Язык ненависти к собственному народу

Как мне кажется, в спорах между Райкиным, Песковым, Минкультом и прочими левиафанщиками-звягинцевыми вода трижды тридцать раз переливается из пустого в порожнее.

Одна точка зрения — «в стране возрождается цензура, сталинщина, творцов притесняют», вторая — «никакой цензуры нет, есть госзаказ и есть коммерческая эффективность учреждений культуры — и ничего более».

На мой взгляд, этот спор бессмыслен, и вот почему.

До тех пор, пока не возникнет четкое определение того, что же можно считать творчеством, не имеет смысла начинать спор о цензуре или свободе.

В Европах, к примеру, брызганье краски из влагалища на чистый холст нынче считается культурой и творчеством.

У нас, в принципе, тоже хватает подобных «художников» типа Павленского или арт-группы «Война», «галеристов» типа Марата Гельмана, «музыкантов» вроде Pussy Riot и «театров», подобных пермскому «Театр-театру».

Как Константин Райкин и иже с ним вообще собирается отделять мазание дерьмом по бумаге от высокого творчества?

На основании своего высокого художественного чутья? Оставим вопрос о субъективности оного. То есть, сам Райкин хочет взять на себя функции цензора? Или речь идет о том, что любой человек, объявивший себя «творцом» — свободен делать что угодно? Ну вот тогда вам и Толоконникова (или как там ее?) с курицей в одном месте, и прибитые к Красной площади тестикулы.

Я-то считаю, что настоящее творчество не может быть «низким», «высокое творчество» — это тавтология.

Если некое явление, событие, произведение претендует на нахождение в категории «культура», то оно не может центральной фабулой, линией, смыслом иметь снятие моральных табу, не может ставить во главу угла произведения сексуальную девиацию, порок, преступление в контексте примирения с оными остального общества, требование признать преступление или девиацию нормой.

Если только вы так сделаете, рухнет все — мировая литература (Достоевский с его «Преступлением и наказанием» или Конан Дойл с его противостоянием Ш.Холмса преступному миру — боролись с пороками и преступлениями, а не требовали терпимости к ним, и так далее).

Рухнет Чехов, Блок, Некрасов, Драйзер, Жюль Верн. Живопись утратит смысл (куда уж Рафаэлю до смелости вагинальных художниц). Музыка Pussy Riot… Ну, вы понимаете.

Культура, творчество не может выживать в тотально вседозволенном (а не свободном) пространстве.

Тут хорошо высказался Ю.Лоза, справедливо связав стоны Райкина о якобы отнятой вседозволенности и, как бы это сказать поприличней, , «собачий» перфоманс «актера» Панина.

Грубо, но, по сути, верно.

Между тем Райкин и Ко говорят именно о вседозволенности. За государственные (то есть, наши) деньги.

Вот, ознакомьтесь, на что, в частности, идут народные деньги из государственной казны:

Отзывы прессы о спектакле «Все оттенки голубого», постановка К.Райкина, театр «Сатирикон».

Взяты специально все восторженные отзывы, с придыханиями и закатыванием глаз. Однако, в них нужно вчитаться, тогда станет многое понятным.

«…Слово „голубой“ в названии пьесы использовано не для обозначения небесного цвета, а именно в том значении, которое вызывает ухмылку и презрение у большинства российского населения. [Ну пишите прямо, «у быдла»] А у многих, как известно, не ухмылку, а ненависть и открытую агрессию. В первых же репликах пьесы ее главный герой, подросток, признается своим родителям, что ему нравятся не девочки, а мальчики. И дальше — рассказ о том, как пробовал влюбиться в одноклассницу, как был „разоблачен“ и приобщен к радостям секса соседом по гостинице на школьной олимпиаде, как страдала мать, как хлопотала бабушка, как бушевал отец, военный, как пытались вернуть на „нормальный путь“, отправляя к знахарям и подсылая нанятую проститутку, как в конце концов сгубили, заперев в психушке…»

«…Может показаться, что сатирические сцены решены в спектакле форсированно, с излишним нажимом, но, видимо, прививка, которую стремится сделать зрителям Константин Райкин, требует амплитуды эмоций. Дав публике вдоволь посмеяться над смешными зарисовками, режиссер бросает ее сначала к отчаянному драматизму — молодой актер Никита Смольянинов отлично делает страшный монолог молодого человека, помещенного отцом в психиатрическую больницу,— а потом и к открытому мелодраматизму: осознав свою вину, родители забирают сына из дурдома, потом словно сливаются в единое семейное тело и буквально взлетают в клубах белого дыма. Финал по сравнению с пьесой смягчен и отеатрален, но и это может быть оправдано благородными задачами — во всяком случае могу свидетельствовать: женщины на выходе из зала плачут, а их спутники, даже вполне гомофобного вида, выглядят растерянными и какими-то пристыженными…[а может, не пристыженными, а ошеломленными подобными «изысками» режиссера?]»

