось от прочего ситцевою перегородкою…

Вся комната… была закопчена и так темна, что вечером с сальною свечою… я еле-еле мог читать. Как при таком освещении Ф. М. писал ночи напролет,— решительно не понимаю.

Была еще приятная особенность его жилья: тараканы стаями бегали по столу, стенам и кровати, а летом особенно блохи не давали покоя, как это бывает во всех песчаных местностях».

За это помещение, стирку и еду Достоевский платил 5 рублей в месяц. Врангель мог позволить себе платить 30 рублей в месяц за квартиру «в три комнаты с передней, конюшней, сараем и еще помещением для 3-х людей», еду и отопление.

Жалованье областного прокурора составляло 750 рублей в год. Еще 600 рублей в год присылал ему отец, ямбургский уездный предводитель дворянства, действительный статский советник Егор Врангель.

Достоевский много времени проводил у областного прокурора в гостях, читал выписываемые им газеты «Санкт-Петербургские Академические ведомости» и «Independance Belge». Врангель ввел Достоевского в дом первого лица в городе — военного губернатора Семипалатинской области полковника Петра Спиридонова. По словам Врангеля, «пример, данный военным губернатором, открыл Достоевскому доступ ко всему высшему обществу богоспасаемаго града Семипалатинска».

На лето Врангель снял самую лучшую дачу в пригороде и предложил Достоевскому переехать к нему. Согласно мемуарам Врангеля, «дача эта принадлежала богатому купцу-казаку и именовалась «Казаков сад».

Владельца дачи звали Митрофан Казаков (видимо, отсюда и название). Он был казаком, отставным урядником Сибирского Линейного казачьего войска, служил при Семипалатинской таможне, но был уволен со службы, арестован и оштрафован на 700 рублей за контрабанду чая. Денег у Казакова не оказалось, но штраф за бывшего таможенника заплатил богатейший купец города Иван Самсонов. После чего нищий отставной таможенник занялся торговлей.

На даче Казакова Врангель и Достоевский купались, катались верхом, читали газеты и книги, курили трубки, вспоминали Санкт-Петербург. Перед домом были разбиты цветники (семена Врангель еще зимой выписал из Риги) с георгинами, гвоздиками, левкоями. В трех водоемах Врангель держал стерлядь и маленького осетра, чтобы к столу была свежая рыба. Он также завел кур, трех поросят от диких кабанов и маленького волчонка, но от двух маленьких тигрят, предложенных артиллерийским офицером, отказался.

Достоевский на даче работал над «Записками из Мертвого дома». Врангелю посчастливилось стать первым слушателем отрывков этого произведения.

По делам службы барон Врангель проводил много времени за пределами Семипалатинска. Ему предлагали новые должности в Барнауле, Омске, Иркутске. В конце 1855 года он взял четырехмесячный отпуск и отправился в Санкт-Петербург.

«И совсем забыт»

В литературных кругах Санкт-Петербурга стало известно о верноподданнических стихах, написанных бывшим участником революционного кружка петрашевцев, и у представителей радикального направления это вызвало бурю возмущения. К тому же писатели из так называемого круга Белинского рассорились с Достоевским еще до его ареста. О том, где и в каком положении сейчас находится автор стихов, никто, видимо, не задумывался.

В последнем номере журнала «Современник» за 1855 год был опубликован фельетон «Литературные кумиры, дилетанты и проч.», подписанный «Новый поэт» (псевдоним писателя и литературного критика Ивана Панаева, фельетон был впоследствии включен в его собрание сочинений).

Автор не называл Достоевского по имени, но речь несомненно шла о нем, так как в фельетоне пересказывались сплетни, популярные в «круге Белинского» еще до того, как Достоевский попал на каторгу: «Мы ставили наших кумирчиков на пьедестал и поклонялись им с искренним энтузиазмом. Одного, произведенного таким образом в кумиры, курениями и поклонением перед ним мы чуть было даже не свели с ума. Этому кумирчику посчастливилось более, нежели другому: его мы носили на руках по городским стогнам… Об нем мы протрубили везде, и на площадях и в салонах. Одна барышня с пушистыми пуклями и блестящим именем, белокурая и стройная, пожелала его видеть, наслышавшись об нем, и наш кумирчик был поднесен к ней, и подносивший его говорил ей с восторгом: «Вот он! смотрите! вот он!» Барышня с пушистыми локонами изящно пошевелила своими маленькими губками, которые она беспрестанно обсасывала своим маленьким язычком для придания им свежести, и хотела отпустить нашему кумирчику прелестный комплимент… как вдруг он побледнел и зашатался. Его вынесли в заднюю комнату и облили одеколоном. Он очнулся, но уже не входил в салон, где сидела барышня с пушистыми локонами…»

