Теоретические основы и проблемы понятия «безопасность»

Безопасность человека в современном динамично меняющемся мире является сложной многоаспектной проблемой. Используя математическую аналогию, ее можно рассматривать как функцию многих переменных, среди которых можно выделить военно-стратегические, социально-экономические, техногенные, политические, ресурсные, природные и экологические факторы [1].

Понятие «безопасность» многопланово, по этому поводу в науке существует множество точек зрения. Так, в частности, В.Спиридонова отмечает: «Термин „безопасность“ в научной литературе весьма многозначен, до сих пор не выработано четкого и строгого определения этого понятия. Иногда безопасность рассматривается как цель, в других случаях как концепция, в третьих, как научная программа или научная дисциплина»[2].

В качестве основы для раскрытия содержания понятия «безопасность» можно рассматривать формулу древнегреческого философа Платона, считавшего, что состоянию безопасности соответствует «предотвращение вреда»[3].

В Средние века, согласно словарю Робера, под безопасностью понимали спокойное состояние духа человека, считавшего себя защищенным от любой опасности [4]. Однако в этом значении данный термин не вошел прочно в лексику народов Европы и до XVII в. использовался редко.

Широкое распространение в научных и политических кругах западноевропейских государств понятие «безопасность» приобретает благодаря философским концепциям Т.Гоббса, Д.Локка, Ж. Ж. Руссо, Б.Спинозы и других мыслителей XVII—XVIII вв., означая состояние, ситуацию спокойствия, появляющуюся в результате отсутствия реальной опасности, как физической, так и моральной. Но, заметим, что это отражение только пассивной роли категории «безопасность», активная нагрузка понятия требует введения характеристик превентивности, целевых усилий, как ответа на существующую вероятность нежелательного события, ту или иную угрозу.

Именно в этот период предпринимались первые попытки теоретической разработки понятия «безопасность». Наиболее резонной представляется версия, предложенная И.Зонненфельсом, который считал, что безопасность — это такое состояние, при котором никому нечего опасаться. Для конкретного человека такое положение означало частную, личную безопасность, а состояние государства, при котором нечего опасаться, составляло общественную безопасность [5].

Более лаконичным и верным выглядит определение, данное политологом А.Уолферсом: «Безопасность в объективном плане предполагает отсутствие угроз приобретенным ценностям, в субъективном — отсутствие страха в отношении того, что этим ценностям будет нанесен ущерб»[6].

Однако и с этим определением нельзя согласиться полностью. Очевидно, что отсутствие страха, по сути, есть ощущение из области эмоциональных переживаний.

Во-первых, недопустимым является построение научных определений на основе зыбких, не поддающихся строгому измерению психических и эмоциональных факторов. Кроме того, первая часть определения достаточно полно и достоверно описывает безопасность и в случае его применения с субъективной стороны, ведь безопасность со стороны субъекта также предполагает отсутствие угроз существующим ценностям — материальным, культурным, ценностям жизненных функций организма субъекта или иным. Вторая же часть, по сути, является описанием психологической реакции человека на присутствие или отсутствие безопасности. Построение же определения — исключительно логическая процедура, и она должна соответствовать принципу научности, т. е. основываться на сущностях более примитивных, чем исследуемая, не иметь логических замыканий (недопустимо давать определения через термины, частично или полностью входящие в исследуемое понятие) и пробелов.

Поэтому очевидно, что А.Уолферсом допущена логическая и структурная ошибка, выделение в безопасности двух сторон по объектно-субъектному критерию является, по существу, смешением понятий и неоправданным отходом от универсализации, ненужной и вредной детализацией.

Тем не менее из этого определения вытекает ценное заключение. По словам Е. О. Бондаренко, можно заключить, что безопасность — это такое условие существования государства, общества и личности, которое позволяет сохранить накопленные ценности [7]. В нашей терминологии в этом подходе вводится такая характеристика, как ущерб.

Здесь требуются уточняющие коррективы, так как в данном виде предложение Е. О. Бондаренко понимать под безопасностью лишь условия существования государства, личности и общества ограничивает предполагаемый круг объектов, которые потребуют определения их состояния относительно критерия безопасности. Ведь очевидно, что государством, личностью и обществом данный круг объектов не ограничивается, достаточно в качестве примера привести материальные ценности, локальные природные ресурсы (лесные массивы, угольные шахты) и т. п., при возникновении опасности для которых или даже ситуации полного их уничтожения не возникает угрозы для государства, личности и общества.

