Почему цап-царапанье технологий не спасет российскую экономику

Владимир Путин заявил, что Россия способна скопировать американские технологии добычи сланцевой нефти и газа, если убедится в долгосрочной эффективности таковых: «Подождём, когда американцы истратят деньги на новые технологии, а потом у них цап-царап — посмотрим, мы вообще заинтересованы в этом сегодня или нет — и задёшево купим». А правительство чуть ли не на следующий день внесло в Госдуму законопроект о легализации выпуска в России лекарств, находящихся под защитой международных патентов, хотя и лишь «в случае крайней необходимости, связанной с обеспечением обороны и безопасности государства, охраной жизни и здоровья граждан» и «с уведомлением патентообладателя об этом в кратчайший срок и с выплатой ему соразмерной компенсации». Всё это вызвало чрезвычайно бурные эмоции в рунете. Почти все либерально мыслящие критики режима осудили подобные планы и сочли их подтверждением глубоко криминального образа мыслей и действий российского лидера.

Однако вопрос о технологических заимствованиях представляет собой тот редкий случай, когда я позволю себе категорически не согласиться с коллегами, причем по нескольким причинам.

Во-первых, в обоих случаях речь идет о «дешевой покупке» или о нерыночным образом исчисленной компенсации, а не о простом воровстве, и это представляется вполне реалистичным сценарием развития событий: в современном мире технологии развиваются настолько стремительно, что недорого приобрести те из них, что казались самыми передовыми пять или десять лет назад, совершенно не зазорно.

Во-вторых, не стоит забывать, что копирование технологических решений происходит на протяжении многих столетий. В средние века европейцы успешно заимствовали технологии производства фарфора и пороха у китайцев; в Новое время США были одним из наиболее активных нелегальных «заимствователей» технологий из Европы, а в ХХ веке Советский Союз выкрал десятки решений у западных стран, а также использовал целые коллективы немецких ученых и инженеров для перевооружения своей промышленности после Второй мировой войны. В наше время Китай — несомненный чемпион по несанкционированному заимствованию технологий и воровству интеллектуальной собственности у США; ущерб, наносимый американской экономике такой политикой, оценивается в $225–600 млрд в год.

Россия также оказывалась жертвой подобных практик: тот же автомат Калашникова выпускается сегодня почти в 20 странах без всяких лицензий или роялти. Поэтому, собственно, Путин не предложил ничего такого, что не было известно и не использовалось чрезвычайно широко самыми разными странами в самых разных ситуациях. Сейчас можно говорить о том, что в мире существуют две доминирующие модели: развитые и успешные страны переманивают мозги, а отстающие и менее благополучные — воруют технологии. Такая специфическая «конкуренция» вряд ли имеет шанс прекратиться в обозримой перспективе. Поэтому мысль о том, что Россия может с меньшим количеством «условностей» относиться к международным правовым нормам в патентной сфере вполне естественна. Особенно после того, как она «пустилась во все тяжкие», пренебрегая суверенитетом и территориальной целостностью других стран и беспардонно вмешиваясь в их политическую жизнь посредством информационных «гибридных войн».

В мире существуют две доминирующие модели: развитые и успешные страны переманивают мозги, а отстающие и менее благополучные — воруют технологии

Однако планы кремлевских лидеров могут не сбыться, причем по вполне очевидным причинам. Сегодня мир находится на той фазе развития, в которой промышленный шпионаж может обеспечить меньше выгод, чем прежде. В постиндустриальную эпоху копирование превратилось в совершенно особый вид деятельности. Конечно, сейчас можно пиратским образом скопировать компьютерную программу, фильм или музыку и использовать их с тем же успехом или удовольствием, что и лицензионные продукты. Однако в данном случае позаимствовавшая интеллектуальную собственность сторона вряд ли сможет создать на её базе что-то более совершенное — и потому даже масштабное воровство интеллектуальной собственности не угрожает глобальным позициям Microsoft или Apple. Если речь заходит о копировании брендовых вещей — например, аксессуаров Louis Vuitton или Gucci — оказывается, что подделать их до того уровня качества, который обеспечен самими компаниями, практически невозможно, а дешевки не приносят той прибыли, что создание оригинала. Но наиболее важно другое: когда речь заходит о серьёзных производствах, оказывается, что даже копирование требует огромных затрат и мощной производственной базы. Успех китайской модели обусловлен не столько качеством и размахом промышленного шпионажа, сколько готовностью индустриального сектора внедрять и эффективно применять технологии, каким бы способом они ни были получены. Именно тут, как мне кажется, и возникают те препятствия, которые делают рассказы Путина и планы депутатов бессмысленными.

