Кризис-2020 и пять новых свойств российского режима

Трансформация, которую сейчас переживает российский режим из-за свалившегося на него многопланового кризиса, может показаться беспрецедентной. Но беспрецедентные тут скорее внешние обстоятельства — мировая пандемия, рекордное падение цен на нефть. А сами по себе изменения в системе российской власти начались уже давно — с тех пор, как стал слабеть крымский эффект.

Уже на подступах к нынешнему кризису режим функционировал иначе, постепенно формируя угрозу собственному будущему. А сейчас новые свойства просто окончательно вышли на поверхность.

ВСЕРОССИЙСКАЯ ДЕЗОРГАНИЗАЦИЯ

Свойство первое — российская власть утратила способность к командной игре. Путинский режим хорошо умеет поддерживать политическую стабильность, обеспечивать лояльность. Выборы, оппозиция, губернаторская кротость, легкое подавление протестов — для всего этого разработана и постоянно ужесточается целая система превентивных мер.

Но проблема в том, что борьба с внутренним и внешним врагом оказалась тем единственным, что объединяет различные государственные и окологосударственные силы. Во всех остальных аспектах управления нынешний кризис выявил полную дезорганизацию, начиная с самого Путина и заканчивая мэрами городов. В борьбе с коронавирусом российская власть оказалась не способна договориться внутри себя ни о единой стратегии, ни о единых критериях для оценки ситуации, ни об общей координации. Президент сбросил ответственность на губернаторов, правительство попыталось координировать действия региональных властей, но те лишь отмахивались или игнорировали федеральные директивы. Нет единства и между разными министерствами.

На вопрос, сколько регионов могут начать снимать ограничения, есть десяток противоположных ответов. Влиятельные губернаторы, такие как Собянин или Кадыров, полностью выпали из федерального правового поля. В стране нет единых критериев по учету больных и новых случаев, по распределению помощи, по снятию карантина. И это не из-за восстания губернаторов или региональной фронды — просто главы регионов оказались один на один с кризисом, за борьбу с которым отвечают головой.

Размылась граница между силовиками и гражданскими. Президентская администрация продавливает законопроекты о сомнительном почтовом голосовании, Собянин вводит цифровую диктатуру, одновременно конкурируя с силовиками и подражая им. ФСБ, оказавшись на периферии в новой раздаче запретов, пытается реабилитироваться, требуя сертифицировать камеры, которые «Ростех» намерен поставить по всей стране. Каждый занят только самореализацией, даже если она идет во вред усилиям других.

Яркий пример — история с медицинским обеспечением. В конце марта Путин постановил довести количество больничных коек в России до 95 тысяч. Система стала выполнять. Все, кто мог, начиная с Минобороны и заканчивая околовластным бизнесом, бросились создавать больничные койки — к началу мая их было уже 126 тысяч. При этом половина пустовала уже тогда, зато в больницах не хватает средств защиты. Никто не стал ни вникать в реальные потребности регионов, ни координировать работу разных органов власти.

И этот пример не единственный. Чего стоит война между коронаскептиками, стремящимися как можно скорей провести голосование по поправкам, и региональными начальниками, отвечающими за распространение вируса. Или война между сторонниками быстрого запуска промышленности и борцами с инфекцией. За эти войны расплачивается российское общество, которое власть пытается заставить одновременно и работать, и сидеть дома.

ВНЕЗАКОННАЯ ПРАКТИКА

Второе свойство — это размывание правил игры. С этим всегда было непросто, но сейчас режим начал громить даже те неформальные правила, которые сам когда-то устанавливал. Лояльность больше не защищает от преследований, своих теперь можно сажать, социальные гарантии можно нарушать (как обещание не повышать пенсионный возраст), Конституцию, которая еще недавно казалась священной коровой, полностью перекроили.

Когда режим нарушает собственные красные линии, он сам меняется. Границы допустимого раздвигаются, решения становятся небрежными. С самого начала конституционной реформы в январе этого года власть не столько нарушает, сколько на ходу сочиняет правоприменительную практику, игнорируя процедуры. Поправки к Конституции — далеко не единственный пример. Правоприменительное творчество превратилось в общероссийскую олимпиаду, начиная с самого Путина, придумавшего «нерабочие дни», и заканчивая местными властями с их штрафами за нарушение карантина и прочим «социальным мониторингом». Эта олимпиада стравливает всех со всеми, позволяя конкурентам соревноваться в степени наглости.

Закручивание гаек перестало быть уделом силовиков — теперь самые разные части государства вводят новые ужесточения без какой-либо координации и общего направления.

Дальше это создает массу правовых казусов, которые провоцируют еще большие нарушения правовых процедур. Исключительные случаи превращаются в повседневность на всех уровнях власти. А репрессивная логика и принуждение стали общим местом в действиях самых разных частей режима.

БЕЗ ПУТИНА

Третье свойство — недосягаемость Путина. Уже много сказано о его оторванности от реальности и нежелании тратить время на рутину в расчете на то, что правительство и губернаторы сами справятся. Получается необычная ситуация, когда президент, с одной стороны, постоянно на всех экранах, а с другой — почти ничего не решает. Не потому, что не может, а потому, что не хочет. Путин слушает доклады, советуется с экспертами, подгоняет губернаторов, но остается ведомым в условиях нынешнего кризиса.

Президент окончательно отошел от системы ручного управления, предпочитая вопросы вселенского масштаба — геополитику, историю, искусственный интеллект и новейшие вооружения. Он дистанцируется от конфликта «Роснефти» и «Транснефти», не пытается защитить правительство от нападок Кадырова, не утомляет себя выбором между тактикой правительства на подъем экономики и попытками Собянина обуздать эпидемию, игнорирует самые острые вопросы политической повестки.

