Идея «машины счастья» и её антипод, фашизм

Положительная (мирная) сторона технического прогресса неразрывно связана с нравственным прогрессом общества. В самом общем виде это идея дать людям то, чего пока нет, но — с помощью техники — можно произвести. Например, хлеба маловато — но помогут новая техника, новые сорта, новые методы агрономии. Из мечты предоставить другим блага — рождается (и, что очень важно, не засекречивается [1]) техника, которая наращивает бытовое счастье человечества.

Совокупность полезных знаний для всех (которая в корне отличается от совокупностей, полезных только верхам [2]) — есть переход научной мысли в материальную техническую среду. Обобщая идеи отдельных полезных машин, человек приходит к обобщённой идеи «машины счастья» (естественно, только бытового), имеющей характер ковра-самолёта и скатерти-самобранки.

Если очень упрощённо и кратко — то «машина счастья» (бытового, потребительского) — это кнопка запроса и автоматически предоставляемый результат. Машина всё делает сама, предоставляя человеку готовый продукт по его запросу. В ХХ веке с его ЧПУ и трёхмерными «принтерами» — мы как никогда близко подошли к технической реализации «машины счастья». Она была у нас почти уже в кармане…

Эту машину (совокупность механизмов) можно отладить так, что она избавит человека от всякой нудной, грязной, нетворческой и нежеланной работы. Механический помощник будет за вами и убирать, и тяжести носить, и пироги печь — когда прикажете.

Стоп!

А почему именно «механический»? Здесь важнейшая точка смычки технической и нравственной мысли.

Механического помощника человеку ещё предстоит придумать — а просто помощник давно уже придуман, и называется «раб». И если удалить из технической мысли нравственную сторону, то изобретение железной техники покажется «выдумыванием велосипеда». И вся мысль пойдёт по другому каналу, в другую сторону: как работать с психикой рабов, чтобы они смирились навечно и никогда хозяевам проблем не создавали?

Зачем, в самом деле, рабовладельцу ломкий, дорогостоящий и очень ограниченный механический помощник, когда у него есть раб? Ведь для жизни в мире тонкой механики нужно быть очень образованным человеком, а это требует от человека десятилетий упорной учёбы, умственного развития. А рабовладелец рождается рабовладельцем. Нет такой школы, в которой учат на «хозяев». Волки, вожаки стаи, никакой школы не заканчивают. И тем отличаются от очкастых механиков человеческого общества…

Опять же с хлебом (в широком смысле, всеми продуктами) — есть логика для гуманистов, и есть логика для эгоистов.

Гуманист исходит из базовой идеи (аксиомы) «больше хлеба для всех!». Потому его очень волнует общая урожайность, её рост или падение, общая агрономия, и т.п. А эгоист исходит из того, что хлеб нужен только ему, и может быть, нескольким его близким.

Поэтому вопросы личной доли в урожае для эгоиста на порядок важнее, чем общая урожайность зерновых. Ему гораздо важнее получить много с маленького урожая, чем мало с огромного. Он охотно поспособствует снижению общей урожайности — если это каким-то образом увеличит его личную долю в нём (чем во все века и занимались коррупционеры).

Какое ему дело до того, растёт или падает урожайность в целом?! Ему важно — сколько ему лично выделяет данный тип общества. Каким бы плохим тип общества ни был — если выделяет много, то предпочтительнее любого хорошего для этой публики…

Вадим Прохоров вывел (в серии своих видеолекций) научный коммунизм из Аристотеля. И это, безусловно, так и есть, с одной оговоркой: научный коммунизм с тем же успехом можно выудить и из Конфуция, и из книги деяний апостольских, и из поучений Владимира Мономаха, и из церковной патристики, и из… Оставим эти упражнения до лучших времён, ограничившись единственной фразой:

— Научный коммунизм можно вывести из любого мыслителя, кто формулировал общую мысль, кто пытался вывести единые правила поведения для неограниченных множеств людей.

