Следующий год для Северо-Восточной Азии будет непростым

До начала 2020 года остаётся совсем немного, и специалисты по делам Корейского полуострова с определённым напряжением ожидают наступающих новогодних праздников — точнее, того, что за ними последует. Похоже, что следующий год для Северо-Восточной Азии будет годом, мягко скажем, непростым — в регионе назревает новый кризис, пишет Андрей Ланьков, профессор сеульского Университета Кунмин.

Собственно говоря, похожий кризис мы уже видели в 2017 году, на первом году президентства Дональда Трампа. Для Северной Кореи 2017 год был годом впечатляющих успехов военно-промышленного комплекса. Испытано два новых типа межконтинентальных баллистических ракет (МБР), которые стали первыми северокорейскими МБР, способными поражать цели на континентальной территории США. Кроме того, в 2017 году в КНДР успешно прошли первые испытания термоядерного заряда.

Дональд Трамп ещё во время предвыборной кампании неоднократно говорил о своём желании раз и навсегда решить северокорейскую проблему. На действия Северной Кореи новый президент тогда отреагировал в ключе, который был, скажем прямо, весьма необычен для Вашингтона. В ответ на демонстративное наращивание северокорейского ядерного потенциала Дональд Трамп стал намекать на возможность использования американской стороной военной силы.

На протяжении долгого времени было аксиомой, что ни одна американская администрация без крайней необходимости не пойдёт на нанесение ударов по северокорейским объектам, ибо ответом на подобную акцию с большой вероятностью станет массированный артиллерийский контрудар по Сеулу — вся южнокорейская столица, будучи расположенной на границе, находится в зоне досягаемости северокорейской артиллерии. Однако у Дональда Трампа с самого начала его правления была репутация человека, который не слишком обеспокоен интересами союзников, поэтому его угрозы были приняты всерьёз — хотя и поныне неясно, до какой степени президент Трамп тогда действительно был готов к применению силы, а до какой — просто блефовал.

Силовая дипломатия Трампа поначалу оказалась результативной. Во-первых, Северная Корея заявила о своей готовности к переговорам и уступкам — хотя, вопреки часто встречающимся утверждениям, руководство КНДР никогда напрямую не говорило о том, что оно намерено в обозримом будущем отказаться от ядерного оружия. Во-вторых, Китай, обеспокоенный перспективой войны на своём собственном геополитическом заднем дворе, поддержал беспрецедентные по жёсткости санкции Совета Безопасности ООН, направленные против Северной Кореи. При этом Китай, на долю которого приходится не менее 90% всего северокорейского товарооборота, на первых порах активно поддерживал эти санкции.

В-третьих, Южная Корея, в которой у власти с начала 2017 года находится лево-националистическая администрация Мун Чжэ Ина, стала активно заниматься дипломатическим посредничеством между Вашингтоном и Пхеньяном, стремясь усадить Дональда Трампа и Ким Чен Ына за стол переговоров.

Результатом всего этого стала целая серия саммитов. На протяжении 2018 и 2019 годов Ким Чен Ын пять раза встречался с Си Цзиньпином, три раза с Дональдом Трампом, три раза с Мун Чжэ Ином (не считая ещё и короткого обмена приветствиями в Пханмунчжоме летом 2019 года) и один раз с Владимиром Путиным. Если учесть, что в предшествующие годы северокорейский руководитель вообще не встречался с иностранными коллегами, подобная дипломатическая активность не может не впечатлять. Кроме этого, Пхеньян в одностороннем порядке провозгласил мораторий на проведение ядерных испытаний и запуски МБР.

Все происходящее обычно описывается в прессе как «переговоры о ядерном разоружении КНДР», но эта формулировка вводит в заблуждение — ядерное разоружение для Пхеньяна абсолютно неприемлемо, предметом переговоров не является и являться не может.

Когда Северная Корея пошла на контакты с США, её руководство рассчитывало решить две задачи, одна из которых может быть описана как «программа-минимум», а другая — как «программа-максимум». Собственно говоря, эти две программы и создают ту матрицу, по которой действует северокорейская дипломатия.

Программа-минимум проста: Северная Корея стремится не допустить вооружённого конфликта. Считая — с основанием или без — что Дональд Трамп в принципе способен отдать приказ о начале военной операции против КНДР, руководство КНДР пошло на переговоры, рассчитывая таким образом выиграть время или, выражаясь не столь официальным языком, «заболтать» Дональда Трампа.

Программа-максимум куда более амбициозна. В среднесрочной и долгосрочной перспективе Северная Корея стремится получить то, что можно назвать «израильским» или «индийским» статусом. Иначе говоря, КНДР надеется, что её ядерный статус будет со временем будет молчаливо и неофициально признан мировым сообществом.

В Пхеньяне рассчитывают на то, что Дональд Трамп, именно в силу своей необычности и непредсказуемости, является американским президентом, который, по крайней мере, теоретически может подписать соглашение, де-факто признающее северокорейский ядерный статус.

Таким образом, с точки зрения Пхеньяна, нахождение Дональда Трампа в Белом доме является не только источником опасностей, но и источником ценных возможностей. КНДР удалось осуществить программу-минимум. Войны на Корейском полуострове не случилось. Впрочем, принимая во внимание то, как осторожно действовал Дональд Трамп в ходе недавних кризисов на Ближнем Востоке, нельзя не заподозрить, что с самого начала все воинственные речи американского президента являлись блефом и что, вопреки опасениям большинства заинтересованных сторон (в том числе и России), в 2017 году Трамп не имел ни малейшего желания начинать военный конфликт.

