Цивилизация БАМ

 (очерк)

Она, практически, отказалась от родителей. А на что они ей? Больные, нуждающиеся, со своими стариковскими причудами… Да ещё и этой напускной гордостью: мы, мол, поколение советское, строители БАМа… Чего хорошего в их поколении? Волы, они и есть волы: нам денег не надо, работу давай! У них на лице написано, что они лузеры по жизни. Ничего не добившиеся, нищие и никому не нужные. Нет! Она будет жить по-другому! Она успешная, продвинутая, богатая…

***

— А когда будет город? — они ехали на частнике вдоль уходящей в сиреневую даль длинной улицы. Какие-то постройки мокро-древесного цвета. Туманно, сыро, тоскливо.

— Так это и есть город, — шепотом ответила Ирина мужу, прикрывая одеяльцем спящую кроху.

Провожая их, уезжающих в северную даль, родители талдычили: только не проедьте и раньше не выйдите! Там три станции: «Усть-Кут», «Лена» и «Якурим». Вам нужно выйти на Лене, а то заедете чертзнаеткуда.

— А почему не в Усть-Куте – мы же туда?

Родители рассмеялись:

— Лена – такая станция. Это и будет вокзал города. Там есть еще и речной, и аэропорт. Это же «Ворота Севера!». Фактически, там одна улица вдоль реки и железной дороги, а от нее уже отходят вверх к сопкам поселки. Так называемые «поезда». Как приезжали строители-добровольцы, так по номеру и назывались поселения. Ваш дом стоит в поселке «Строительно-монтажный поезд-288».

«Чертзнаеткуда мы и заехали», — подумал Анатолий, крутя головой в поисках хоть чего-то, напоминающего привычный городской пейзаж. Но это была не Украина – Север. БАМ.

***
Дорога устремлялась вперёд, к сопке. Внизу, у сопровождающей ее реки, появились огромные портовые башенные краны. Город нехотя «открывался» новоиспеченным добровольцам. Легковушка натужно взревела и полезла в гору. Вот и их поселок. Бирюсинка…

Минут через двадцать, вильнув в кривую улочку меж одноэтажных деревянных домишек, шофер весело сообщил: «Доехали. ВылазИ!».

Анатолий попытался, было, протянуть водиле трешку, но жена вовремя остановила его руку: предупреждали же: «На БАМе денег за извоз не берут. Обидеть можете».

Шел 1984 год…

***
От родителей Ирины (тоже бывших, но «ранних» бамовцев), которым и принадлежала прежде эта двухкомнатная квартира в доме на пятерых хозяев, молодым остались железная кровать, рыдван (одноэтажные грубо срубленные деревянные нары), несколько самодельных столов и какое-то бельишко, растыканное в таком же самопальном деревянном шкафу. На кармане на момент прибытия у пары было сто тридцать шесть рублей, да нехитрая поклажа из носильных вещичек.

Бирюсинка встретила их теплым по здешним меркам августом: с утречка небольшие заморозки, после обеда — летний зной. В квартирке не было ни водопровода, ни санузла —  только водяное отопление, на которое указывали чугунные со ржавыми подтеками, батареи. Из окна — сосны и лиственницы, в гуще которых виднеются берёзовые вкрапления. В двух шагах от дома — таёжный ручей. А во дворе — россыпи грибов.

Анатолий насобирал их сразу, едва выйдя осмотреться. Радости в глазах — море. Где ж это видано, чтобы грибы вот так, за здорово живёшь, как какой-то украинский фрукт, растут прямо у крылечка?!

Нажарили. На самодельной спиральной плитке (типа «козел» — одновременно и плитка, и нагревательный прибор). На запах пришла соседка.

— Здравствуйте, дорогие! Мы с вашими родителями дружили.

В руках — пакет с молодой картошкой.

— Держите. Этого добра у нас не купишь запросто — только сушёная. А у нас огородишко свой под домом. НарОстили.

Познакомились. За Тамарой пришел и ее муж – Петя. Молдаванской наружности, с широкой доброй улыбкой. В руках – графинчик.

— Ждали вас. Вот, «мою» попробуем за знакомство. И он с хозяйским видом прошагал в комнату. К столу. Увидев малышку, тут же забыл обо всем. Схватил на руки, запричитал, затискал.

Ребенок скуксился, но тут же замолчал, уставясь на конфетку, ловко вытянутую Петром из кармана.