Еще несколько отрывков из фельетона: «Однажды… он долго ходил в волнении по комнатке и вдруг побежал к издателю одного журнала, которому дал какую-то статейку… Кумирчик наш потребовал, чтобы его статью напечатали в начале или в конце книги, чтобы она бросилась в глаза всем и была, не в пример другим, обведена золотым бордюром или каймою. Издатель на все согласился и запел, потрепав маленького гения по плечу:

Ты доволен будешь мною:

Поступлю я как подлец,

Обведу тебя каймою,

Помещу тебя в конец.

С этой минуты кумирчик наш стал совсем заговариваться и вскоре был низвергнут нами с пьедестала и совсем забыт».

С тех пор, как были написаны эти строки, прошло более полутора веков. Кто оказался совсем забыт — Достоевский или Панаев?

«Премилый офицер-киргиз»

Памятник Ф. М. Достоевскому и Ч. Ч. Валиханову в Семее

«В этом году под эгидой ЮНЕСКО отмечается 200-летие еще одного друга Шокана Уалиханова — классика мировой литературы Федора Михайловича Достоевского. Думаю, в Семее — в одном из исторических центров нашей страны — следует организовать памятные мероприятия в честь этой даты»,— заявил 21 октября 2021 года на расширенном заседании совета Ассамблеи народа Казахстана президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев.

Чокан Валиханов — казахский ученый (историк, этнограф, фольклорист, востоковед), просветитель, прославленный путешественник. Знакомство Валиханова и Достоевского произошло в Омске, в доме Константина Иванова. Новая их встреча произошла в Семипалатинске, куда Валиханов попал в качестве адъютанта генерала Гасфорта.

Из мемуаров Врангеля: «Из немногих посещавших нас последнее время лиц помню, между прочим, заехал проездом, чтобы повидать Достоевского, молодой, премилый офицер-киргиз, воспитанник Омского кадетского корпуса, внук последнего хана Средней орды Мухамед-Ханафия Валиханов…

Ехал он с секретным поручением правительства в Ташкент и Кокан, сопровождая торговый караван. Между прочим, он рассказал нам, как, дабы удачнее исполнить правительственное поручение и не навлечь на себя внимания туземцев, чтобы скорее разузнать все, что ему требуется, он в обоих городах женился по киргизскому обряду. Рассказал он нам и цены, по которым можно было приобретать невест. За самую знатную девушку ханского рода платили тогда калым по 9 голов всякого скота, т. е. 9 штук верблюдов, 9 лошадей, 9 коров и 9 овец. Валиханов имел вид вполне воспитанного, умного и образованного человека. Мне он очень понравился, и Достоевский очень был рад повидать его. Впоследствии я встречал его в Петербурге и Париже».

Две самые ранние прижизненные фотографии Федора Достоевского сделаны в фотоателье Соломона (Шлеймы) Лейбина в Семипалатинске. На одной из этих фотографий — Достоевский вместе с Валихановым.

Впоследствии Достоевский с Валихановым еще несколько раз виделись — в Семипалатинске, Омске, Санкт-Петербурге. Их переписка продолжалась с декабря 1856 года как минимум по октябрь 1862 года (судя по сохранившимся письмам). В 1865 году Чокан Валиханов умер от туберкулеза, не дожив до 30-летия.

«Стихи не твоя специальность»

Весной 1856 года по случаю окончания войны и заключения Парижского мирного договор, а также в связи с предстоящей коронацией Александра II Достоевский пишет третье и последнее верноподданническое стихотворение — «На коронацию и заключение мира».

…Умолкла грозная война!

Конец борьбе ожесточенной!..