Единственно, из кого нельзя выудить научный коммунизм — это из хищного зверя, который никаких обобщающих мыслей после себя не оставил и жил только для себя, никаких абстракций не формулируя. Не оставив духовного наследия, такой социальный хищник не оставил и зацепок для научного коммунизма. Он жил с приоритетом инстинктов над рацио, а потому ничего для рациональной науки оставить не мог. Единственная попытка как-то рационализировать антикоммунизм — это средневековый номинализм, духовный папа капитализма. С точки зрения познания мира и общества номинализм оказался самым бесплодным течением мысли, о чём мы подробнее писали в других работах… Но, конечно, научный коммунизм — не чья-то монополия, а «вещь в себе», к которой мыслители (все) подходили с разных сторон, и с разной степенью понимания. Нельзя его считать и монополией марксистов, чьи ошибки в познании оказались для ХХ века роковыми.

Что на самом деле скрывается под маской «классовой борьбы»? Наша версия такова:

Нетрудно представить себе, что у человека имеется какая-то потребность: в пище, в одежде, в жилье и т. п. Условно обозначим её «потребность «Х». То есть: вот человек, а вот та вещь «Х» без которой он жить не может.

Людей по отношению к «Х» можно разделить на три основных потребительских типа:

1. Человек удовлетворяет свою потребность «Х» легко и моментально.

2. Человек имеет возможность удовлетворить потребность «Х», но только через множество трудных, долгих, тяжёлых, грязных промежуточных действий.

3. Человек вообще никак не может удовлетворить потребности «Х», потому что он ресурсный лишенец и поражён в потребительских правах.

У потребителя 1-го типа есть не только ресурсы благо-извлечения, но и обслуживающий персонал (рабы или роботы). Если мы говорим о хлебе, то у него есть и земля во владении, и те, кто её обработают. А он получит хлеб сразу — не касаясь своей земли.

У потребителя 2-го типа ресурсы для извлечения благ есть, но делать работу за него некому. Допустим, он землю имеет, но батраков — нет. Он может получить хлеб, если не будет лениться.

У лишенца 3-го типа нет самого исходника, из которого может быть сделано земное благо. Он лишён права пользоваться не только конечным продуктом труда, но и лишён доступа к сырью, с которого начинается производительный труд.

Эти три категории (доминанты, пользователи, лишенцы) и есть основные «классы» общества, существующие на протяжении всей человеческой истории. Конечно, такая научная картина мира сильно отличается от марксистских построений (хотя в базовом ядре с ними схожа).

Мы очищаем социально-экономическое явление от шелухи и случайных примесей, от всех «буржуазий», «пролетариатов», и прочих неудобных, ни о чём не говорящих терминов [3].

Есть (во все эпохи) доминанты — которые всё захватили, используя силу и хитрость (а чаще — их сплетение).

Есть пользователи, обслуга доминантов, которые допущены к кормушке, и за это обеспечивают массовую поддержку вожакам-доминантам, опасаясь потерять доступ к кормушке.

А есть лишенцы, изгои общества — они лишены доступа к благам, не владеют и не пользуются земными ресурсами.

Базовая идея «машины счастья» (как совокупности механизмов, обеспечивающих наилегчайшее удовлетворение нормальных[4] потребностей) — состоит в «принципе воздуха».

У воздуха, дыхательной смеси, нет ни владельцев, ни лишенцев. По отношению к воздуху все выступают пользователями. В подлинной классовой трёхчленке ликвидируются верхнее и нижнее звено: доминирование и нищета. Каждый дышит по потребности, и даёт дышать другому.

А что, если другие нормальные потребности стали бы так же доступны, как воздух, вода и т. п.? Сами по себе они так доступны стать не могут, в естественной среде их — жутчайший дефицит. Оттого за них и идёт кровавая драка.

