Классики Советского Союза. Василий Кубанёв

Юнна Мориц Творчество 431

 

Родился Василий Михайлович Кубанёв 13 января 1921 года в селе Орехово Курской области. Отец поэта сначала был писарем в сельсовете, затем служил на почте, многие годы находился на счетной работе.

Василий рано пристрастился к книге и научился читать. Шестилетним мальчишкой он уже сидел за ученической партой. По словам матери поэта, Прасковьи Васильевны, удержать его дома в те дни было невозможно.

 

В начале 1930 года семья переезжает на станцию Колодезная (в полустах километрах южнее Воронежа). Василий оканчивает здесь четвертый и пятый классы. Здесь же начинает писать стихи.

После, в связи с переводом отца в Лиски, а затем в Острогожск (1936 г.), Василий продолжает учиться в школах этих мест. Увлечение поэзией нигде не покидает его. Он принимает участие в областном смотре детской художественной самодеятельности в Воронеже и удостаивается первой премии. Домой юный победитель увозит большую связку книг. В это же время он становится юнкором пионерской газеты «Будь готов!».

С 1936 года в острогожской районной газете «Новая жизнь» и в областных газетах появляются первые публикации начинающего автора. В первых стихотворениях «Бригадир», «Катанье», «И снова землю я пою» отражено радостное восприятие окружающей жизни, первые раздумья о сложности и противоречивости окружающего мира. Постепенно имя острогожского юноши становится известным в воронежской писательской организации. Кубанева приглашают на семинары молодых и начинающих авторов.

Еще в восьмом классе острогожской школы живую и любящую натуру поэта посетило чувство к однокласснице Вере Клишиной. Робкая дружба сначала не привлекала внимания. Но с одного из гонораров за опубликованные стихи Василий купил своей подруге валенки. Просто потому, что она была плохо обута и сильно мерзла. И в благородном поступке юноши усмотрели нарушение моральных правил. Грубое вмешательство в светлую и чистую дружбу молодых людей оставило свой неизгладимый след. Василий даже около месяца не жил дома. К этому периоду относятся стихотворения «Те дни», «Просейте муку сквозь тонкое сито…», «Нет, ты не можешь так бесчинствовать». Летом 1937 года на семейном совете было решено переехать в Мичуринск.

Последний десятый класс юноше пришлось заканчивать в мичуринской средней школе №1, которую в 1938 году он закончил с отличием. Василий сразу же включился в жизнь большого школьного коллектива и литературного кружка, где нередко выступал с докладами. Его первые литературные опыты поддерживали завуч школы Петр Иванович Гришунин и редактор газеты «Мичуринская правда» Александр Васильевич Гребенников.

Развитию таланта молодого поэта способствовало и заочное знакомство с ленинградским учителем Владимиром Дмитриевичем Кошелевым, прочитавшим в газете «Будь готов!» одно из первых стихотворений Кубанева – «Трус». В январе 1938 года Кошелев пригласил мичуринского десятиклассника на каникулы в Ленинград. Там Василий познакомился с писателем Сергеем Александровичем Смирновым, сотрудничавшим в ленинградском издательстве. Он подарил юному поэту только что вышедший из печати однотомник Пушкина с дарственной надписью директора издательства. После этой поездки Кубанев вел постоянную переписку со своими старшими товарищами и еще более укрепился в своих поэтических начинаниях.

После окончания школы Кубанев принял решение стать журналистом. Эта профессия открывала перед ним широкие возможности для активного вторжения в действительность, для самообучения и самовоспитания. Но после неожиданного ухода отца из семьи, ни о каких планах на учебу в вузе не могло быть и речи. Юноше пришлось взять на себя заботу о матери и сестренке Маше. Семья переехала в Острогожск, сняв частную квартиру в Лушниковке (пригород Острогожска).

Вернувшись в Острогожск, где прошло детство, Василий поступил сотрудником в редакцию районной газеты «Новая жизнь» в сельхозотдел. Здесь хорошо знали его корреспонденции еще с восьмого класса. Кубанев быстро овладевает профессией газетчика, вырабатывает свой собственный почерк. Его информации, зарисовки, очерки, стихи, фельетоны, статьи, даже подписанные псевдонимом, читатели узнавали по своеобразию стиля, образности языка, злободневности темы.

Его поэтическое творчество в период 1938-1941 гг. носит отчетливые следы сильного влияния В.В. Маяковского, мощь и новизна поэзии которого поразила начинающего поэта еще в школьные годы. Это влияние особенно ощутимо в таких стихотворениях как «Стихи о нас», «Кандидату», «Партия большевиков». Кубанев часто выступал с чтением стихов Маяковского, с лекциями о нем, в газете то и дело появлялись статьи о его жизни и творчестве.