— Ничего, — протянул дядя Петя. Станешь бамовкой. И он прижал девочку к груди…

***
На работу в мехколонну Анатолий устроился быстро – помогли друзья родителей. Особо выбирать не пришлось – на то время острой нужды в рабочих руках уже не было. БАМ ушел дальше – к Тынде. В Усть-Куте остались только сопровождающие Стройку предприятия: мехколонны, мостострой, центральные ремонтные мастерские. Строились и дома – деревянные, но уже благоустроенные, квартиры в которых давали «ветеранам» строительства. Приезжающие же добровольцы селились в освобождаемом жилье – бараках, пятиквартирных домишках-щитовках. Ютились и в балкАх (похожих на железнодорожные вагоны), и в «бочках» — передвижных огромных круглых как цистерны жилищах. Подключенные к теплоцентралям, они были оборудованы встроенной пластиковой мебелью. Стены и потолок внутри сходились полукружьем, так что ощущение огромной бочки оставалось реальным. Зимой в таком жилище было тепло, а летом – неимоверно жарко. Но люди жили семьями. Причем (нередко), многодетными по нынешним временам.

Бирюсинка представляла собой именно такой поселок – с разнокалиберными построюшками, меж которых красовались огромные мусорные кучугуры и надворные туалеты. Эти отхожие места считались на БАМе притчей во языцех. Сколько анекдотов, крылатых выражений и баек породили они. Одной из самых распространенных была и такая примета: «Женщину-бамовку гинекологи определяют сразу по характерному красному кружочку на попе… От ведра!». Потому что ходить по сорокаградусному морозу «до ветру» женщинам было категорически противопоказано. В силу этого, в каждом жилище были особые ведерочки для справления нужд слабому полу и малышне. Мужики же применяли по отношению к благоустройству другое емкое определение: «страна вечного недо@ирания»…

***
В стройбригаде, куда определился Анатолий, царил строгий уклад. «Бугор», как именовали бригадира, был человеком бывалым, принципиальным и справедливым. Он сразу прикрепил «малОго», как нарекли Анатолия, к опытному наставнику, чтобы тот обучал его премудростям. Наставника звали Панчиком (отфамильное от Панчуков). Был он страшным «как семь кобелей»: с выпяченной нижней челюстью, огромными желтыми прокуренными зубами, выпученными глазами и взъерошенной седой вечно нечесаной шевелюрой. Говорил отрывисто и звучно, перемежая речь отборными «истинно русскими» словами и присказками. Резко дергал подопечного, то и дело бросая отрывисто: «Тяму имей!».

«Иметь тяму» у Панчика было наивысшей похвалой в отношении кого-либо. Спустя три месяца Анатолий уже многому научился, потому наставник его полюбил и оставил на стройке подле себя. В его «команде» было пять человек. И все – строго обученные им самим. Потому зарплаты у мужиков были хоть и не столь большими, как поначалу на БАМе, но стабильными. Давали и премиальные.

Трудились хлопцы при любой погоде – даже в так называемые «актированные дни», когда мороз перемахивал за сорок пять. В такую пору мужики, обряженные в ватные штаны, выскакивали на мороз по получасу: поработали – и на перекур в бытовку, отогреваться, да чай хлебать. Спиртного на участке никогда не было – сухой закон.

С пьянками у бамовцев вообще складывались благоприятные отношения. Употребляли только по праздникам, в хороших компаниях и с богатым столом. Пили-ели и обязательно пели песни. «Спивалы» — как говорили хохлы. Кстати, «хохлы» никогда не было обзывательством, потому что работяги с Украины хорошо знали об историческом подтексте подобного слова. «Хохол» — потому что «чуб». Вот и вся недолга. Кроме хохлов, были среди бамовцев и татары, и армяне, и молдаване. Никто не ставил различия. Никто никого не ущемлял. Все были равны перед этим царством вечной мерзлоты, тяжелого труда и науки выживания…

***

«Выживать» значилось у бамовцев не для красного словца. Ирина и Анатолий поняли это в первую же зимовку. Осенью намаялись с малышкой, у которой в аккурат пошли зубы. Ирина не знала, куда деваться (без памперсов же росли тогда советские дети!). Двадцать ползунков, которыми на тот момент располагала молодая мать, в считанные часы уже красовались стиранным на дворовой веревке. «Наряжать» плачущую малышку было не во что. Закончились и пеленки. Пришла на помощь все та же соседка – Тамара. Умело разорвала простынь и упаковала кроху.

— Беги теперь за водой! – смеясь, погнала она замотанную мамашу. – Будем дальше стирать.

