О правильном искусствоведении

«Политическая пропаганда». За свою жизнь посетил немало художественных музеев и галерей, однако очень редко удавалось попасть в группу к интересному гиду, поэтому часто предпочитал рассматривать картины смостоятельно. Очень сильно напрягало, когда мне тупо «Предлагали восхититься игрой красок, цвета, передачей настроения», избегая при этом рассказать — что именно изображено на картине, почему оно так, а не иначе и можно ли провести какие-нибудь исторические параллели, чтобы сделать знание об этой картине актуальным в ежедневном столкновении с действительностью. К тому времени я уже знал, что хорошие и интересные литературоведы имеются в наличии: на лекциях таковых был не только аншлаг из студентов, пришедших по расписанию, но и «вольных слушателей».

И вот недавно я обнаружил на Пикабу посты товарища под ником , прекрасно разбирающегося в том, что именно изображено на довольно известных картинах  русских художников: рассказывает о предыстории события или причинах зарождения того или иного действа, подмечает мельчайшие детали и подробности, разворачивает картину дальнейших событий. Научный подход, в котором наличествует триада «анализ — синтез — прогноз» налицо! Такие методы как «включенное наблюдение» и «критическое восприятие» у автора находятся постоянно в режиме «вкл». Причем товарищу чуждо напускное восхищение картинами и происходящим, поскольку он нередко режет правду матку в глаза, проводя параллели с сегодняшним днем и предлагая прочувствовать на своей шкуре тяготы и невзгоды тех лет!

И вот после таких разборов лично для меня многие русские художники становятся еще ближе, еще понятнее и роднее.

Василий Перов. Сельский крестный ход на Пасху: что на самом деле изображено на картине?

29 января 2017 года

Источник

Всем известна картина Перова «Сельский крестный ход на Пасху», написанная в 1861 году. На первый взгляд, картина изображает сущее безобразие — священник нарезался в дугу, да еще в прямо в момент богослужения, в наиболее почитаемый православными церковный праздник. Да и остальные участники процессии ведут себя не лучше.

Так, да не так. Священник на картине и вправду пьян. А вот крестный ход — совсем не крестный ход вокруг храма в Пасхальную ночь, который приходит на ум современным верующим. Посмотрите внимательнее. Процессия выходит не из церкви, а из обычной крестьянской избы (церковь виднеется на заднем плане); крестный ход поворачивает по часовой стрелке (крестный ход вокруг православного храма движется только против часовой стрелки). Дело происходит на закате (а не в полночь). Что же тогда мы видим?

Начнем объяснение с того, как формировался заработок приходского священника в старой России. Хотя в это и трудно поверить, но у священника не было заработной платы. Некоторые причты (на начало 20 века — приблизительно каждый шестой) получали государственную дотацию, но и ее размер в подавляющем большинстве случаев был сильно ниже прожиточного минимума. Прихожане же не платили священнику жалованья никогда и ни при каких обстоятельствах. Церковный причт (священники, диаконы и псаломщики) имел два источника дохода — требы и доход от церковной земли.

Три требы — крещение, венчание, отпевание — составляли основу дохода духовенства, так как крестьянам было не отвертеться от совершения данных обрядов (церковь вела метрические книги, и обряды, связанные с метрической записью, можно было проводить только в приходе, к которому ты был приписан), и им волей–неволей приходилось соглашаться с теми ценами, которые заламывали священники. («ПП» Здесь поставлю заметку для себя и для тех товарище, с которыми уже обсуждал проект «Прагмема» под руководством Светланы Адоньевой и в котором также неоднократно было указано, что главными опорными пунктами русской культуры для коллективов всегда были рождение, свадьба и похороны, в которых как раз и проявлялась квинтэссенция коллективного действа — как я это понял. Вот и получается, что РПЦ с самых ранних пор монетизировало для себя наиглавнейшие процедуры проявления культуры). В среднем приходе было 2–3 тысячи человек (400–500 домохозяйств), и подобные события происходили около 150 раз в году. Самым дорогим обрядом была свадьба — за нее священник мог получить 3–10 рублей, в зависимости от благосостояния брачующихся и собственной наглости (и еще наесться и напиться), крещение и отпевание обходились уже куда дешевле. Все остальные второстепенные требы крестьяне, в отличие от главнейших трех, могли заказать не только в собственном, но и в любом другом приходе. Легко догадаться, что при наличии конкуренции цены на них были сбиты в копейки. Священник, диакон и псаломщик делили полученные деньги в соотношении 4:2:1, но диакон был далеко не во всяком причте.