В Острогожске, снова возобновилась дружба с Верой Клишиной. По окончании школы Вера поступила в Ленинградский химико-технологический институт. Узнав о переезде Василия в Острогожск, она написала ему письмо и рассказала, что после смерти родителей находится на попечении сестер. Юноша принял ее беду как собственную. Их дружба, возобновленная в переписке, крепла. Помимо стихов, дневников и писем, в Ленинград приходили книги и «просто советы»: «Как читать газеты», «Верин режим дня», «Как работать над книгой», «Список ста лучших книг о человеке».

В летние каникулы, когда Вера приезжала в Острогожск, они много времени проводили вместе. Из стихов и писем, адресованных Вере Клишиной, складывается повесть о большой юношеской любви, о беспокойном, нежном и пламенном характере молодого поэта.

Беспокойный сотрудник газеты «Новая жизнь» все более проникался заботами района, приобретал все больше друзей. Он часто бывал в школах и техникумах, интересовался театром, искусством. К этому времени из сельхозотдела его переводят в отдел культуры и искусства, который вскоре стал лучшим в редакции. Особенно крепкая дружба была у Кубанева с воспитанниками Острогожского педагогического училища. В этот период у Василия созрело твердое решение попробовать свои силы в педагогической деятельности. Летом 1940 года его назначили учителем в начальную школу на хуторе Губаревка. Вера Клишина в эти дни была в Острогожске и помогала другу готовиться к новой работе. Василий так и не решился сказать Вере, как он хотел бы, чтобы она всегда была рядом.

Короткими, яркими эпизодами из своих школьных наблюдений Кубанев делится с читателями «Новой жизни». А о поисках, сомнениях, раздумьях над трудом педагога он пишет друзьям Ивану Толстому, сельскому учителю математики, и Татьяне Дешиной, преподававшей литературу в селе Готовье. Но учительствовал Василий недолго. Его новаторская деятельность шла в разрез с устоявшейся системой обучения, и это могло отрицательно сказаться на судьбах учеников. 1941-й год Василий встретил уже в редакции.

Умом и сердцем чувствовал Кубанев, что вот-вот разразится война. В первый же день войны он отнес свое заявление в военкомат с просьбой отправить его на фронт добровольцем. Сразу же после 22 июня большинство журналистов редакции ушли на фронт, а на немногих оставшихся легло почти непосильное бремя. Делать газету было невероятно тяжело. Часто ночевали в редакции. Кубанев диктовал машинистке, произносил речи, провожал отъезжающих на фронт, то и дело ездил в командировки, а между всем этим рождались стихи, поспешно записанные на клочках газет и в блокнотах. В стихотворениях «Мы не одни», «К ногтю!», «Урожаем угрожаем», «Салют ополчению» он выражал свою живую в веру в то, что фашизм будет побежден.

В начале августа Василий ушел в армию с другими своими сверстниками. После обучения в авиационном училище, где он готовился стать стрелком-радистом, Кубанев прибыл в действующую армию. А в январе 1942 года пришлось вернуться в Острогожск уже тяжело больным. И снова поэт окунулся в деятельную жизнь редакции. Еще неокрепшего, его трудно было удержать дома. Зимняя поездка по селам на санях в демисезонном пальто окончательно подорвала здоровье Кубанева. В легких начался воспалительный процесс, который так и не удалось остановить.

В феврале 1942 года Вера пишет любимому из эвакуации: «Всю жизнь о тебе мои самые светлые мысли», и еще — «В твоей воле окрылить меня». Василий так и не получил этого письма: 6 марта 1942 года его не стало.

Василий Кубанев. 1942 г.

 

Своим творчеством Василий Кубанев хотел нам рассказать каким человек может и должен быть. И как научиться любить его. Сам он умел любить всею силою своей талантливой души и, таким его и помнят люди. Его имя было присвоено премии воронежской творческой молодежи. В Остогожске именем Кубанева названа улица и Центральный парк. Имя В.М. Кубанева было присвоено Воронежской областной юношеской библиотеке в связи с планомерной деятельностью по работе с его творческим наследием и 80-летием со дня рождения поэта. Его друзья и сестра Мария Михайловна оставили свои воспоминания о поэте. Издано немало книг, посвященных его жизни и творчеству. Воронежские поэты и композиторы посвятили поэту свои произведения.

А в воспоминаниях друзей и близких так и осталась в памяти его невысокая большеголовая фигура с густым ежиком упругих темных волос, его стремительная размашистая походка, его пытливые светло-голубые глаза, излучающие неиссякаемую доброту и радость.