Этой драки нельзя избежать сменой властей, партий у власти: кто станет сторожем над сторожами? Новые хозяева территории выстроят новую систему доминирования, доступа и лишенчества.

Только «машина счастья» (совокупность механизмов, выполняющая за человека всю грязную и нетворческую, механическую работу) может покончить с вечной резнёй на почве перераспределения материальных ценностей.

Конечно, сама идея «машины счастья» — продукт ума надклассовых гениев, людей сверх обыденности. Но отношение к идее у реально (в отличие от марксистских) существующих классов — разное.

Более всего симпатий у этой идеи в среде лишенцев, изгоев, парий. Ведь именно их грязный и тяжёлый труд возьмёт на себя умный механизм. Именно им предоставят то, чего всегда лишали.

Что касается пользователей, обслуги — то их отношение к идее прохладное, близкое к равнодушию. В положении пользователей мало что изменится: вчера им подавал раб, сегодня робот, главное же то, что им подают, а не они сами подают блюда в ресторане.

У альфа-особей, у доминантов стаи зверолюдей — отношение скорее отрицательное. Доминирование имеет два психологических мотива: рациональный и садистский.

Рациональный мотив — это попытка закрепить за собой (и силой, и хитростью, и сговором с себе подобными) необходимые блага и ресурсы навсегда, прочно и безусловно. Рациональная власть — это беспрепятственный проход к реке, из которой хочешь попить водицы. Изгоя просто так попить воды не пустят, с него сперва потребуют платы, отработки или унижения. А представитель власти — контролирует доступ к «реке» благ. Этот мотив можно понять умом, даже искусственным интеллектом компьютера: власть нужна, чтобы никто не перекрыл мне доступа к необходимым мне благам. «Владеть» — это слово обозначает и власть и собственность, и, по существу — высшую степень пользования предметом. Предметом можно пользоваться по разному (временно, частично и т. п.), но когда он абсолютно в твоём распоряжении — это называется «владеть».

Вряд ли «машина счастья», увеличивающая доступность благ для всех может как-то помешать удовлетворению нормальных потребностей правящей касты. Речь ведь о чём идёт? Вот раньше был только стакан молока, и потому пил молоко только самый главный. А теперь машина выработала цистерну молока, хоть залейся: и главный стал пить два стакана, и другим остаётся.

Но, что касается садистских мотивов доминирования — то «машина счастья» угрожает их ликвидировать вместе с самой возможностью доминировать, используя нехватку благ. То есть не умом, талантом, красотой выделяться — а своим доступом к дефициту.

Грандиозные успехи в строительстве «машины счастья» в ХХ веке сделали её из сказки — по сути, былью. Разнообразные механизмы дают нам столько благ, сколько в прежние эпохи трудно было себе даже вообразить!

Реальность «машины счастья» умножает не только надежды её сторонников, но и усилия её врагов. Над ней больше не посмеёшься, как над мифом, она реальна, она уже здесь! И это факт, который каждый должен учитывать.

Если разум, рациональное начало не видят ничего страшного в машине расширенного воспроизводства благ и демократизации удовлетворения потребностей — то звериная сторона доминирования воет от ужаса.

Отсюда — не предсказанный социологами процесс расщепления властного корпуса на рационалистов и садистов. Ведь прежде две мотивации пребывали в спутанном, неразборчиво-смешанном состоянии. И не разберёшь, когда феодал порол девок за дело, а когда — ради садистского наслаждения самим процессом порки!

Но по мере успехов строительства «машины счастья» началась стремительная поляризация рационализма и садизма в политике. Рационализм уходит в плановое хозяйство, неизбежно, потому что разум и планирование — синонимы [5].

Если появилась возможность планировать экономику — то разум уже не может отказаться от такой возможности. Отказаться от неё для разума — отказаться от самого себя, впасть в безумие (что мы и видим в рынкофилии наших дней). Другое дело — тёмные, звериные инстинкты собственничества и доминирования. Они и выступают главным антиподом общества, которое угрожает им всеобщим благополучием. Так — в противостоянии «машине счастья» выделяется её основной противник, ФАШИЗМ.