Крестьяне были твердо уверены, что причту следует удовлетворяться доходами от треб, а общее богослужение и исповедь причт должен совершать без всякого жалованья. («ПП» Как по мне — так совершенно правильное мнение, ибо за конкретные материальные деньги. попы, как правио, не давали даже мало-мальского духовного утешения, а лишь тупо имитировали «психотерапевтическую» деятельность, мироедствуя и паразитируя таким образом на населении). Священники же и не мечтали о том, чтобы выпросить у прихода твердую сумму — все надежды на получение жалованья они возлагали на государство (надежды не сбылись).

У сельской церкви был обычно земельный участок — в среднем 50 десятин (55 га), приходившийся, в среднем на три семьи причетников. Таким образом, духовенство было обеспечено землей либо в том же размере, что и крестьяне, либо немного лучше. Бедные псаломщики чаще всего крестьянствовали сами, а священники (в особенности имевшие формальное образование) по обычаю своего времени считали невозможным марать руки физическим трудом и сдавали землю в аренду (хотя крестьянствовать самим было бы выгоднее). («ПП» Очень мощное замечание. Ибо демонстрирует нам устойчивое пренебрежение к фзическому труду представтелей «высших» каст и сословий, которые протянули эту кастовость и до наших дней. Паразиты, че с них взять…)

Результат получался такой, что священники всегда были недовольны своими доходами. Да, священник был обычно обеспечен на уровне зажиточного крестьянина (диакон — на уровне среднего крестьянина, а псаломщик был и вовсе горчайшим бедняком). Но это и было причиной жестокой фрустрации — в том мире всякий человек со средним или неполным средним образованием (а священник являлся таковым лицом) зарабатывал как минимум в 3–4 раза больше человека физического труда. Кроме злосчастного сельского батюшки.

Теперь мы подходим к содержанию картины. Стремясь увеличить свои доходы, священники выработали обычай славления на Пасху. Церковная процессия обходила все хозяйства прихода (ориентировочно, их было 200–300–400 в 3–6 селениях), заходила в каждый дом и исполняла несколько кратких церковных песнопений — теоретически считалось, что крестьяне должны воспринимать такой обряд как благопожелание на следующий календарный цикл. В ответ крестьянам как–бы полагалось дарить причту подарок, желательно в денежной форме.

К сожалению, социального консенсуса вокруг славления/подарков не создалось. Крестьяне чаще всего считали славление не религиозным обычаем, а обираловкой. Некоторые наглецы просто прятались у соседей или не открывали ворота. Другие, еще более наглые, всовывали духовенству в виде приношения какую–то малоценную дрянь. Третьи вообще не хотели давать денег, но зато наливали — и это не шибко радовало причт, рассчитывавший расходовать собранное в течение всего года (другого повода для подарков не существовало). Церковная процессия тоже вела себя неблаголепно — все дома прихода надо было обойти за Пасхальную неделю, то есть на день приходилось по 40–60 домов. Духовенство двигалось вприпрыжку, пело наскоро — на дом отводилось по 5–10 минут, половина из которых уходила на торг со сквалыжным хозяином (или на унизительное попрошайничество, это как кто воспринимал процесс). («ПП» Браво! Очень интересное моделирование!)