 
… В войну квартира Кубанева была разрушена, рукописи его погибли. 

Друзья собрали многое из литературных проб, стихотворений поэта, обнародовали его письма и дневники. В 1955 году в Воронеже вышел сборник стихов, составленный Б. Стукалиным, — «Перед восходом». В 1958 году издательство «Молодая гвардия» выпустило более расширенный сборник произведений поэта.

По мнению Кубанёва: «Поэт — голос мира. Не эхо, а голос — живой, горячий, зовущий». В большинстве своих стихотворений Кубанёв близок к «комсомольской поэзии» конца 1930-х гг., в которой наиболее яркой фигурой был Павел Коган: несомненна ориентация Кубанёва на Маяковского, сказывающаяся и в лирике, и в гражданской поэзии. Творческая индивидуальность Кубанёва проявлялась, однако, в интересе к наследию Хлебникова, в тяге к поэтическому эксперименту (например, с такими экзотическими формами, как моностих и тавтограмма).

СЛОВО ПОЭТУ:
 
Вот как молодые бригадиры, обыкновенные, казалось бы, девчонки, взвалившие на свои плечи огромную ответственность,  пеклись об общественном благе: моё это поле и моя пшеница.
 
Бригадир
 

Чернеет суровыми тучами небо,
В колхозе давно уже спят.
Не спит бригадир. Колосистого хлеба
Не связаны в поле участки лежат.

Сгниет под дождем золотая пшеница,
Которую нежно лелеял колхоз.
Так вот почему бригадиру не спится
И мучает девушку важный вопрос.

А в сердце все глубже тревога вползает,
Теперь бригадиру уже не до сна.
Подходит к избе, где живет звеньевая,
И звонко стучит в переплеты окна.

И, левую руку направив на тучи,
Кивает тревожно она головой.
Так можно без слов — и короче и лучше —
В секунду про все рассказать звеньевой.

Веселые песни прогнали тревогу,
Задорной улыбкой светились глаза.
Пылит и шуршит под ногами дорога,
Да громко звенят в тишине голоса.

Готовилось утро на землю спуститься,
Уж сбросила ночь одеянье свое,
В снопы повязала бригада пшеницу
И в тучные копны сложила ее.

1936

А этими строками, как оказалось провидческими, поэт заглядывает  в собственную судьбу.

«Изумруды всех семян и зерен…»
 

Изумруды всех семян и зерен
В души жизнь забрасывает нам.
И, как в самом тучном черноземе,
Прорастают эти семена.

Я следил ревнивым, жадным оком,
Как цвели в душе моей сады,
Наливалися пьянящим соком
Крупные, тяжелые плоды.

От всего берег плоды я эти
И хотел их людям подарить,
Чтоб могли они в других столетьях
Обо мне с любовью говорить.

Но с налету, с громом, с градом, с ветром
Буря ворвалась в мои сады.
И сбивает, бешеная, с веток
Не совсем созревшие плоды…

1936

Сколько радости от нехитрой забавы, сколько юношеского восторга. 

Катанье
 

На поля, где желтела пшеница,
Вдаль направив волнистый разбег,
Пеленою пушистой ложится
Серебристый, искрящийся снег.

Щеки парней горят от мороза,
Щеки девушек — мака красней.
Разрешил председатель колхоза
На катанье им взять лошадей.

Понеслись, словно лебеди, сани,
Вихрем кружится около снег.
И от речки далекой с катанья
Вдаль задорный разносится смех.

Ветерок треплет конские гривы,
И пылает в жару голова.
Как во сне, улыбаясь счастливо,
Шепчет девушка парню слова.

1936
 
 
А как мощно, как талантливо, по-маяковски, он пишет о Маяковском.
 