На вызов дерзкой и надменной,

В святыне чувств оскорблена,

Восстала Русь, дрожа от гнева,

На бой с отчаянным врагом

И плод кровавого посева

Пожала доблестным мечом…

Идет наш царь принять корону…

Молитву чистую творя,

Взывают русских миллионы:

Благослови, господь, царя!..

23 марта Достоевский в письме Врангелю в Санкт-Петербург спрашивает, «нельзя ли пустить в ход стихотворение». Два месяца спустя напоминает: «Просить неофициально позволения печатать, не представив в то же время сочинения, по моему неловко. Потому-то я и начал с стихотворения… Прочтите, перепишите и постарайтесь, чтобы оно дошло до Монарха». Врангель через пианиста Адольфа Гензельта передает стихи принцу Петру Ольденбургскому, а тот — Марии Александровне, супруге императора. Дошло ли стихотворение до Александра II, неизвестно.

Александр Врангель продолжал хлопоты и по другим каналам. 2 апреля 1856 года он писал отцу про Достоевского: «Он человек весьма набожный, болезненный, но воли железной. Узнайте, добрый папенька, Бога ради, не будет ли амнистии… Неужели сердце нашего нового Государя, доброго и милостивого, не поймет, что великодушие — лучшее средство победить недоброжелателей».

19 мая военный губернатор Семипалатинской области полковник Спиридонов, в дом которого уже был вхож унтер-офицер Достоевский, передал стихотворение по команде генералу Гасфорту, а тот, в свою очередь, перенаправил военному министру Николаю Сухозанету 2-му. Но и третье (и последнее) стихотворение Достоевского в ура-патриотическом жанре напечатано тогда не было.

Михаил Достоевский в письме брату отзывался о его стихотворных опусах так: «Читал твои стихи и нашел их очень плохими. Стихи не твоя специальность…»

За Достоевского постоянно хлопотал также граф Эдуард Тотлебен, герой обороны Севастополя во время Крымской войны (его младший брат Адольф-Густав Тотлебен учился вместе с Достоевским в Главном инженерном училище и одно время снимал вместе с ним квартиру рядом с училищем). Многочисленным ходатаям удалось добиться улучшения участи унтер-офицера Достоевского — в высочайшем приказе от 1 октября 1856 года было объявлено о его производстве в прапорщики. Но разрешения печатать свои произведения Достоевский так и не получил.

Военно-служебный роман

В Семипалатинске Достоевский много общался с семьей Исаевых. «Сидел у них по вечерам и согласился давать уроки их единственному ребенку — Паше, шустрому мальчику восьми-девяти лет… Исаев был больной, чахоточный и сильно пил…— пишет Александр Врангель.— Марии Дмитриевне было лет за тридцать; довольно красивая блондинка среднего роста, очень худощавая, натура страстная и экзальтированная. Уже тогда зловещий румянец играл на ее бледном лице, и несколько лет спустя чахотка унесла ее в могилу. Она была начитана, довольно образована, любознательна, добра и необыкновенно жива и впечатлительна».

Географ и путешественник Семенов-Тян-Шанский в своих «Мемуарах» пишет об Исаевой так: «Она была «хороший человек» в самом высоком значении этого слова. Сошлись они очень скоро.

В своем браке она была несчастлива. Муж ее был недурной человек, но неисправимый алкоголик, с самыми грубыми инстинктами и проявлениями во время своей невменяемости. Поднять его нравственное состояние ей не удалось, и только заботы о своем ребенке, которого она должна была ежедневно охранять от невменяемости отца, поддерживали ее. И вдруг явился на ее горизонте человек с такими высокими качествами души и с такими тонкими чувствами, как Ф. М. Достоевский. Понятно, как скоро они поняли друг друга и сошлись, какое теплое участие она приняла в нем и какую отраду, какую новую жизнь, какой духовный подъем она нашла в ежедневных с ним беседах и каким и она в свою очередь служила для него ресурсом во время его безотрадного пребывания в не представлявшем никаких духовных интересов городе Семипалатинске».