В довершение всех бед, православная Пасха приходится на тот период, в который благосостояние крестьянского двора достигало наинизшей точки. Все деньги, полученные от продажи урожая осенью, уже истрачены. Все запасы проедены. Скотина стоит голодная, и настала пора снимать ей на корм солому с крыши. Последние крохи и копейки изведены на разговление после Пасхи. На огороде еще не созрели первые овощи. И тут–то к крестьянину и являются церковники, нагло требующие денег за абсолютно ненужные пять минут нестройного пения. Неудивительно, что сама собой в голову приходит мысль подсунуть в темных сенях в мешок священнику ворону, выдавая ее за курицу.

Таким образом, на картине изображено совершенно не то, что кажется современному зрителю.

На наш невнимательный взгляд художник нарисовал священника, который хамским образом нарезался, вместо того чтобы чинно шествовать и благолепно петь. На самом же деле картина (что типично для Перова) бичует неуместный, криво сложившийся и плохо работающий социальный институт. («ПП» Отлично сказано!)

Процессия волочится по грязным дворам с утра до вечера, шестой день, переезжая от деревни к деревне. Всем горько, стыдно, неудобно, все вымотались, поют нестройно. Крестьяне тоже не рады. При вымогательстве подарков происходят низкие сцены. Да, священник пьян — но он обошел уже 50 домов, и в каждом его заставили выпить, а он ведь хотел, чтобы ему дали денег. Зачем это всё происходит? Неужели нельзя организовать дело поудачнее? Неужели нельзя как–то согласовать интересы духовенства и прихожан к взаимному удовлетворению? Зачем религиозную процессию превратили в позорище? Ответа не будет. Это Россия, страна несовершенных институтов.

P.S. Как дополнительная версия, процессия изображена в наиболее пикантный момент — она добралась до деревенского кабака (кабак и живущий при нем кабатчик — это тоже домохозяйство, подлежащее посещению). Может быть, именно поэтому крыльцо выходит прямо на деревенскую улицу, а не во двор, что типично для обычного крестьянского дома. Этим же можно объяснить и пьяных на крыльце и под крыльцом. Предполагается, что кабатчик угостил священника тем, чего у него больше всего — вот поп и дошел до столь жалкого состояния.

«Политическая пропаганда». Не разбор — огонь! Вот так вот надо изучать историю, показывая и доказывая смысл тех или иных событий, изображенных на полотнах! РПЦ получило люлей в данном разборе по первое число, поскольку до сегодняшнего дня проповедует те же затхлые схемы по обиранию населения, что и в XIX веке.

Савицкий. Ремонтные работы на железной дороге: что на самом деле изображено на картине

06 февраля 2017 года

Источник

Картина Константина Савицкого «Ремонтные работы на железной дороге» очень проста. На железной дороге в интенсивном темпе ведутся какие–то земляные работы. Техника примитивна: лопата, тачка (катаемая по специальной доске), кирка, так что рабочим приходится тяжко; на наиболее крутых подъемах им помогают мальчики–подручные, зацепляющие тачку крюком. На пригорке стоит подрядчик, чей курьезный наряд с кумачовой рубахой навыпуск контрастирует с грязными одеждами рабочих. Вокруг типичный среднерусский пейзаж. Вот и всё, что мы можем увидеть на картине.

Теперь перейдем к более внимательному наблюдению. Для начала разберемся, чем именно заняты рабочие. Собственно железнодорожные пути работами не затронуты, так что рабочие, по всей видимости, исправляют откосы или углубляют водоотводные канавы. Можно предположить, что этот участок дороги то ли подвержен оползням, то ли заливается водой, так что такие меры должны помочь. («ПП» Честно говоря. к своему стыду, даже до таких версий я не доходил, хотя репродукции этой картины попадались довольно часто).

