Швеция: убивает не вирус

Довольно долго одной из самых обсуждаемых тем, связанных с нынешней эпидемией коронавируса, был так называемый «шведский путь» — особая политика этого скандинавского государства, решившего не вводить тотальный карантин. По сути это был большой эксперимент, результатов которого ожидали с нетерпением. И на данный момент эти результаты очень схожи с провалом. Число смертей в Швеции пугающе велико.

Однако насколько текущая тяжёлое положение там действительно связана с самой эпидемией? Если рассмотреть ситуацию чуть более подробно, то ответ на этот вопрос становится уже не так однозначен. Что же на самом деле происходит в Швеции? Что в действительности стало причиной столь высокой смертности?

«ОПТИМИЗИРОВАННОЕ» ЗДРАВООХРАНЕНИЕ

Как и в большинстве стран мира, эпидемиологический кризис резко изменил повестку дня в Швеции. Фокус общественного внимания там резко переместился от ставших традиционными вопросов миграции, преступности и разнообразной толерантности к вопросам здравоохранения, ухода за престарелыми, безработицы и экономики в целом. Образно говоря, кризис дал возможность направить политическую повестку дня от мультикультурной сплоченности к социальной сплоченности. И то, на что упал взгляд шведского общества, его не обрадовало.

Когда стало ясно, что Швеция также не может избежать нарастающей пандемии, как и её соседи, основной темой у всех на устах стало то, хорошо ли подготовлена система здравоохранения к надвигающимся испытаниям. И обнаружилось, что Швеция к началу кризиса оказалась одной из стран с наименьшим количеством резервных больничных койко-мест на душу населения в Европе. Что не замедлило сказаться на результатах. Разумеется, данная ситуация возникла не вчера и не на ровном месте.

Ещё с начала 1990-х годов были сделаны резкие сокращения в системе чрезвычайных ситуаций, особенно в той её части, что касалась непосредственной защиты населения. Например, в Швеции в 1993 году было оборудовано 4300 койко-мест, оснащённых реанимационными средствами, в частности теми самыми аппаратами искусственной вентиляции легких. А к 2018 году их количество снизилось до 574. И это лишь один из эпизодов данной ситуации. По которому вполне можно судить о масштабах произошедшего. По факту шведское здравоохранение подверглось тому, что нынче с мрачным сарказмом принято называть «оптимизацией». Причём, достаточно значительной. Как выясняется сейчас, подвержены подобному явлению оказались отнюдь не только страны бывшего СССР.

И если в «мирные» годы подобные манипуляции не были заметны никому, кроме специалистов, то с приходом беды вскрылось всё и сразу.

РЫНОК, КОТОРЫЙ «ПОРЕШАЛ»

Наиболее тяжёлой темой, обсуждаемой сейчас в связи с этим, разумеется, стало отсутствие резервного медицинского оборудования для чрезвычайных ситуаций и неотложной медицины. То же относится и к отсутствию необходимого аварийного резерва медикаментов и расходных материалов, что явно находится в тесной связи с «рыночной управлением» дерегуляцией аптечного сектора, проведённой в 2009 году. После его тогдашней фактической приватизации ответственность за учёт и формирование национальных чрезвычайных резервов медицинских принадлежностей стала бессубъектной. На смену централизованному резервированию пришла такая знакомая в наших широтах идея о том, что частный рынок всегда сможет удовлетворить потребности даже в кризис.

Усиление использования глобальных систем закупок и поставки привело к политике ситуационного реагирования, по факту заменившей создание резервов. В этой новой системе как недавно созданные частные аптеки, так и оставшиеся государственные, равно как и сами медицинские работники не имели вообще никакой заинтересованности в том, чтобы укомплектовать местные резервные запасы. В итоге и здесь, когда настала острая необходимость, рынок «порешал» всё точно так же, как он это делает всегда.

СТАРИКАМ ЗДЕСЬ НЕ МЕСТО

Ещё одной максимально острой темой в связи с наступающими последствиями эпидемии стало вскрывшееся фактическое состояние шведской сферы ухода за престарелыми. Первоначально считалось, что там всё хорошо и основное внимание было уделено здравоохранению. Но когда коронавирус ударил по системе ухода за престарелыми с весьма фатальными последствиями, стало очевидно, что и там всё не так однозначно.

К концу апреля 2020 года вирус был обнаружен в 75% стокгольмских учреждений по уходу за престарелыми. Стало известно, что пожилые люди заражались не только обслуживающим персоналом домов презрения, но и сотрудниками служб домашнего ухода, которые ухаживают за пожилыми людьми на дому. И тут выяснилось, что в Швеции, как в куда менее обеспеченных странах мира, в должном количестве отсутствует защитное оборудование для сотрудников медицинских и социальных учреждений. По причине всё той же «оптимизации». Более того, системой мониторинга данного персонала на предмет заражённости коронавирусом никто не озаботился до тех пор, пока не стала доступна статистика по показателям смертности. Вероятно, и здесь причина была в чём-то очень схожем.