Таким образом, необходимо, чтобы определение безопасности было универсальным, для этого следует максимально расширить обобщающие понятия, использующиеся для конкретизации объекта. В данном случае вполне разумно использовать сам термин «объект» как универсальный и наиболее общий идентификатор, общефилософскую категорию, гибкий и применимый в любой ситуации, так как всякая сущность, известная современному сознанию человека, может быть представлена в виде объекта. В конечном счете под безопасностью вообще следует понимать такие условия существования любого рассматриваемого объекта или, точнее, такое состояние объекта (учитывая, что в условия существования объекта должны включаться как экзо- так и эндогенные описатели), при котором его свойства не подвергаются нежелательным изменениям. Другими словами, состояние безопасности подразумевает соответствие объекта ожиданиям, желаниям и положительным прогнозам наблюдающего его субъекта. Иными словами, все должно складываться так, чтобы жизнь человека не угасала, здоровье не ухудшалось, имущество и природа (экология) оставались в сохранности.

На законодательном уровне понятие «безопасность» содержится в ст. 1 Закона РФ от 5 марта 1992 г. № 2446–I «О безопасности» (с изм. от 25 декабря 1992 г., 24 декабря 1993 г., 25 июля 2002 г., 7 марта 2005 г.): «Безопасность — состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз»[8].

Эта дефиниция получила широкое распространение, что объясняется не только законодательным статусом. Отождествление безопасности с защищенностью исторически восходит к понятию «государственная безопасность» как состоянию защищенности Советского государства от внутренних и внешних угроз. Есть такая, не самая удачная практика, иногда переписывать нормативные определения, не подвергая их критическому анализу и совершенствованию.

Произошедшие в конце 1980-х — начале 1990-х гг. социально-политические изменения вызвали определенную трансформацию представлений. Однако, хотя и в более широком контексте защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства, Закон РФ «О безопасности» закрепил ту же самую дефиницию государственной безопасности. В результате сложившееся традиционное понимание безопасности несколько изменило форму, но осталось доминирующим.

Вместе с тем, как показывает опыт, безопасность не может быть сведена исключительно к защищенности. Тем не менее подчеркнем, что понятие «защищенность», в свою очередь, тоже требует дефиниции. Например, совершенно разное категориальное развитие получает это определение, если ответить на вопрос: имеется ли в виду защищенность от наступления нежелательного события или от степени его нежелательных последствий? Вопрос непраздный, поскольку, например, категорирование объектов транспортной безопасности зависит либо от его уязвимости (характеристика префактум), либо от прогнозируемой тяжести последствий (характеристика постфактум). Далеко неодинаковы степени опасности для одного и того же объекта в этих разных случаях. Так, самолет, например, становится источником транспортного происшествия неизмеримо реже (менее вероятностно), чем автомобиль. Но если самолет, управляемый террористом, поразит как боеприпас, начиненный взрывчаткой (топливом в баках), ядерный объект, то последствия, очевидно, будут гораздо тяжелее, чем в ДТП. А отсюда вытекает, что необходимо проводить разную политику для предотвращения транспортного происшествия, и для этого требуются определенные общенациональные затраты. Из приведенного примера видно, насколько большое, в том числе и экономическое, значение имеют базовые определения, а сам предмет дефиниции непрост.

Так, основу обеспечения глобальной безопасности в конце XX — начале XXI в. составляло поддержание не защищенности, а незащищенности ведущих ядерных держав от ракетно-ядерного возмездия. В связи с этим СССР и США, заключив Договор об ограничении систем противоракетной обороны (Москва, 26 мая 1972 г.)[9], фактически пришли к соглашению о том, что повышение уровня противоракетной защищенности не укрепляет, а, наоборот, снижает их безопасность, поскольку у противоположной стороны возникает возможность нанесения безнаказанного ядерного удара.