Железная дорога выглядит, на наш взгляд, весьма жалко. И немудрено: рельсы на тот период весили 33 кг на метр (современные — 75 кг) и укладывались на шпалы, представлявшие распиленный напополам обрезок бревна, с двумя засечками — площадками под крепление рельса (шпалы не антисептировали, и их приходилось менять каждые 3–4 года); балластировался такой путь песком (современный — расклинивающимся щебнем). В общем, под современным поездом такой путь просто бы развалился. Но старинный поезд тоже был не особенно впечатляющим: грузоподъемность вагона составляла около 10 тонн (сегодня как минимум 65–70), а вагонов в нем было 20–25.

Сами рабочие — обычные крестьяне в повседневной одежде (не совсем, усатый мужик в центре похож на опустившегося барина). Можно было бы предположить, что их наняли в ближайших деревнях, но это не всегда было так. Земляные работы ведут летом, как раз тогда, когда крестьяне более всего заняты, так что значительная часть рабочих иногда приходила наниматься на «чугунку» издалека, из тех перенаселенных губерний, где и в сентябре есть лишние руки. Получают рабочие где–то 30–50 копеек в день, и вполне этим довольны. Хотя искусствоведы традиционно жалеют персонажей картин, занятых тяжким физическим трудом, самим крестьянам было себя не жалко — они–то осознавали, что не обладают никакими специальными навыками, и отнюдь не ожидали, что их наймут читать лекции по грамматике санскрита. («ПП» Вот это четкий пинок под зад рядовым «искусствоведам». Более того, это горячий привет нашим дням, когда немалое количество мужиков из сел и деревень круглогодично готовы сорваться на строительную «шабашку» в города — ибо в деревнях работы практически нет и даже колхозы бывают либо переполнены. лиюо выдвигают  такие условия труда/оплаты. что многие отказываются подаваться в это капиталистическое рабсство за 10-15 тысяч рублей в месяц).

Все рабочие временные, нанятые на лето, не напрямую железной дорогой, а мелкими субподрядчиками — как раз один такой и изображен на картине. Что с ними будет, когда выпадет снег? Они пойдут, но не восвояси, а в город, искать другую простую работу — тому, кому нет дела в деревне летом, тем более нет дела и зимой. Эти крестьяне были крестьянами лишь в том смысле, что в деревне жили их семьи, которые они навещали раз в несколько лет — точно как современные таджики–гастарбайтеры. («ПП» И не только таджики, но и местные мужики из еврпейской части современногй территории СССР — из всяких СНГ).

Теперь мы подходим к самому любопытному в картине — ее контексту. Для нас железная дорога — это такая штуковина, где ходят поезда (не совсем так, в последние годы этот опыт обогатился шубохранилищем) («ПП» Хахах! Актуализация на 100% детектед! ))) ). Для любого образованного россиянина в 1875 году железная дорога — это прежде всего  сосредоточение коррупции невиданного ранее масштаба, источник возникающих ниоткуда за пару лет гигантских состояний, повод и причина миллионных взяток, развращающих высшую бюрократию. Железная дорога насквозь проникнута воровством и обманом, в котором замазаны все — от министров, выдающих концессии на постройку дорог, до контролеров, за копеечные взятки пропускающих зайцев. («ПП» Браво!!!! Вот именно с такими деталями история конца XIX века станет настолько понятной, что ни у кого потом не будет бредовые идеи, что-де это большевики расшатали и развалили такую изумительно совершенную Российскую Империю! Хрена там! Империя гнила и разваливалась и с головы, и у корней на тот момент)

Теперь картина предстает в другом свете. На полотне посетитель Передвижной художественной выставки видел людей, занятых честным тяжелым трудом за небольшую денежку, а прямо рядом с собой в зале — миллионеров, составивших состояние на эксплуатации этого труда («ПП» И которые вообще не вкуривали особо истинный смысл, аложенный в картину художником и не понимали, что именно такие свидетелсьвтования их хозяйничанья на ЖД и станут для последующих поколений доказательством охренелости и алчности «министров-капиталистов» вообще и хищнического капстроя в частности!). Хотя владелец картины Павел Третьяков лично не участвовал в железнодорожном бизнесе, он водился со множеством людей и бывал во множестве домов, построенных на прибыль от именно таких работ. Представьте себе ваше впечатление от картины «Таджики копают котлован для олимпийского стадиона» — это будет максимально точный аналог тех мыслей и чувств, которые охватывали современников при виде картины («ПП» Прямо хочется встать и поапплодировать! Насколько метко, хлетко и точно выведено сравнение!).