Технологии добычи сланцевых нефти и газа хорошо известны — «цап-царапать» тут, прямо скажем, нечего. Успехи США и некоторых других стран в этой сфере обусловлены прежде всего тем, что они сумели наладить и довести до совершенства производство соответствующего оборудования — а как раз с этим в России проблемы. Технологии и целые узлы, использующиеся в производстве SSJ-100, были получены вполне легально, но самолет неконкурентоспособен. Россия закупает, а потом пытается тайком установить в Крыму турбины Siemens не потому, что мы не знаем технологии производства турбин, а потому, что утратили компетенции производства их основных узлов. Китай никогда не воровал технологии производства iPhone последней модели — он всегда использовал те, что применялись в производстве аппаратов на два-три поколения более ранних, но при этом имел возможность производить их на своих предприятиях (каковых в России попросту нет) и совершенствовать их. Россия отстала от Запада по производственному потенциалу на 20–30 лет, и потому угрозы развитому миру ее промышленный шпионаж, по большому счету, не представляет. Украсть что-то новое, вероятно, мы еще способны (хотя успехи разведчиков и диверсантов вроде Анны Чампан, Петрова и Боширова заставляют усомниться и в этом), но воспроизвести в промышленном масштабе практически наверняка не сможем.

Россия отстала от Запада на 20–30 лет, и потому угрозы развитому миру ее промышленный шпионаж не представляет

Что касается лекарственных препаратов, то в этой сфере ситуация выглядит еще более очевидной. Конечно, прогресс современной фармацевтики впечатляет, и он стоит огромных денег. Разработка в США одного выводимого на рынок нового препарата в начале 2000-х обходилась в среднем в $800 млн, а сегодня ценник вырос до $2,6 млрд. Однако с воровством технологий в этой сфере все обстоит не так чтобы слишком очевидно. Так называемые дженерики представляют собой не просто препараты, созданные в результате нелегитимного использования заимствованных технологий (хотя, например, в Индии встречается и такое) — они обычно производятся с согласия компаний, которые утратили патенты на свои изначальные разработки. Рынок дженериков держится не на масштабе их потребления в Китае или Индии, а на возможности реэкспорта на развитые рынки, что предполагает определенные стандарты производства и кооперацию с регулирующими службами этих государств. Сегодня в США 88% продающихся по рецептам лекарств — дженерики, а в безрецептурном сегменте их доля может достигать 95%. Производство подобных средств осуществляется с санкции и под надзором их создателей. Поэтому просто взять и скопировать современные лекарственные препараты, даже расшифровав их формулу, не слишком просто — тем более в России, где фармацевтическая промышленность не в состоянии выпускать даже несинтетический инсулин. Я понимаю, что могу быть подвергнут осуждению за то, что не возражаю против принятия Госдумой соответствующего акта, но повторюсь: всё сказанное в последние дни не имеет никакого отношения к перспективам развития страны.

Постиндустриальный мир предполагает создание в своих основных центрах своего рода «неограниченного богатства» прежде всего потому, что он акцентирует внимание на секторах, в которых производство копий продукта (например, компьютерной программы) в десятки тысяч раз дешевле производства оригинала (в то время как в индустриальном обществе каждая новая единица того или иного блага предполагала издержки, схожие с теми, что требовались для создания предшествующей). Поэтому залог успеха развитых стран не в совершенстве собственно технологий, а в создании сетевых структур, в рамках которых организовано потребление конечного продукта. Россия в данном контексте не только не выступает конкурентом западным странам (международно признанных программных продуктов или сетевым образом потребляемых товаров [типа продукции того же Apple] в России не производится), но и максимально стремится обособиться от процесса формирования сетевого общества (тут можно вспомнить маниакальное стремление Кремля закрыться отиспользования западных программных продуктов или западных сетейглобального позиционирования). Поэтому, мне кажется, возникшая в последняя время дискуссия не имеет особого повода: если бы Россия была стремительно развивающейся индустриальной державой, указанные меры должны были бы вызвать беспокойство у Запада. Однако в нынешней ситуации производство конечной продукции достойного качества на основе украденных технологий вызывает большие сомнения, и к ним не стоит относиться всерьез.

Залог успеха развитых стран не в совершенстве технологий, а в создании сетевых структур, в рамках которых организовано потребление

Между тем если кому и нужно беспокоиться, то самим россиянам. Похоже, что мы присутствуем при очередном акте борьбы «отечественных производителей» с отечественными потребителями. Именно последним будут навязываться лекарства, которые ни от чего не лечат; самолеты, которые не летают; и оборудование, которое скорее угрожает жизням шахтеров, чем гарантирует новые способы добычи. При этом, как не преминули отметить многие эксперты,такое узаконенное воровство спровоцирует уход большинства столкнувшихся с ним компаний с российского рынка, а, вероятно, и запрет поставок их продукции даже через посредников. Однако последнее, замечу еще раз, выглядит своего рода вторичным эффектом. Куда важнее тот факт, что в Кремле, похоже, совершенно не понимают ни сути современных know-how, ни реального состояния российской промышленности — что означает полную неадекватность принимающих ключевые для страны решения лиц — рассказал Владислав Иноземцев.