Он прост и велик
 

Я помню
первую встречу
с ним.
Я, малыш,
себе мир открывал
на ощупь
И брал
со словесных кипящих нив
То,
что полегче,
и то,
что попроще.
Я покой
охотно на игры менял,
Сердцем любя
непоседливость детства.
Спокойные ямбы
стесняли меня.
И некуда было
от ямбов мне деться.
Томики с вывесками
«Майков» и «Фет»
Плотно смыкали
свои корешки.
Скучно-красивые,
как коробки
из-под конфет
Или
как мертвые бумажные венки,
И своим смешеньем
облаков и ласк,
Своею «лирою»,
«страданьем»
и «душою»
Старательно закрывали
от мальчишеских глаз
Что-то
очень нужное
и очень большое.
Я жил,
как больные живут, — со страхами,
С этим скопищем
толстых раззолоченных книг,
Но тонкая книжка
стихов про знахарей
Оказалась совсем
не похожей на них.
Размер —
могуч,
подвижен,
не строг.
И мысль —
как следы
на снегу подталом.
В этих железных
изломах строк
Пряталось то,
чего мне не хватало.
Я уже не ходил
пешком под стол,
Но, к ямбам привыкший
с начала роста,
Не знал,
что можно писать
о простом
Так увесисто,
жарко
и просто.
Сразу
властно вошли, как живые,
Стихи его в мир
неширокий мой.
А его самого
я увидел впервые
В газете
с траурной каймой.
Я мнил поэтов
странными и хрупкими,
Встрепанными,
бормочущими какие-то слова.
А у этого
большие
жилистые руки
И круглая
стриженая голова.
Лицо,
налитое гордой силой,
Похожее на страстный
воинственный клик.
И весь он —
глыбистый, близкий и милый —
По-земному прост
и велик.
С глазами,
емкими, как полные чаши,
Он был
на каменщика похож.
Нелеп был выстрел его,
прозвучавший
Как древняя первоапрельская ложь.
Я горечь слез проглотил тогда
И себе приказал:
«Зови и мсти!
Плавь свое сердце
в огне труда
И лей эту лаву
в звенящий стих.
Делая новое и новое любя,
Мсти пошлости,
забравшейся в сердца угол.
Она отняла у страны
и у тебя
Такого
неповторимого друга!»

1938
 
 
Понятно и близко до мурашек по коже, до слёз.
 
В дни разлуки
 

Исходи весь город
Поперек и вдоль —
Не умолкнет сердце,
Не утихнет боль.

В чьих-то узких окнах
Стынет звон и свет,
А со мною рядом
Больше друга нет.

Сколько не досказано
Самых нежных слов!
Сколько не досмотрено
Самых нужных снов!

Если б сил хватило,
Можно закричать:
На конверте белом
Черная печать.

И знакомый почерк
Поперек и вдоль.
Чем письмо короче,
Тем длиннее боль.

В дни разлуки дальней
Письменная весть —
Самое большое
Из всего, что есть.

1939
 
Сильно. О разлуке. 
 
«Не говори ни слова…»
 

Не говори ни слова!
Наша в молчаньи честь.
Разве сумеет слово
Этот огонь донесть?

Вылетит слово дымом,
Пустится наискоски
И пронесется мимо,
Порванное в куски.

И в синеве растает,
Кинувшись через лес,
Пашнями и мостами
Поезду надеререз.

He говори ни слова!
Не разобрать все равно.
Вижу, словно с перрона,
Через сырое окно:

Губ твоих внятный ропот,
Рук твоих ясный плеск,
Дум твоих тайный шепот,
Глаз твоих близкий блеск.

1940

А здесь трагично об осени и не только о ней.

Осень

 

Озноб осенний землю жжет,
Гудят багровые дубравы,
Горят их яркие обновы,
И вот уж лес, как глина, желт.

Расшибла буря гнезд венцы,
В лепешку смяв в припадке диком.
Несутся птахи с хриплым криком,
Покинув милые дворцы.

То в высоту, то с высоты
Летят с закрытыми глазами,
Ломая крылья вдруг кустами,
Ломая крыльями кусты.

А полымя взахлест летит,
Обгладывая жадно кроны.
Пылает каждый клок зеленый,
И каждый лист горит, горит…
1940

 
Всё повторяется…
 
К ногтю!
 

На каждой улице, в каждом доме:
«Севастополь»,
«Каунас»,
«Киев»,
«Житомир».
Земля
Немало видала злодеев,
Злодеям привычно
сидеть за кустом.
Но эти,
на нас нападенье затеяв,
Пред нами умильно виляли хвостом.
И вот продажных клятв цена:
Бокалы банкетов посольских
оттренькали,
Над нами сброшена война
С хищных крыльев
германских «хейнкелей».
Еще от Франции рук не вытерев,
Европу в тюрьму заперев на замок,
Осатанелые, дикие гитлеры
Над нами свой заносят сапог.
Но мы под чужую черную силу
Не склоним гордой своей головы.
Вы ищете места себе под могилу?
Ну что ж!
Это место получите вы.
Сперва картежник
всегда божится,
А если станет
явной ложь
И не удается добром поджиться,
Он в дело пускает
разбойничий нож.
У берлинских игроков
Стиль игры точь-в-точь таков.
Но, выбив нож
из звериной руки
Зарвавшегося бандита,
Мы скажем:
«Довольно играть, игроки!
Ваша карта бита!»
1942

 
 
 
 
 

 

 

Сейчас на главной
Статьи по теме
Статьи автора