Путина просто нет за пределами тех вопросов, которые важны лично для него, — поправки к Конституции, парад Победы, геополитика и безопасность. Но эти вопросы — лишь очень небольшая часть сложной и многослойной российской повседневности.

БЕЗ КУРСА

Когда-то популярное выражение «путинский курс» вышло из употребления. Подразумевая некое целостное видение будущего, оно исчезло, как только Путин стал заложником прошлого.

Президенту даже может казаться, что почти все из обещанного так или иначе уже выполнено. Политическая система выстроена, элита лояльна, армия модернизирована, Россия успешно заявила о себе на мировой арене, пенсии и зарплаты платятся вовремя и регулярно индексируются, банковская система стабильна и так далее.

Вопрос тут не в качестве этих успехов, а в том, что Путин пришел к некоей финальной точке, откуда двигаться просто некуда. Оппозиция скажет, это тупик. Путин ответит, это наведенный порядок. Но в любом случае власть уперлась в потолок собственных достижений.

Уже в начале 2018 года, когда Путин снова шел на выборы, стало понятно, что Кремль не в состоянии предложить образ будущего. Будущее стало настоящим, и неясно, на основе чего теперь строить позитивную мобилизацию, консолидировать общество вокруг власти. Резервы накоплены, и тратить их на социальные нужды режим не собирается. Да и сами по себе социальные траты перестали быть частью социальной политики, превратившись скорее в инструмент политического подкупа, который работает все хуже. Обещанные президентом в январе беспрецедентные социальные инвестиции в лояльность конституционной реформе не принесли повышения рейтингов.

В чем заключается сегодняшний проект Путина? Практически вся его логика замыкается на геополитическое противостояние с Западом, на стремление заставить Запад уважать Россию. Но этот проект почти полностью разошелся с внутрироссийской повесткой.

Внутри страны для Путина важны всего две вещи. Первая — экономический рост как источник финансовых ресурсов. Вторая — политическая тишина. И президента не интересует, кто и как управляет региональными и федеральными буднями, как строятся отношения власти и бизнеса, кого сажают за протесты.

Ему важно, чтобы все работало без лишнего шума, и именно этот шум вызывает у него раздражение, как это было прошлым летом во время протестов или ареста журналиста Ивана Голунова. Поэтому первое, что делают элиты при появлении проблем, — показывают пальцем на Запад. Так они снимают с себя ответственность и солидаризируются с президентом в его картине мира.

ПРИСПОСОБЛЯЙСЯ И ВЛАСТВУЙ

Отсутствие курса ведет к тому, что ключевые фигуры, обслуживающие нужды и потребности президента, вынуждены приспосабливаться к его требованиям. При этом сами требования невозможно поставить под сомнение или адаптировать — ни к закону, ни к реальности.

Из-за нежелания Путина вникать в ежедневную рутину почти все его поручения оказываются плохо проработанными и абстрактными. Так вносились поправки в Конституцию, которые закон требовал оформить в несколько законопроектов. Так принималось решение о всенародном голосовании, которое не обязательно по закону, но стало обязательным по путинскому пожеланию. Так выбирали дату для голосования.

Отсутствие долгосрочных ориентиров и стратегии их достижения касается почти всех сфер государственной жизни. В экономике это пресловутые национальные проекты с оторванными от реальности целями. В социальной сфере — однобокая политика, направленная по большей части на детей и пенсионеров.

Даже в политической вертикали пошли трещины. Дмитрий Медведев тащит губернаторов на выборы как единороссов, а администрация президента сопротивляется. Начались гонения на системную оппозицию — этот верный инструмент легитимации. Губернаторы, уволенные по непонятным основаниям, начинают подавать в суд на президента.

Ключевые кадровые и государственные решения становятся эмоциональными и конъюнктурными, приносят больше политического ущерба, чем добавляют устойчивости системе. Такая зависимость от обстоятельств и эмоций не позволяет далеко планировать. Решения принимаются с оглядкой на ближайшие дни и недели, никто уже не решается закладываться на месяцы вперед. Нет ни стратегических решений, ни попыток анализировать долгосрочные факторы — ведь завтра это может стать никому не нужным.

Все это в совокупности и есть новый режим, который трудно назвать путинским. Режим без взгляда в будущее, единого стратегического командования, с девальвированными формальными и неформальными правилами игры.

Конструкция кажется все более хрупкой, но дело не в том, что режим рушится, — у него сохраняется приличный запас прочности, а общество пока дезориентировано и опасается, как бы не стало хуже. Скорее разнонаправленная и даже взаимоисключающая реакция на проблемы приведет к тому, что российская власть, во-первых, будет не способна к диалогу в случае общественного пробуждения, а во-вторых, утратит консолидированную инициативу, не сможет говорить одним голосом. Тогда есть риск, что борьба с общественным вызовом превратится для отдельных властных групп в способ существования, в то время как другие в отсутствие единства начнут сближаться с недовольными, превращая контакт с ними в свой актив. Все это приведет к смещению приоритетов, и перманентная дестабилизация из главного врага режима станет для значимой части элиты способом выживания.

Татьяна Становая

Источник

Автор Татьяна Становая — приглашенный эксперт программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского Центра Карнеги. Наряду с этим она продолжает руководить аналитической фирмой R.Politik. Reality of Russian Politics. Татьяна Становая также входит в научный совет аналитического центра «Обсерво» (L’Osservatore) при Франко-российской торгово-промышленной палате.

Фото: Миниатюра из «Библии Мациевского». Франция, 12400е гг. Источник: The Morgan Library & Museum/themorgan.org