Продолжим рассказ со слов Врангеля: «Однажды Ф. М. является домой хмурый, расстроенный и объявляет мне с отчаянием, что Исаев переводится в Кузнецк, верст за 500 от Семипалатинска. «И ведь она согласна, не противоречит, вот что возмутительно!» — горько твердил он… Отчаяние Достоевского было беспредельно; он ходил как помешанный при мысли о разлуке с Марией Дмитриевной; ему казалось, что все для него в жизни пропало. А тут у Исаевых оказались долги… Выручил их я… Сцену разлуки я никогда не забуду. Достоевский рыдал навзрыд, как ребенок…

Мы поехали с Ф. М. провожать Исаевых, выехали поздно вечером, чудною майскою ночью; я взял Достоевского в свою линейку. Исаевы поместились в открытую перекладную телегу — купить кибитку у них не было средств. Перед отъездом они заехали ко мне, на дорожку мы выпили шампанского. Желая доставить Достоевскому возможность на прощание поворковать с Марией Дмитриевной, я еще у себя здорово накатал шампанским ее муженька. Дорогою по сибирскому обычаю повторил… немедленно я его забрал в свой экипаж, где он скоро и заснул, как убитый. Ф. М. пересел к М. Д.».

Между Достоевским и Исаевой завязалась оживленная переписка. Врангель: «Все письма ее были переполнены жалобами на свое полное одиночество, на страшную потребность обменяться живым словом, отвести душу. В последующих письмах все чаще и чаще ею стало упоминаться имя нового знакомого в Кузнецке… симпатичного молодого учителя. С каждым письмом отзывы о нем становились все восторженнее и восторженнее… Достоевский терзался ревностью; жутко было смотреть на его мрачное настроение, отражавшееся на его здоровье».

Пожалев друга, Александр Врангель решил устроить Достоевскому свидание с Исаевой на полпути между Семипалатинском и Кузнецком — в Змеиногорске. Исаева на встречу не приехала, прислав письмо, в котором сообщала, что ее муж чувствует себя очень плохо, отлучиться она не может, к тому же не имеет денег на поездку. Врангель попробовал еще раз устроить такую встречу во время новой поездки с Достоевским в Змеиногорск, но Исаева снова не приехала.

В августе 1855 года Достоевский получил письмо от Исаевой, в котором она сообщала о смерти мужа. Достоевский сразу же написал Врангелю, попросив помочь вдове деньгами и считать посланные деньги его собственным долгом.

В июне 1856 года Достоевский приехал в Кузнецк и сделал Исаевой предложение. Положительного ответа ему пришлось ждать до осени.

Из письма Достоевского Врангелю от 21 декабря 1856 года: «Если не помешает одно обстоятельство, то я, до масленицы, женюсь.— Вы знаете, на ком. Она же любит меня до сих пор… Она сама сказала мне — да… О! Если б вы знали, что такое эта женщина».

Получив разрешение от командира батальона (так полагалось по законам того времени), прапорщик Федор Достоевский 6 февраля 1857 года вступил в брак с вдовой Марией Исаевой. Венчание состоялось в Одигитриевской церкви в Кузнецке (церковь советское время не пережила). Одним из свидетелей со стороны невесты был «симпатичный молодой учитель» Николай Вергунов.

На пути из Кузнецка в Семипалатинск, в Барнауле, у Достоевского случился эпилептический припадок, сильно напугавший новобрачную.

17 апреля 1857 года Достоевскому и другим петрашевцам (Д. Ахшарумову, К. Дебу, И. Дебу, А. Плещееву, В. Головинскому, С. Дурову, Ф. Толлю, И. Ястржембскому) были возвращены все права дворянства, кроме имущественных.

В августовском номере журнала «Отечественные записки» был опубликован рассказ «Маленький герой» («Детская сказка»), написанный Достоевским во время заключения в Петропавловской крепости. Публикация была подписана «М-ий».

В марте 1859 года Достоевский вышел в отставку по состоянию здоровья в звании подпоручика. В том же месяце в журнале «Русское слово» была опубликована написанная в Семипалатинске повесть «Дядюшкин сон». Она была подписана настоящим именем автора — впервые после более чем десятилетнего перерыва.

2 июля 1859 года Федор Достоевский с женой и приемным сыном выехал из Семипалатинска в Тверь. В конце декабря того же года он получил разрешение вернуться в Санкт-Петербург.

Алексей Алексеев