Некоторые исследователи обращают внимание на то, что Закон РФ «О безопасности» трактует безопасность посредством терминов, которые, в свою очередь, требуют определения. В частности, понимание «жизненно важных интересов» как «потребностей, удовлетворение которых надежно обеспечивает существование и возможности прогрессивного развития личности, общества и государства»[10], лишь усиливает неопределенность дефиниции. Непонятно, что законодатель подразумевает под словосочетанием «жизненно важные», так как это словосочетание давно и прочно укоренилось в русском языке не только для обозначения критериев, имеющих непосредственную необходимость для поддержания жизни, но и как метафора, обозначающая исключительную важность чего-либо. В результате законодатели оставили весьма широкий простор для толкования этого критерия, что недопустимо с точки зрения принципов законодательной техники. Весьма легко представить себе ситуации использования в корыстных целях искаженных форм понимания словосочетания, скажем, какие-то мелкие интересы (имущественные, небольшой материальной ценности и т. п.) в рамках такого определения могут быть совершенно справедливо рассмотрены как не представляющие жизненной важности, и, соответственно, можно доказать необоснованность применения мер обеспечения безопасности.

Кроме того, поскольку интересы и потребности нельзя защищать, а можно только удовлетворять, то нельзя и обеспечить «состояние защищенности» потребностей или интересов.

Помимо этого поскольку угроза — это лишь форма выражения агрессивного намерения (нарастающей ситуации), то и защититься от угрозы невозможно. Она объективна и существует независимо. Обращает на себя внимание и то, что недостаточная определенность содержания «жизненно важных интересов» и «внутренних и внешних угроз» позволяет сместить акценты в сфере безопасности на защиту корпоративных интересов под прикрытием «интересов личности, общества и государства». Надо понимать, что интересы личности, общества, государства часто находятся в конфликте, и без модификации одновременно их удовлетворить невозможно. Напомним и то, что, кроме указанной триады, есть еще групповые интересы, которые нельзя игнорировать. Иными словами, существующее законодательное определение безопасности отражает не научный, а какой-то слишком утилитарный подход к трактовке феномена.

Вследствие этого в дефиниции не раскрывается сущность безопасности, а лишь выражается узкое пожелание о «защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внутренних и внешних угроз».

Закон РФ от 5 марта 1992 г. № 2446–I «О безопасности» является базовым (общим), так как закрепляет правовые основы обеспечения безопасности личности, общества и государства, определяет систему безопасности и ее функции, устанавливает порядок организации и финансирования органов обеспечения безопасности, а также контроля и надзора за законностью их деятельности. Другие законы, отражающие конкретный вид безопасности, разрабатывались на основе данного закона и тем самым наследовали неудачную дефиницию конкретного вида безопасности, ограничивающую ее функциональный нормопроизводящий потенциал.

Так, ст. 83 Воздушного кодекса Российской Федерации от 19 марта 1997 г. № 60-ФЗ вновь определяет авиационную безопасность как состояние защищенности авиации от незаконного вмешательства в деятельность в области авиации [11]. Данное определение не в полной мере отражает суть понятия «авиационная безопасность». Во-первых, используется одноторонний подход к угрозам авиационной безопасности, акцент сделан на субъектное вмешательство (антитеррористическую угрозу как частный случай), хотя угроза может исходить и не от субъектных источников. Во-вторых, из определения не ясно, какой именно деятельности в области авиации требуется защита от актов незаконного вмешательства. Наряду с понятием авиационной безопасности в законодательстве и в нормативной правовой сфере используется и такое понятие, как «безопасность воздушного полета»[12]. Возникает вопрос определения сферы тождественности этих понятий и области различий, так как очевидно, что они будут иметь разные, но во многих деталях схожие определения. Как представляется, нормативно-правовая база нуждается в единообразии используемых ею терминов, для этого предварительно требуется разъяснить, что понимать под каждым из них [13].

Что касается разрабатывающихся законодательных актов, касающихся конкретного вида безопасности, то и им также присущи проблемы терминологического характера. Так, проект Федерального закона «О транспортной безопасности», внесенный Правительством РФ в Государственную Думу РФ в 2005 г., определяет транспортную безопасность, как и безопасность в Законе 1992 г. № 2446–I, через то же состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства, только не вообще, а в транспортном комплексе [14].