Продолжим наше исследование. Мы точно знаем, когда и где именно написана картина — художник наблюдал железнодорожные работы в 1873 году, близ станции Козлова Засека Московско–Курской железной дороги. Эта дорога на тот момент была центром ожесточенной экономической и политической битвы между сторонниками казенного и частного железнодорожного строительства. Битва была долгой, она заняла все 1860–е годы, и окончилась полной победой частных предпринимателей. Не стоит думать, что это была битва между либералами и государственниками: частные железные дороги были концессионными, находились в жестком государственном регулировании и обильно субсидировались казной. Скорее надо думать об этих событиях, как о конфликте традиционных казнокрадов (привыкших воровать на казенном строительстве) с союзом бюрократов–взяточников (ожидающих вознаграждения за выдачу концессий) и частников–жуликов (расcчитывающих выманить из казны субсидии). И даже это неверно — с обеих сторон, при ошеломляющем размахе коррупции, на ключевых постах постоянно оказывались честные люди, действовавшие по убеждению. («ПП» Класс! Все более, чем замечательно!)

Московско–Курская дорога стала лебединой песней лидера партии казённых железных дорог Павла Мельникова (памятник ему стоит на площади трех вокзалов в Москве). В попытке доказать преимущество казенного строительства над частным он решил выстроить дорогу чрезвычайно дешево, дешевле всех предложений, которые делали казне концессионеры. Дорога, построенная к 1869 году, действительно оказалась очень дешевой, почти в два раза дешевле Николаевской — да только построена она была невероятно халтурно. На дороге непрерывно происходили разрушения путей, обрушения сооружений, аварии, поезда сходили с рельс чуть ли не ежедневно. Дорогу называли «костоломкой», а ремонтные бюджеты поглощали всю прибыль. Результат оказался противоположен ожиданиям Мельникова — Московско–Курская дорога оказалась последней дорогой, выстроенной казной (до 1890–х годов, когда начался обратный процесс национализации дорог), сам же Мельников в 1869 году лишился министерского поста.

Победу одержала партия приватизаторов. Министрами путей сообщения и финансов оказались враги казенного железнодорожного хозяйства — граф Владимир Бобринский и Михаил Рейтерн. Последние неприватизированные дороги в срочном порядке продавались частникам. Основным претендентом на Московско–Курскую дорогу оказалась так называемая группа Московских капиталистов. Состав группы был пестрым: возглавлял ее профессор математики Федор Чижов, человек без всяких средств, но с энергией и инициативой, а деньги предоставляли московские текстильные фабриканты — Морозовы, Мамонтовы и Рукавишниковы (то есть большой, честный и консервативный бизнес, ранее не имевший дела с государством) и бывшие винные откупщики Бостанджогло и Бенардаки (жулики и воры с огромным опытом работы с чиновниками). («ПП» Нормально каждый из ингридентов этого «винегрета» охарактеризван»? По мне — очень ярко и образно! ))) )