Легко сказать «беги». Ирина уже раз десять смоталась к настилу между дворов, где у каждого хозяина стояли «свои» бочки. Воду им привозили через день. В машинах-водовозках. По теплу в воде не раз бывал мотыль (красненькие тонкие червячки), а по холодам вода замерзала влет. Льдины выбивали топором и прямо кусками заносили в теплое, где стояла уже «домашняя» бочка. Там он таял и становился пригодным для нужд и варева.

— Так у меня кончилась там! – едва не заплакала Ирина.

— Ну, беда… — подмигивая, протянула Тамара. – Так, в моей возьми!

Тамара с Петром опекали молодую семью. То с картошкой подсобят, урезав от своих троих ребятишек. То с советом дельным придут. А иногда даже понянчиться брались, давая Ирине возможность сбегать в магазин. На пятитысячный поселок магазинов было всего четыре штуки. А на прилавках во всех – уже прокравшийся в бамовскую социалку господин Дефицит. «Доставать» приходилось все: от сухого молока до мяса-колбасы. Ввели талоны, и на каждую семью приходилось лишь по три кило костей и по столько же вонючей полукопченки. Очереди выстраивались оглашенные, «хвостатые». А за молочкой бамовцам вообще приходилось выезжать в город, одолев трехкилометровое расстояние до остановки (автобусы в поселки не ходили). Там два раза в неделю можно было урвать даже сметану. Простояв при этом, правда, по 6-8 часов.

Городские очереди были скандальные и крикливые. Бамовцев в городе не любили. Завидовали им и по поводу возможности получать заветные «чеки» на машины, и по причине пресловутого коэффициента: у городских работяг «северные» выходили один к трем, а у бамовцев – один к семи, плюс еще и «полевые». Да и забыть город не мог, что строители через свои поселковые торговые точки долгое время снабжались спецпайками, куда входили и импортные консервы (большею частью – болгарские и китайские), и даже морепродукты. Так что своего рода «необъявленная война» царила между двумя социальными группами – городскими и бамовскими. Городские по большей части жили в капитальном благоустроенном жилье – «хрущовках». Бамовские же за свою повышенную зарплату – по времянкам («трущобам»).

«Времянка» была рассчитана на 25 лет. Но уже к 84-му неблагоустроенные жилища обветшали. Стены, внутри заполненные стекловатой, были побиты мышами, и от трескучего мороза людей отделяло всего-то каких-нибудь 12 прохудившихся сантиметров сухой штукатурки. Спавшие у стен жены по утрам нередко отрывали примерзшие даже через коврики длинные волосы.

Печки не были предусмотрены, поскольку дома соединяла теплоцентраль, котельные которой были разбросаны внутри поселков. Теплотрассы являлись одновременно и энергосберегающими надземными конструкциями, и деревянными тротуарами, по которым люди передвигались как по тропинкам.

***
Первый же Новый год семья встречала перед взятым напрокат телевизором в большой тревоге. Еще с вечера воду из систем стали сливать, чтобы не разморозилась, а мороз – крепчать. Ни самодельный «козел» (намотанная на асбестовую плиту спираль, подключенная к электричеству), ни покупной обогреватель не спасали – комнатная температура уверенно ползла вниз, отставая от заоконной всего на двадцать пунктов. По мере приближения к бою курантов на спящую малышку надевали одежки. Так что к утру все семейство уже сидело в полной зимней экипировке. К утру же отключили и свет. Надеяться на потепление людям не приходилось – в котельной случилась серьезная авария.

Семьи Тамары с Петром и Анатолия с Ириной вместе с детьми собрались в одной из квартир и весело продолжали праздновать, играя с ребятишками в подвижные игры — прятки и салочки…

***
На работу Ирине устроиться так и не удалось – мест в садике не было, да и беременность вторым ребенком останавливала молодую семью от резких движений.

— Рожай-рожай! — подначивала подругу Тамара. – Где одна, там и двое.

Анатолий тоже был «за». Ребенка хотели и ждали. Хоть и не было достатка, о котором мечтали они, уезжая из родных украинских мест. Хоть и заполонили дом взятые напрокат холодильник, электроплита и даже детская коляска. Хоть и не видела беременная положенных в ее состоянии витаминов… Жизнь брала свое, и Ирина научилась экономить, ведя хозяйство только на мужнину зарплату.