Однако причины столь тяжёлых последствий подобной системы ухода за престарелыми в Швеции в период эпидемии более глубоки, чем просто отсутствие защитного оборудования. В этой стране подобные социальные услуги по-прежнему финансируются из государственных средств за счет налогов. Но при этом произошла масштабная приватизация самой системы предоставления этих услуг. В частности, комплексная приватизация ухода за престарелыми в т.н. большом Стокгольме — регионе Швеции, наиболее пострадавшем от Covid-19. Что по сути привело к фрагментации и развалу единой системы ухода. Которая фактически превратилась в очередной «рынок услуг».

По итогам этого пожилые люди были поставлены перед выбором между всё ещё остающимся государственным, и более чем 80 частными «поставщиками ухода». При этом острая конкуренция и закономерно возникшее стремление к максимизации частной прибыли привели к увеличению «неустойчивых форм занятости» в данной сфере. Плохие условия труда, высокая доля неполных рабочих мест и низкая заработная плата также привели к тому, что многие из данных сотрудников стали экономически уязвимы и просто не могли себе позволить уйти на больничный. Они банально скрывали симптом заболевания столько, сколько у них это получалось. А при коронавирусе получаться такое могло долго. Не говоря уже о том, что в результате подобных «реформ» шведская система ухода за престарелыми получила наиболее высокую долю неквалифицированных кадров по сравнению с другими скандинавскими странами. Результат также закономерен.

Сказанное выше более касалось частных «поставщиков услуг». Но в государственном секторе дела обстоят не лучше. Исследователи уже давно указывают на растущую рабочую нагрузку для сотрудников в уходе за престарелыми. В 1980-х годах т.н. «опекун» посещал дома в среднем четырех пожилых людей в дневную смену, к 2015 году это число увеличилось до двенадцати человек, причем половина посещений длилась менее 15 минут. Недофинансирование объектов государственного сектора также сказалось на качестве услуг. До начала нынешнего кризиса 96% муниципалитетов заявляли, что хотят сократить финансирование услуг по уходу за престарелыми в 2020 году. Меры жесткой экономии и сокращения в государственном секторе были реальностью в Швеции уже более двух десятилетий.

ШВЕДСКИЙ МОНЕТАРИЗМ

Причинами происходящего политику сокращения внешнего долга Швеции, которую правительство начало проводить в последние годы. В конце 2019 года уровень долга Швеции в колебался между 30% и 35% от ВВП. Задолго до начала кризиса многие в стране весьма критически относились к этой жесткой финансовой политике правительства. Она явно препятствовала необходимым социальным инвестициям и повышала уязвимость шведского общества к возможному финансово-экономическому кризису из-за роста частного долга граждан, оказывающихся в трудном положении.

Теперь же выясняется, что министерство финансов Швеции слишком долго заставляло общественность думать, что фискальная осторожность более важна, чем государственные инвестиции в благосостояние, жилищное строительство, инфраструктуру, изменение климата или укрепление государственного сектора. И в здравоохранение тоже. Пандемия Covid-19 показала, насколько дорого обошлось для Швеции её собственное издание монетаризма. При этом, разумеется, даже речи не шло о более высоких налогах для богатых и менее строгой налоговой политике для население в целом. Хотя уже сейчас местные эксперты говорят, что при подобном смещении акцентов сокращать резервные койко-места и резервные запасы медикаментов просто не пришлось бы. Да и с более сильной системой ухода за пожилыми людьми с более квалифицированными сотрудниками и лучшими условиями труда тоже не возникло бы никаких вопросов.

ЗАМКНУТЫЙ КРУГ

Тем не менее, сторонники мер жесткой экономии ссылаются на фискальную власть, которую государство теперь имеет, чтобы поддержать экономику и смягчить социальные последствия пандемии. При этом, как и в случае с финансовым кризисом 2008 года, сама логика проводимой политики жесткой экономии, приведшей к подобным последствиям, не ставится под сомнение. По словам её сторонников, государственные инвестиции должны быть ещё более сокращены для создания «экономических буферов». Разумеется для борьбы с последствиями экономического кризиса. Которые наступают в том числе и благодаря той же самой политике. И данная ситуация всё больше напоминает замкнутый круг.

При всём этом от тех самых шведских политиков теперь звучат призывы к созданию «солидарного общества». Пожалуй, оставим это без комментариев.

Ну, а выводы из происходящего в Швеции надлежит сделать, в том числе, и нам. Можно ли считать шведский эксперимент провалившимся? Вероятно. Но необходимо отметить и другое: он имел все шансы увенчаться успехом. И его провал к самой эпидемии имеет отношение отнюдь не в полной мере. Можно с весьма высокой долей уверенности сказать, что хоть люди в Швеции сейчас гибнут и из-за вируса, но убивает их отнюдь не сам вирус. Убивает их нечто совсем иное.

Павел Раста

Источник

Автор Павел Сергеевич Кухмиров (Павел Раста) — ополченец, блогер, публицист. Новороссия.