Дефиниция в любом нормативно-правовом акте должна быть работающей, иными словами, функционально нацеленной на те задачи, которые собираются решать на ее основе.

Что это за задачи в рассматриваемом контексте? Как минимум, государственное управление в области обеспечения транспортной безопасности, регулирование отношений неких субъектов и объектов данных отношений. Это, в свою очередь, продуцирует вопросы о ценностных и целевых критериях управления и регулирования, об области регулирования и т. д. Если в определении категории «транспортная безопасность» имеются ответы на указанные вопросы, то определение уже решает их в конкретной части, оно работает, продвигает процесс нормативно-правового конструирования [15]. В противном случае — и не работает, и не продвигает.

Таким образом, создание базового, общефилософского определения безопасности является ключевым фактором, определяющим эффективность всего теоретического (и как следствие — практического) материала, создаваемого на его основе. От него же необходимо будет отталкиваться при разработке понятий конкретных видов безопасности.

Исходя из сказанного, как представляется, под безопасностью в ее фундаментальном, наиболее общем смысле следует понимать такие условия существования любого рассматриваемого объекта (включая состояние объекта как его имманентную характеристику), при которых его свойства не подвергаются нежелательным изменениям (т. е. причинению вреда и нанесению ущерба), или, что точнее, нежелательные изменения минимизируются. Данное определение следует закрепить законодательно.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] См.: Богословская О. В. Проблема безопасности человека в аспекте европейского интеграционного процесса // Сорокинские чтения «Актуальные проблемы социологической науки и социальной практики». 17—18 декабря 2002 г.

[2] Цит. по: Зеленков М. Ю. Правовые основы общей теории безопасности Российского государства в XXI веке. М.: Юридический институт МИИТа, 2002. С. 32.

[3] См.: Платон. Диалоги. М., 1986. С. 434.

[4] См.: Le Robert. Dictionnaire universel des noms propres. En 5 volumes. Nouv. Hed. Paris: «Dictionnares Le Robert», 1989.

[5] См.: Зеленков М. Ю. Указ. соч. С. 27.

[6] Цит. по: Wolfers A. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1962. Р. 150.

[7] См.: Бондаренко Е. О соотношении национальной и международной безопасности // Ломоносовские чтения. 2003. Студенты. Т. 2.

[8] Ведомости СНД РФ и ВС РФ. 1992. № 15. Ст. 769.

[9] См.: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных с иностранными государствами. М., 1974. Вып. 28. С. 31–35.

[10] Ведомости СНД РФ и ВС РФ. 1992. № 15. Ст. 769.

[11] СЗ РФ. 1997. № 12. Ст. 1383.

[12] См., например: Воздушный кодекс Российской Федерации от 19 марта 1997 г. № 60-ФЗ (с изм. от 8 июля 1999 г., 22 августа, 2 ноября, 29 декабря 2004 г., 21 марта 2005 г.); постановление Правительства РФ от 6 февраля 2003 г. № 65 «Об утверждении Федеральных авиационных правил поиска и спасания в государственной авиации» (с изм. от 1 февраля 2005 г.); постановление Правительства РФ от 15 октября 2001 г. No 728 «О федеральной целевой программе «Развитие гражданской авиационной техники России на оды и на период до 2015 года» и др.

[13] См.: Сулакшин С.С., Жукова А.В. О правовом и содержательном анализе понятия «транспортная безопасность» // Транспортная безопасность и технологии. 2005. № 2.

[14] См.: Проект Федерального закона № 213407–4 «О транспортной безопасности». Внесен в Государственную Думу 06.09.2005 (письмо Правительства РФ № 2822п-П9). 20.09.2005 рассмотрен Советом Государственной Думы ФС РФ (Протокол № 109, п. 44). 09.11.2005 принят Государственной Думой ФС РФ в первом чтении (постановление № 2365–IV ГД).

[15] См.: Сулакшин С.С., Жукова А. В. Указ. соч.

Фрагмент монографии: Проблемы формирования государственной политики транспортной безопасности. / В. И. Якунин, С. С. Сулакшин, Б. Н. Порфирьев и др.; Центр проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования. — М. : Наука, 2006. — 432 с.