Вторая дочь родилась в страшный день аварии на Чернобыльской АЭС. Там, на далекой Украине, жили все родственники молодой семьи, многие из которых вошли в число «ликвидаторов». Теперь молодые могли полагаться только на себя, да на бамовскую дружбу…

***
Денег было очень много. На кем-то принесенном подносе все росла и росла гора разноцветных бумажек. Подросшую первую дочку забрали к себе старшие (друзья родителей), а здесь, в этом дворе, в молчании «в гости» к младшенькой собирался бамовский народ…

Ирина все поправляла и поправляла кружева. То шапочка съехала на бок, то одеяльце поднято слишком высоко. Она беспрестанно щупала хрупкое мраморное тельце – вдруг описалась? И лежит теперь… мокренькая. В один из таких моментов случайно задралась распашонка… Шов! Огромный, бордовый… От самой грудки до пупика. И сукровица из него…

— Пойдем, — ласково потянула застывшую Ирину Тамара. – Скоро выносить.

Маленький бордовый гробик был похож на колыбельку. Толпа ахнула и замолчала, когда его поставили на журнальный столик под молодой березой. Помолчав, зашептали, заохали, заплакали потихоньку. Даже мужики…

Леночку (Всего годик с небольшим. Врожденный порок сердца.) похоронили друзья. Собрали деньги, заказали гробик и столовую, соорудили памятничек и оградку. Провели всю церемонию… 

Возвратившаяся домой старшая дочка сразу же бегом кинулась к кроватке. Не найдя, стала рыться в коляске. Подняла глазенки, с недоумением глядя на отца с матерью:

— Где?!

Ирина вздохнула и опустилась на пол. Зашедшая со двора в комнату отвязанная кобелина Жулик лизнул ее в ухо…

Жизнь для семьи разделилась отныне на «до» и «после»…

Ударились в работу и учебу. Анатолий, окончивший перед бамовской эпопеей авиатехническое училище, пошел служить в милицию, где быстро наработал авторитет и двинулся вверх по карьерной лестнице. Ирина поступила на заочную учебу в Иркутске и нашла неплохую работу. Старшая дочь росла послушной и обаятельной девчушкой. Училась хорошо и прилежно. Без всякого вмешательства взрослых. Жизнь текла своим чередом…

***
На БАМе становилось все хуже и хуже. Жилье ветшало, проблемы с отоплением и снабжением обострялись. Зарплаты падали, а то и вовсе начали задерживаться сначала помесячно, а потом и поквартально. Закрывались и строительные конторы. И многие уже не надеялись, что отчисления на заветные «чеки-93» гарантируют им получение машин. БАМ кончился. Где-то еще звучали отчеты, рапортовали железнодорожники в ожидании «золотого звена», но здесь, в Усть-Куте, романтика сворачивала свои крылья, одного за другим отправляя скитальцев восвояси, на Большую Землю.

Спустя несколько лет вынуждены были уехать из Усть-Кута и Анатолий с Ириной. Дочь подрастала. Учиться ей было негде – все вузы в Иркутске. И семья, бросив нехитрое нажитое, пустилась в свое новое плаванье.

Друзья уговаривали остаться:

— Ребята, да невозможно же, чтобы нас забыли! Все еще будет хорошо. Зря, что ли, дорогу строили? Пожалеете, что не потерпели. Север так просто не отпускает…

Это были тяжелые расставания. Не знали тогда еще, что со многими — навсегда.

***
Иркутск встретил «беглецов» ласково. Красивый город. «Свой». Потому что – сибирский. И Ангара – такая же суровая, как Лена. И небо – такое же голубобездонное, особенно летом. И суета – как в детстве, на Украине. Вот только… люди. Совсем другие здесь люди. Не бамовцы они. Уже потому, что все – с выгодой, за деньги, или услугазауслугу. Хитрости в них много. Изворотливости, что ли. А искренности – не хватает. Того и жди подвоха. Девяностые – самый разгар того, о чем на БАМе и слыхом не слыхивали. Особенно коварное – кидалово. Что это такое – не дай Бог перенести. Люди, вложив заработанные в обещанное жилье, оставались и без денег, и без квартир.

Найти работу Ирине не посчастливилось. Кому нужно ее провинциальное прошлое здесь, в столице деревень? Анатолий тоже вынужден был покинуть милицейскую службу — зарплаты задерживали, а накоплений у семьи не было. Жилья тоже. Из всех северных «приобретений» — лишь чек 93-го, да невыработанный северный стаж.

Открыли свою фирму, сняв угол. А работников… набрали тоже из бамовцев, во множестве мыкающихся в областном центре по углам. С нуля начали – но получилось. Только, вот, беда – продавать не смогли продукцию, потому что стала ею — газета для детей в детской юнкоровской студии. Бесплатно рассылали по школам Иркутска. В память о Леночке. Для ребятни. 

