В России построили капитализм с нечеловеческим лицом

Сколько у нас государства в экономике? Одни говорят, что слишком много, а то, что в конечном итоге построили в России, впору именовать государственным капитализмом. Другие, напротив, утверждают, что после краха плановой системы хозяйствования частники все заполонили, разворовали, и поэтому пора возвращаться к прежним методам управления экономикой.

Кто прав в этих спорах?

Если вспомнить вторую половину 1980-х годов, горбачевскую перестройку, то первоначально ведь вообще хотели построить «социализм с человеческим лицом». Что сегодня? По-моему, получили капитализм с нечеловеческим лицом. Ну, а как еще охарактеризовать систему, экономика которой, пусть и минимальными темпами, но все-таки растет, а вот реальные располагаемые денежные доходы населения устойчиво падают.

Почему так происходит? Почему государство наше, несмотря на соответствующую конституционную норму, никак не назовешь социальным? Ответ на эти вопросы содержится в понимании того, какое государство мы сегодня имеем с точки зрения перспектив развития экономики.

Сегодня, говоря о доле государства в российской экономике, нередко ссылаются на цифру Федеральной антимонопольной службы, которая была обнародована еще в апреле 2017 года в докладе о состоянии конкуренции в Российской Федерации — 70%. На эту цифру указывают, аргументируя необходимость снижения доли государства в экономике.

Однако справедливости ради необходимо отметить, что в докладе ФАС говорилось о том, что доля государства в экономике «по многим экспертным оценкам… может превышать 60–70%». Что это за «многие экспертные оценки» — осталось неясным. Но цифра в 70% стала очень широко тиражироваться. Тем более что ФАС привела для сравнения и другие цифры: перед кризисом 2008 года доля государства в экономике оценивалась в 25%, а в 2013 году она была уже больше 50%. Такая получилась интересная история: ФАС ссылается на «многих экспертов», а эксперты потом в массовом порядке ссылаются на ФАС.

Но как же тогда оценивать долю государства в экономике? Посмотреть, сколько у нас государственных предприятий и сколько частных, каковы их доли в общем количестве? Но понятно же, что предприятия по своим размерам отличаются в десятки, а то и в сотни раз. Значит, оценка будет не совсем корректная. Но цифры все-таки приведу: по последним отчетным данным Росстата за 2016 год, доля государственных предприятий составляла всего лишь 2,3% от общего количества предприятий, а в 86,5% — это были частные предприятия. Остальное приходилось на долю муниципальных, общественных, религиозных предприятий… А вот другой показатель: доля основных фондов государственной формы собственности во всех основных фондах — 18%. Соответственно, доля негосударственных основных фондов — 82%. Вот это соотношение с формально-статистической точки зрения абсолютно справедливо. Но неужели у нас и вправду государства так мало — всего 18%? Что тогда говорить о каких-то 70%? Зря паникуют? Никакого государственного капитализма нет?

Основания для беспокойства все-таки есть.

Прежде всего необходимо учитывать особенности отнесения собственности к той или иной ее форме. К примеру, возьмем акционерное общество, в котором 99% акций принадлежит государству, а 1% частникам. Думаете, это государственная форма собственности? А вот и нет, правильный ответ — смешанная. Хотя всем понятно, кто в таком акционерном обществе рулит.

Точно так же важно и понимание того, что собственность госкорпораций — это, опять же формально, негосударственная собственность. «Как же так? — наверняка спросит читатель. — Ведь даже в их названии присутствует «гос».

Как известно, «госкорпоративный» бум охватил нашу страну в 2007 году. Тогда были созданы госкорпорации: Внешэкономбанк, «Олимпстрой», «Роснано», Фонд содействия реформированию ЖКХ, «Росатом», «Ростехнологии». До этой кампании по созданию госкорпораций у нас в стране существовала только одна структура в подобной организационно-правовой форме — Агентство по страхованию вкладов (АСВ). А в 2015 году госкорпорацией стал еще и «Роскосмос».

Так вот, самое интересное в новой организационно-правовой форме состояло в следующем: имущество, переданное Российской Федерацией такой организации, становилось собственностью этой организации. Появилась новая форма собственности — госкорпоративная. Но если в акционерном обществе государство через свой пакет акций все-таки как бы владеет имуществом, то в госкорпорациях даже этого нет. Так что если кто-то по-прежнему думает, что имущество, к примеру, «Роскосмоса» — государственное, то он глубоко ошибается. Это имущество госкорпорации «Роскосмос».

Кстати, только в 2007 году имущественный взнос государства во все госкорпорации составил около 1 трлн рублей. Был этот триллион государственным — стал собственностью госкорпораций. В силу этого даже главный орган государственного финансового контроля — Счетная палата РФ — далеко не сразу получила законодательное право проверять госкорпорации. До этого их, конечно, тоже проверяли, но, как тогда выразился один высокопоставленный чиновник: «по закону мы проверять госкорпорации не можем, тогда будем проверять по понятиям».

Возвращаясь к нашей теме, учтем и эту особенность формального разграничения форм собственности: госкорпоративное — это не государственное. Но не только учет всех этих важных особенностей увеличивает реальный вес государства в сегодняшней российской экономике. Главное — у нас сегодня частный бизнес, особенно крупный, — на самом деле не совсем частный, он — квазичастный: без государства он никуда. Бизнес у нас построен государством. Не в том смысле, что его государство создавало с нуля, а в том, что поставлен он по стойке «смирно!». Какие важные управленческие решения могут принять у нас представители крупного бизнеса без ведома — разрешения государства? Да никакие. И это обязательно надо учитывать, пытаясь ответить на вопрос, много ли сегодня государства в российской экономике. Согласитесь, что при таких раскладах цифра 70% как доля государства в российской экономике уже не представляется какой-то завышенной. Кстати, признавая, что тот же крупный частный бизнес у нас не является вполне таковым, нельзя не отметить и противоположную вещь: наши государственные предприятия зачастую являются таковыми только по тому, кому формально принадлежит собственность.

Посмотришь, как ведет себя руководство некоторых госпредприятий, ставящее свои материальные интересы очень высоко, и засомневаешься — государству ли эта собственность принадлежит или топ-менеджменту? Значит, частные у нас — это квазичастные, а государственные — это квазигосударственные. От слова «как будто». На политэкономическом языке это называется неопределенностью форм собственности. Вывод из всего вышесказанного такой: государства в российской экономике сегодня не просто много, а очень много. И это государство, судя по неудовлетворительным экономическим результатам развития страны, не является эффективным собственником.

Никто не говорит, что государства в экономике быть не должно. Но если его так много, а результаты плохие — экономика почти не растет, а реальные доходы населения падают, — значит, надо что-то менять. И если решили строить капитализм, где главной движущей силой является частная собственность, то дайте раскрыться этому потенциалу.

Либералов принято ругать. Но с ними хотя бы все понятно — они за частную собственность. Но что построили сегодня в России критики либералов? То, чего и можно было от них ожидать: экономику с фактически преобладающей государственной формой собственности. Но тогда это реально противоречит Конституции Российской Федерации, согласно которой (статья 35, пункт 1) право частной собственности охраняется законом. Замечу, что ни про какую другую форму собственности в Конституции не сказано, что ее право охраняется законом.

Прав был древнегреческий баснописец Эзоп: «По отношению к государству следует держаться, как к огню: не слишком близко, чтобы не сгореть, и не слишком далеко, чтобы не замерзнуть».

Автор Игорь Алексеевич Николаев — доктор экономических наук, профессор Высшей школы экономики, директор Института стратегического анализа.