«„Все оттенки голубого“ — экскурсия в гомосексуальность: вот герой, мальчик из полной семьи, у него есть мама и папа. И бабушка. Она будет лечить его искусством, водить в музеи глядеть на барокко и рококо. Но сила искусства окажется бессильной. Попробуют услуги экстрасенса-„бесогона“, но — тоже тухляк. Мама будет действовать уговорами и слезами, отец — криками и, в конце концов, клиникой. Здесь парня, будто наркомана, напичкают ферментными модуляторами. И только когда он превратится в овощ, родители наконец поймут, что наделали, и повезут его домой. В самом финале есть одна неоднозначная реплика — она ставит интеллигентный знак вопроса и не дает зрителю уйти домой с полными карманами катарсиса, как с ракушками с турецкого пляжа. Зато зритель после спектакля начинает более-менее различать „оттенки голубого“. Вообще, слово „голубой“ несколько устаревшее. Неясного происхождения, использовалось, как правило, „не голубыми“ для обозначения „голубых“. Слово переходного периода. От уголовного „петуха“ и бранного „******“, сквозь медицинского „гомосексуалиста“ к международному „гею“. Произносилось теми, кто не хотел выражаться грубо или по-медицински. Теми, кто хотел сказать про это у этих… Ну, у „голубых“.

Но перехода к международному gay не случилось. Нас бомбануло: полуостров, санкции, стрельба на мосту. Система откатилась обратно. Вкус детства. [Вот так. Понятно, кто восторгается спектаклем? Крым вернуть, Борис Немцов и так далее. Те же, кто с Макаревичем на «Марш мира» выходили, в поддержку бандеровщины]»

«Спектакль „Все оттенки голубого“ обрушивается, как холодный душ. Константином Райкиным владеют самые благородные цели, и это целеполагание выражается в том, что умно и точно смещается ракурс разговора. Драматург Владимир Зайцев написал документальную историю о внезапном обнаружении гомосексуальных предпочтений у подростка. Но Константин Райкин строит спектакль, который уводит зрителя от идентификации с главным героем, он предлагает посмотреть на ситуацию глазами родителей. Не что будет с вами, если природа потребует от вас нестандартных желаний, а что будет с вами, когда ваш любимый ребенок почувствует инаковость в своей неотступной половой природе. [Давит на эмоции, «слезинка содомита ребенка», etc. ]»

«Отец Мальчика (Владимир Большов), военный с военными же мозгами» [Великолепно. Военные мозги, быдло. Какое социальное высокомерие у пишущего, оцените!]

«Для матери, оплывшей, замордованной жизнью с военным, скорой на плач, жесткой и мягкой одновременно, происходящее — большая беда»

«Спектакль Константина Райкина входит в череду произведений искусства, которые в последние годы эту тему поддержали: это и знаменитый эстонский фильм „Класс“, это и не менее знаменитый документальный фильм „Дети 404“ — кино, которое показывает как гомофобские законы и общественный настрой, прежде всего, бьют по самой беззащитной категории населения — детям. [Об этом киношедевре можно почитать здесь]»

«Константин Райкин поставил спектакль, который начинается с фразы главного героя: „Я гей“. [Это вот и есть то, ради чего спектакль этот паскудный затевался] История, легшая в основу пьесы Владимира Зайцева, документальная. Это история старшеклассника, который обнаруживает в себе определенные склонности и честно сообщает об этом родителям. Далее начинается настоящий ад. [Ад начался с первой фразы, не нужно лукавить]»

«Возможно, ошибаюсь, но не припомню на отечественной сцене постановки, в которой открыто и прямо говорилось бы не столько о проблеме сексуального выбора, [Понятно, о чем эта «песня»?] сколько о звериной неготовности российского общества [Вот! Наконец-то! Российское общество — это животные. Звери. Нелюдь. Люди — это они, райкины-звягинцевы-гельманы и их подпевалы.] признать за человеческим существом право на этот выбор.»

Вот такие вот постановки. На наши же деньги, понимаете?

Минкульт еще и оправдывается перед Райкиным, мол, как же так? Не тебе ли на прошлой неделе я выслал три пары отличных галош под 300 миллионов народных рублей?

Тут еще возникает такой вопрос. Минкульт в лице своих манагеров и их главаря — Мединского, крайне печется об эффективности учреждений культуры.

Как тогда можно объяснить государственную финансовую поддержку этому самому «Сатирикону», если у него средняя посещаемость всего 50%?

Тут уже нужно, как мне кажется, проверять эффективность самого Минкульта.

Резюмируя.

Самая большая проблема наших деятелей искусства в том, что они стали очень похожи на разжиревших ленивых котов, не желающих ловить мышей, то есть, выполнять свою основную функцию.

Ловить мышей в смысле ТВОРЧЕСКИ окормлять общество, вести его вверх, делая все более сложным, и, тем самым, ведя свой народ по пути развития.

Деятели искусства ненавидят свой народ, считают его «звериным», с «военными мозгами», отвратительными «гомофобами» и т.д.

А ненавидят деятели искусства народ именно за то, что сами отказались от своей основной задачи, базовой миссии — вести за собой, развивая. Это очень трудно.

Гораздо легче сидеть на народной шее, не поднимая человека — за счет усложняя системы табу, за счет кристаллизации морали. Гораздо легче взламывать людям моральные табу, разлагать их, и жрать в три горла за их же счет.

Назвать такие действия иначе, чем предательством своего народа и подлостью — нельзя. В глубине души все райкины это понимают, но презирать себя для них — слишком неприятно. Значит, нужно ненависть направить наружу, на общество.

Вот и весь «бином Ньютона».

В общем, прежде чем заявлять о претензиях на роль некого самодостаточного культурного эталона, нашему «творческому субстрату» неплохо бы соотнести себя с идеей служения обществу, и отказаться от идей его разложения.

«А судьи кто?» — так, кажется, восклицал Чацкий в «Горе от ума».

P.S. Очень интересная статья вышла в Лайфньюс по поводу финансовой стороны дела. Как Райкин с семейством Маслякова государственные денежки пилят.