Либералы активно спекулируют на том очевидном факте, что равенство не есть справедливость. В самом деле, один работает больше, другой меньше, и, соответственно, оплата труда должна как-то приспособиться к этому. Чтобы поощрять труд и наказывать рублём за тунеядство. Но нетрудно заметить, что манипуляция сознанием идёт на почве труда, тогда как экономические отношения далеко не исчерпываются сферой труда, и даже не ею начинаются. Вопросы владения ресурсами территории и фаворитизма никакого отношения к труду и трудолюбию не имеют.
Конечно, справедливость не в том, чтобы всем платить одинаково. Справедливость в другом: в том, чтобы закон был един для всех. Где един закон – там едины и подходы к учёту, начислению, поощрению и взысканию. Этот принцип равенства всех перед законом вступает в жесточайшее и непреодолимое противоречие с принципами захватного права, владения и фаворитизма.
Несправедливость и невыносимость – разные вещи. Рождение несправедливости нужно рассмотреть подробно, на модели, чтобы не позволять и далее либералам спекулировать на теме трудолюбия.
Представим, что один владеет земельным участком, а другой нет. Владелец удовлетворяет просьбу лишенца о совместной работе на этом земельном участке. Допустим, вначале они одинаково работают и делят урожай пополам.
Далее владелец начинает думать так: я хозяин, он никто. Работаем мы поровну, спору нет, но почему бы мне, как хозяину, не сделать себе поблажки в труде и в оплате труда полученным продуктом?
В итоге два человека вырастили сто патиссонов, но один забрал себе 60, а другому за труды оставил 40. Потом 30, 20, 10… Понимаете динамику?
Владелец шантажирует лишенца отлучением от средств к существованию, которые лишенцу неоткуда взять, кроме как у владельца. Успешный шантаж имеет свойство нарастать. Хозяин участка работает всё меньше, а берёт себе всё больше. Конечный итог – поместье: хозяин вообще не появляется в полях, но при этом, как владелец земли, купается в роскоши, а работников держит в нищете.
Существуют определённые пределы шантажа, за которыми следует протест, бунт лишенца, полагающего обрабатываемую долгое время землю (или иное средство производства) «своими». Но это фактическое положение, а формально средства производства ему не принадлежат, он лишь «припущенник из милости», и если ему что-то не нравится – волен убираться ко всем чертям.
Он бы и убрался, обидевшись, чем и завершился бы конфликт, как это случилось в средневековой Норвегии[1] — но беда в том, что чаще всего ему «выметаться» попросту некуда. А если так – то он становится беспомощен перед шантажом РЕСУРСО-ВЛАДЕЛЬЦА.
Когда шантаж упирается в протест – частные собственники начинают террор, подавляя выступления лишенцев.
+++
«Несправедливость социальная» рождается там, где им платят по-разному за одинаковые работы или усилия. Есть владельцы ресурсов и их фавориты, которым всё в жизни даётся легко. А есть лишенцы и изгои общества, которые, как бы отчаянно и много не трудились – ничего заработать или скопить не могут.
Эта разница, кстати говоря, разрушающая равенство людей перед законом даже с формальной точки зрения (ибо одни беззаконно награждаются[2], а другие беззаконно наказаны[3]), ещё не является невыносимостью.
«Невыносимость жизни социальная» — это наиболее тяжёлая и далеко зашедшая форма несправедливости, когда отменено не только равенство людей перед законом, но и само право на жизнь.
Шантаж и террор ресурсовладельцев заходят так далеко, что человеку не просто дают меньше другого, а вообще ничего не дают. Пользуясь тем, что человеку некуда деваться, некуда уйти – его погружают в перманентно отягчающееся «зарплатное рабство», при котором сил требуется отдавать всё больше и больше, а оплата – всё меньше и меньше.
Поскольку хозяев в разы меньше, чем работников, хозяевам гораздо легче договориться между собой о солидарности в вопросах снижения оплаты труда. Впрочем, и без всяких заговоров, договоров, в силу одной лишь экономической целесообразности, из соображений буржуазной бережливости, они её снижают, соревнуясь друг с другом.
Поэтому переход работника с предприятия на предприятие теряет смысл: рыночная цена труда складывается единая, и если она ничтожна – то она везде равно-ничтожна. Никто из работодателей не хочет переплачивать.
Так изначальная несправедливость в отношениях владельцев и изгоев перерастает в геноцид: когда «несправедливость моральная» становится «невыносимостью физиологической».
Противостоять этому процессу могут только две силы:
1) Твёрдая и последовательная социальная политика государства, удерживающая работодателей в узде (полный отказ от либерализма в ценообразовании, включая и зарплато-образование[4]).
2) Великий мор, чума, после которых (вследствие вымирания) рабочие руки становятся на вес золота (см. историю Норвегии, ранних США).
+++
Нетрудно понять, что вымирание, повышающее цену наёмного труда рыночным способом, не является конструктивным подходом.
Следовательно, в цивилизованное будущее у нас остаётся лишь одна дорога.
Та, которую так бешено отрицают либералы…
————————————————
[1] Средневековая Норвегия фактически не знала феодализма. После того, как чума уничтожила большую часть населения Норвегии, рабочая сила стала цениться очень высоко, а земли осталось очень много. Хозяева земли заманивали работников, как только могли, и очень опасались их ухода к другому хозяину. Ситуация «мало людей – много земли» (аналогичная ситуация была на Диком Западе в США) обесточила шантаж владельца средств производства.
[2] Если считать выплаты сверх среднего премией – то ведь у премии должно быть обоснование: за что именно тот или иной человек премирован обществом? В чём его заслуга или достижение перед обществом, что ему выделяют больше других работников?
[3] Нищету рабочего человека можно и нужно считать ШТРАФОМ, который наложен на него административной системой страны без суда и следствия, без вины и доказательств виновности.
[4] Исследуя историю царской России, можно заметить удивительную разницу в подходах. Когда чиновники высчитывали заработок рабочему на казённом заводе, они составляли «список потребностей»: что человеку нужно для жизни, если не роскошной, то хотя бы сносной. Частные же предприниматели исходили не из потребностей для жизни, а из принципа «за сколько босяк согласится пойти работать». В итоге у частников оплата была в 4-5 раз ниже, чем на казённых предприятиях (например, государственных железных дорогах и военных заводах).