Зажимистые городские родители на подписку тратиться не желали, хоть и стоила она на год как бутылка пива. Кое-как на рекламе сводили концы с концами.

Редакция — народ северный: работали, ели, спали прямо в офисе. Дело пошло. Даже премии кой-какие урывали на областном уровне. Устроили дочь в университет. Возможно, и дальше бы двигались, но сказался Север. Показал свой норов: Ирина заболела и слегла… Потом операция. Инвалидность.

***
Но дочь они все-таки успели поднять. Выучили. Отдали замуж. Помогли и с квартирой. Сами обосновались в общежитии. Собственное дело, конечно же, пришлось оставить. Да и бамовцы-сотрудники тоже потихоньку разбежались: у каждого своя боль, свои планы. Ассимилировала их цивилизация. Отгорел энтузиазм. Поняли, что, пока они там, как говорится, сопли морозили, здесь люди жили, обрастали имуществом, делали карьеру. И какой-то там БАМ никому погоды не строил, героическим не представлялся.

Уехавших усть-кутян в Иркутске оказалось немало: кузницей кадров стали «Ворота Севера». Во властных структурах многие из начальства осели; некоторые основали свои фирмы; иные подались в политику. Не многим, но  повезло стать «переселенцами». Им выдали сертификаты, на что они приобрели в областном центре жилье.

Анатолий и Ирина к таковым не приравнялись. Оказалось, что для статуса необходимо 15 северных лет, а у них – только тринадцать, значит – «от винта». Чеки 93-го тоже уже никто не отоваривал машинами – сгорели их денежки. А тут еще и дочь. «Я всего добилась сама», — бросила она им как-то в лицо…

Оперившись, она вдруг резко охладела к родителям и постепенно стала забывать о них. Ни на рождение ребенка (их внучки), ни на новоселье не пригласила. Сначала приезжала, звонила, а потом – просто вычеркнула их из своей жизни. Старые, больные, бесперспективные. Намекнула, что отец может раньше на пенсию уйти, да и перестала трубочку брать. А старик помыкался по судам, растратил с адвокатами свой «начерныйдень», да и сник – не захотели суды засчитывать ему в северный стаж годы службы в милиции. Вроде, милиция эта не на БАМе была, а на Бали — в тепле и достатке. С законом же не поспоришь. Теперь он и не пенсионер, и не предпенсионник – повысили срок, вот и мыкайся еще лет с пяток. Потому как кому он нужен в свои 58?

Жену он как-то поднял. Вытащил в одиночку из паралича после операции на позвоночнике. Покумекали, да и продали общежитие. А на вырученные купили домишко в деревне. Благо дело – все своими руками может делать, спасибо наставнику Панчику. И домишко обустроил удобствами, и летний душ соорудил, да и животинку знает за какое место щупать. Живут теперь натуральным хозяйством, да на женину инвалидную пенсию. Сороковник уже вместе. Так и до «золотого звена» недалеко.

Вспоминают свое бамовское житье-бытье, где все были не просто друзьями – братьями. Петя, Тамара, Панчик… — царство им небесное. Умерли, едва за полтинник перевалило. Многие там, в Усть-Куте, рано ушли. Скушал здоровье у них Север.

Вспоминают… Поминают… Да мечтают о том, что загудит когда-нибудь перед воротами крутой дочерний автомобиль. И привезут им уже выросшую внучку на побывку. Мечтой, короче, живут… И воспоминаниями о том славном времени и героической по сути молодости, когда заманила их Стройка Века, отшлифовавшая северный характер, выковавшая из них особую породу людей – бамовцы.

***
Бирствах. Понимают ли, ценят ли их дети и внуки…

Страна почти забыла о тех маленьких трудовых подвигах крохотных винтиков  огромной советской Державы. Вычеркнула многих из состава льготников-пенсионеров, «переселенцев», если не «набежало» пресловутых 15 лет добровольного срока. А здоровье и годы не вернуть – доживайте, как можете. Лишние люди ДРУГОЙ страны, одним словом…Бирюсинка жива и поныне, как и многие другие придорожные бирюсинки, давая приют тем, кому некуда было возвращаться. Здесь они основали семьи, родили детей. Кому повезло – сохранили работу, обустроились, относительно благополучно доживая в старости.

Никто и не сочтет теперь сколько их – уехавших со стройки несолоно хлебавши. Как сложились их судьбы? Удалось ли им найти себя в новых, предлагаемых рынком 90-х, обстоятельствах?

Автор — член Союза литераторов РФ, член Российского Союза писателей, член Союза журналистов России Инна Молчанова