То есть неприкрытая террористическая диктатура наиболее одержимых и бесноватых носителей жажды доминирования и собственничества.

Здесь важно отметить, что в социал-дарвинизме, нацизме, либертарианстве — ВООБЩЕ НЕТ, даже на теоретическом уровне понятия «СЧАСТЬЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА». Заменой счастью эти учения предлагают волю и борьбу, счастье всех — торжеством некоторых. Которые сражаются, важно подчеркнуть, не за всеобщее счастье, а только за самих себя, своё личное доминирование. Побеждают, выстраивая своё счастье на чужом поражении и несчастье, что и считается единственно-возможной формой человеческого счастья… Главная задача фашизма (чего он никогда не скрывал) — повернуть историю вспять, к языческим и фаллическим символам, к тому «золотому веку», в котором люди очень мало отличались от зверей, и потому жизнь зверя в человеческом облике была комфортной. Фашизм призван остановить прогресс, в первую очередь — социальный, реставрировать рабовладение и кастовый строй, причём в полном объёме.

Начиная с ницшеанства, фашизм объявил «великий поход» против рациональности, логического и связного мышления, активно реставрируя и создавая с ноля миры сюрреализма, первобытного эпического мифа, бездумно-волевого начала + потакание всем низшим инстинктам человека.

Власть в фашизме утрачивает ту спутанность рационального и садистского начал, которую имела власть прежних эпох, кристаллизуется в очищенный от всякой рациональности, дистиллированный садизм. Взамен «машины счастья» нормального человека, этот садизм сулит море острых впечатлений и риска, бурную жизнь среди опасностей и испытаний, возможность убивать, пиратствовать и захватывать рабов.

Именно таким путём, через ряд промежуточных стадий, из сытой и благодатной УССР формируется очень голодное, но бешеное и энергичное во зле фашистское УГ. Неисчислимые бедствия населению фашизм думает компенсировать неисчислимыми приключениями. И, надо признать, отчасти это ему удаётся: человек не только разумен, но он ещё и животное, и как животное — «ведётся» на все зоологические приманки.

Главная задача фашизма — защитить частную собственность от рационального распределения, от потребности объяснять — зачем и почему тому или этому принадлежит та или иная вещь.

— Принадлежит — и всё. Захватил в бою — и не отдам. И плевать мне, разумно это или неразумно, не вам решать! Что, какой-то НИИ с очкариками будет решать — сколько мне оставить, а сколько у меня отобрать?! Нет, только я сам решаю — что отдать людям, а чего себе оставить… Нужно мне или не нужно — не важно! Сейчас не нужно — потом может пригодиться…

Конечно, естественно, разумеется, безграничная власть частной собственности — неотделима от безграничного насилия. Именно эта, террористическая сторона фашизма лучше всего видна людям, даже без специальной экономической и социологической подготовки. Но не все же понимают, каким образом террор связан с собственностью.

Между тем, тут нет ничего сложного, нужно только чуть-чуть уметь думать. Собственность — то, что не отняли. Это не то, что записано за человеком: я могу записать за вами Кремль, вы за мной Эрмитаж, но куда мы потом с этими бумажками пойдём? Собственность — то, что не смогли, не захотели или не догадались отобрать у человека. Если речь идёт о крупной собственности, то, сами понимаете, мотив «не захотели» или «не догадались» отпадает.

Остаётся одна причина владения: сильнее тебя в обществе зверя не нашлось. Поэтому ты подмял под себя большую совокупность материального мира (чаще всего, вступив в заговор взаимной поддержки с тебе подобными) — и силой удерживаешь её, отражая все покушения. Вам нетрудно будет увидеть, что всё и всякое право собственности заключается в праве вызвать карателей.