Теперь начинается самое удивительное. Чижов решил, что государство само радо будет сбыть Московско–Курскую дорогу с рук, так что миллионных взяток при приватизации он платить не станет. Такая политика требовала смелости. Вначале к концессионерам подкатил мутный миллионер Губонин, выступавший агентом министра двора графа Адлерберга, и объявил, что если графу не дадут бесплатно акций дороги на 3 млн. рублей, он сделает так, что государь не подпишет документы, что бы ни постановили министры. Губонина послали к черту. Потом на концессионеров напали лжеконкуренты–вымогатели и потребовали 1.5 млн, угрожая перебить их предложение более дорогим (строить дорогу они не собирались, достаточно было сорвать торги и затянуть дело). Из тоже отшили. В конце–концов Чижов оказался прав, и дело удалось провести без взяток. Московско–Курская дорога стала единственной дорогой, приватизированной честным образом и на выгодных для казны условиях — и (увы, поздно хватились) последней приватизированной дорогой. При приватизации железной дороги исправление многочисленных недоделок было даже оговорено в уставе дороги, и казна оставила для этих целей за новыми владельцами около ее 10% стоимости.

Итак, рабочие на картине не просто чинят железную дорогу — это частные владельцы исправляют фантастический брак, который сотворился в попытке организовать показательную, быструю и дешевую казенную стройку. («ПП» Тогда в аналогии, приведенной выше по тексту, надо было ввести следующую поправку: «Сельские шабашники исправляют недоделки олимпийского стадиона, выстроенного таджикскими гастарбайтерами») Говоря обобщенно, мы наблюдаем победу частного предпринимательства над провалившимся госкапитализмом.

Теперь перейдем к вопросу о том, кто кого эксплуатирует и обманывает на картине. Казну, как мы выяснили, в данном случае не обманули, капиталисты заплатили за дорогу правильную цену. Рабочих, надо предположить, тоже никто не обманывает — они продают свой труд по нормальной текущей рыночной цене. Неужели в России, да никого не обманули? Конечно же обманули. В 1893 году казна выкупила дорогу (возможность выкупа через 20 лет была условием концессии). Основным инструментом, позволявшим казне получить финансирование для выкупа, были консолидированные железнодорожные облигации. Приблизительно половина облигаций покупалась государственными сберкассами — ну а потом миллионы вкладов в них, принадлежавших преимущественно простым людям, были аннулированы Советской властью. Другая половина половина была распродана во Франции — разумеется, и по этим долгам большевики платить не стали. Итак, за железную дорогу, видимую на картине, в конечном счете пришлось расплатиться французскому рантье.

Ну и напоследок отметим связь этой картины с другим полотном, ныне знаменитым очередями к нему — серовским портретом девочки с персиками. При чем тут Девочка с персиками? Все очень просто, эти рабочие зарабатывают ей на персики. Савва Мамонтов, отец Девочки с персиками, и был одним из крупнейших акционеров Московско–Курской дороги. («ПП» Пацталом! Пять баллов!)

P.S. Для любителей «пруфов»:

— Наша железнодорожная политика по документам архива Комитета министров. СПб., 1902.

— А.И.Дельвиг. Мои воспоминания.

«Политическая пропаганда». Отличные разборы? Да более чем!

Если вспомнить, что до появления телевизоров, покупка картин для состоятельных граждан всех стран и народов не только имела эстетическую функцию, но и функцию информационную. При покупке новой картины хозяева очень часто объявляли вечера, приемы и рауты, на которых пришедшие могли достаточно долго рассматривать детали картины, обсуждать изображенное, ну и повышать рейтинг и уровень доминантности самому хозяину картины, как владельцу уникального информационного продукта, ради прикосновения к которому не грех с хозяином поддерживать отношения, чтобы можно было еще неоднократно приходить и любоваться сей «фильмой»…

А в сабжевом случае мы имеем пример, когда пересмотр известных картин великих русских художников позовляет нам воскрешать в памяти те исторические моменты и детали, которые порой забываются. И вот когда смыслом посещения художественных музеев станет не просто любование «тенями, красками, и настроением», но и восстановление и прочувствование (или перепрочувствование) духа изображенного времени и эпохи, вот тогда и можно будет говорить о полноценном понимании и восприятии собственной истории.