Допустим, к вам в квартиру ломятся злые люди. Если вы не в состоянии сами с ними справиться — единственный ваш шанс сохранить квартиру за собой — вызвать полицию. А дальше лично от вас вообще ничего не зависит! Если полиция встанет на вашу сторону — она отобьёт собственность для вас у других претендентов. Если не приедет или встанет на сторону громил — ваша собственность потеряна.

Поймите, что в бумажках записано — совершенно неважно. В бумажках записано, что скифы жили в Причерноморье — а где теперь там хоть клочок скифской земли? В бумажках можно записать что угодно — вопрос в том, кто пишет: в каких отношениях он с карательной командой? Если он (как царь или Горбачёв) потерял связь с карателями — то он никто и ничто, и бумажки его — макулатура,

И вот на этом моём праве собственника вызвать карательную команду — зиждется всё моё право собственности. Всё, без остатка! Если убрать моё право вызвать карателей — то собственность растворяется, вместо неё возникает бой претендентов на ничейный ресурс.

Таким образом, собственность и насилие неразделимы, это две стороны одной медали.

Насилие порождает собственность, а собственность — насилие. Любая, даже символическая ограда — строится как военно-крепостное сооружение, призванное помочь собственнику продержаться до прибытия карательной команды. Поскольку каратели не могут прибыть моментально — нужно какое-то время выдерживать атаку самому: для этого и заборы, и ворота, и двери, и замки, и решётки на окнах (не для утепления же их ставят!).

Но что если мы встали на путь ненасилия? Например, как в «перестройку» — мол, захотели эстонцы независимой Эстонии, мы с ними воевать не будем? На языке экономики это называется отказом от собственности, денег, прав, ресурсов и самой жизни. О ком бы мы ни говорили — всё, что ему принадлежит, принадлежит ему только по праву силы. Нет такой собственности в пользовании, которая не была бы захвачена, раньше или позже.

Убирая всякое насилие — мы убираем и всякую собственность, и всякое право. Конечно, если мы начнём отдавать земли — у нас их с радостью начнут забирать. Но в итоге мы остаёмся без ничего, без любой земли (ибо нет земли, которая не имела бы ценности). Мы остаёмся вне жизни, потому что наше право на пользование чем бы то ни было некому защищать.

Собственность может опираться на:

1) Идеологическое насилие, основанное на твёрдых принципах права.

2) Зоологическое насилие, основанное на голой силе и произволе захватчика.

Каких-либо иных оснований у собственности — чтобы её не растащили, поубивав прежних пользователей — нет и быть не может.

То есть: или идеологическая карательная служба карает человека за нарушение какой-то идеологической нормы, или её нет (ни нормы, ни службы), и в таком случае просто карают все всех, кому как выгодно или доступно. Бандиты ведь не имеют идеологических претензий к жертве грабежа, им совсем для другой цели насилие нужно!

Понятно, что «машина счастья» настойчиво требует идеологического насилия. Ну, сами подумайте: вы поставили посреди улицы сложную машину, в ней — есть детали из драгоценных металлов… Если её не охранять — её же на металлолом растащат, разве нет?! Общественная собственность, равноправие — не могут быть единожды введены — и затем существовать без конфликта и силовой защиты. Как справедливое, так и несправедливое распределение держатся на силе — потому что на ней вообще держится любое распределение и любая собственность. Не охраняешь — спёрли. Неужели непонятно?

Фашизм же, как антипод миру разума и планирования — придаёт оболочку идеологии зоологическому первичному террору, построенному на животной борьбе за существование. Так сливаются криминальный и государственный террор в единую машину подавления, в которой подпольно-криминальные акты уже неотличимы от государственных. Законность испаряется, оставляя после себя или фикцию закона, или даже официальную его ликвидацию под лозунгом «мы смеем всё!». Да по другому и быть не может, если прорвавшиеся к власти обуреваемы зоологическими страстями. Ведь что касается права (законности) — то это лишь инвентаризация и структурирование идеологии и её идеологических ценностей. Как можно защитить ценности, если ценности отсутствуют? Если они не осмыслены, не выражены, не оформлены идеологически? Какая логика в таком случае свяжет разные законы, и чем эти законы будут отличаться от произвола?

Именно поэтому капитализм, утрачивая идеологию (дехристианизация Запада), утрачивает и законность, всякую и любую. Ибо ценности права не существуют вне идеологических предпочтений.

Если человек чтит закон, то у него есть святыни, а если у человека нет святынь — он и не чтит ничего, включая закон. Поневоле, в обязательном порядке всякий Закон должен отражать некую систему ценностей, а она и есть идеология.

Произвол же ничего отражать не обязан. Ему не нужна логика, которая связывала бы прецеденты (скажем, признание Косово и Крым). Удел деидеологизированных обществ — хаос голого произвола и постоянной бессистемности криминального насилия (что мы и видим).

И в итоге из гавани «машины счастья», которой мы почти уже достигли — оказываемся с каменными топорами беззакония в палеолите. Украина уже целиком проделала этот путь одичания, демонтажа цивилизации. Да и нам немного осталось, чтобы его завершить, вернувшись к изначальному хаосу торжества конкретной грубой силы над абстрактными принципами и сакральными идеалами.

Шансы выскочить из этого инферно в «СССР 2.0.» тают с каждым днём, а единственная альтернатива проекту «СССР 2.0.» — каменный век. Он очень устраивает мироправителей Запада, потому что они мечтают о сокращении глобального населения, а в каменном веке на планете выживали считанные тысячи людей…

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Ведь часто бывает так, что человек выдумал или узнал нечто полезное, но стремится пользоваться им только сам, лично, один. Этим, собственно, маг отличается от учёного. Учёный объяснит честно, откуда что взялось, а маг попытается свести всё к своим личным сверхспособностям, недостижимым для других и непостижимым другим. Учёные всего мира создают коллективный разум человечества, потому что делятся друг с другом открытиями. А маги усердствуют в сохранении своей монополии, «авторских прав» и «коммерческой тайны», чтобы не делиться с другими людьми обретённым могуществом. Поэтому их тайное знание умирает вместе с носителями этого тайного знания, и не обогащает коллективный разум человечества.

[2] Например, изобретение пороха было очень полезно для угнетённых феодалами крестьян и городов, но крайне невыгодно для феодалов. Порох (всего лишь одно открытие) разрушил феодализм, систему феодального господства, аннулировал ценность замков и доспехов, конницы и фехтования, сословную структуру общества и вообще весь старый феодальный мир.

[3] Например, термин «буржуазия» — от «бург», «город». То есть речь идёт о горожанах! Разве это говорит нам о сути явления угнетения человека человеком?! Получается какой-то маоизм — «мировой город угнетает мировую деревню» (Мао так буквально и понял марксизм). «Пролетариат» — термин от «пролос», «потомство». Изначально означал насмешливое обозначение голытьбы в древнем Риме — «не имеющие ничего, кроме потомства». Это почти ругательство — что оно может дать для понимания проблемы угнетения и неравенства?

[4] Это важное дополнение, потому что существование нормального общества невозможно без психического здоровья масс его населения. Нормальные потребности — довольно узкий круг потребностей, за его пределами разнообразные вычурные и патологические потребности психопатов, которые общество удовлетворить и не может, и не должно. Удовлетворять всем капризам и закидонам социопата не только технически немыслимо, но и концептуально-бессмысленно!

[5] Неодушевлённые предметы тоже иногда обладают способностью двигаться: кружение листьев, полёт бумажки по ветру, щепки в ручье и т. п. Но разумным мы называем только такое существо, у которого замысел движения предшествует самому движению, то есть движение заранее планируется, и лишь потом производится.

Источник

Автор Александр Леонидович Леонидов-Филиппов (г. Уфа) / газета «Экономика и Мы».