Однако в 2017 года Совет Безопасности, действуя с подачи Соединённых Штатов и при активном участии Китая, ввёл против КНДР исключительные по своей жёсткости экономические меры. Фактически КНДР сейчас не имеет возможности вести какую-либо внешнюю торговлю. На протяжении долгого времени северокорейская пропаганда рассказывала о том, что страна находится в «состоянии экономической блокады», однако до недавнего времени подобные утверждения являлись, в общем-то, пропагандистским вымыслом. После 2017 года они стали реальностью.

Первые пять лет правления Ким Чен Ына, то есть период одов, были временем быстрого экономического роста. Поскольку почти вся северокорейская статистика засекречена, оценить масштабы этого роста представляется затруднительным, однако наблюдатели сходились на том, что северокорейская экономика в этот период росла на уровне примерно 3–7% в год. Главным двигателем экономического роста были проводимые Ким Чен Ыном реформы, которые по своей общей идеологии весьма напоминали реформы Дэн Сяопина в Китае восьмидесятых — речь тоже шла о легализации и развитии рыночных отношений в экономике. Однако в новых условиях, которые созданы беспрецедентными санкциями, никакие реформы не смогут обеспечить необходимого для КНДР уровня экономического роста — и в последние два года экономика страны больше не растёт.

Правда, тут Пхеньяну повезло: большой удачей для него стало решение Дональда Трампа начать «торговую войну» против Китая. Результатом этого решения стало изменение позиции Пекина по северокорейскому вопросу.

С лета 2017-го и по весну 2018 годов КНР занимал исключительно жёсткую позицию по отношению к КНДР и полноценно участвовало в режиме санкций. Однако с весны 2018 года китайское руководство начало этот режим по возможности саботировать, активно используя те лазейки, которые существуют в санкционной системе — а иногда и просто поощряя контрабандные поставки. Ключевыми формами китайской помощи, которую КНДР получает в последние годы, являются поставки продовольствия и жидкого топлива, а также появление в Северной Корее беспрецедентно большого количества китайских туристов.

Это предотвратило экономический коллапс, который при иных обстоятельствах вполне мог бы случиться в 2018-м или 2019 годах. Но в долгосрочной перспективе санкции остаются непреодолимым препятствием для возобновления экономического роста. Китайская помощь, во-первых, является своего рода аналогом социального пособия — её хватает на то, чтобы не допустить в стране экономического коллапса, но при этом финансировать экономический рост КНДР в Пекине не намерены. Во-вторых, никто не может дать гарантий того, что китайская экономическая помощь будет поступать вечно — ведь всегда существует угроза того, что в будущий комплексный пакет соглашений между Вашингтоном и Пекином по торговым вопросам могут быть включены и пункты, связанные с отношением Китая с Северной Кореей (иначе говоря, руководство КНР при желании может отказаться от поддержки северокорейского режима в обмен, скажем, на свободу действий для концерна Huawei).

Наличие санкций делает невозможным для КНДР также и ведение дел и с Южной Кореей. Правительство Мун Чжэ Ина готово буквально завалить Северную Корею субсидиями и заключить с ней множество сделок на самых льготных условиях, но при этом оно не решается бросить прямой вызов как Соединённым Штатам, так и в целом международному сообществу, олицетворением которого является Совет Безопасности ООН. Заморожены благодаря санкциям и любые возможные контакты с третьими странами, включая и Россию.

Поэтому в начале 2019 года северокорейское руководство возлагало такие надежды на намеченные на конец февраля переговоры на высшем уровне в Ханое. Подразумевалось, что Северная Корея добьётся от США того, что американские представители в Совете Безопасности поддержат ослабление экономических санкций против КНДР. В обмен на это Северная Корея была готова отказаться от части своей ядерной программы — молчаливо подразумевая при этом, что и уже собранные заряды, и средства доставки к ним, и, главное, значительная часть производственных мощностей, используемых для изготовления ядерных зарядов, останутся в распоряжении КНДР.

Американская сторона, однако, сочла такую сделку неприемлемой, и в итоге переговоры в Ханое окончились провалом, что, судя по всему, стало неприятной неожиданностью и для Ким Чен Ына, и для его окружения. Более того, последующие месяцы показали, что Соединённые Штаты не настроены на ослабление санкционного режима. Результатом стало несколько неудачных попыток начать переговоры, но в настоящее время США не готовы идти на такие уступки, которые бы были приемлемы для Пхеньяна. Вдобавок ситуация осложняется ещё и надвигающимися президентскими выборами в США. Понятно, что у Трампа снизился интерес к корейским делам, и они неизбежно отодвинулись на второй план.

Собственно говоря, о том, что северокорейцы собираются делать в том случае, если приемлемого компромисса с США достигнуто не будет, они достаточно чётко заявили в апреле 2019 года, когда Ким Чен Ын, выступая на сессии Верховного народного собрания сказал, что в Пхеньяне будут ждать до конца 2019 года, а потом «пойдут новым путём». В последующие месяцы представители северокорейского истеблишмента неоднократно подчёркивали, что выдвинутый тогда ультиматум Вашингтону остаётся в силе и что в начале нового года позиция Северной Кореи ужесточится.

В распоряжении Северной Кореи есть несколько шагов, которые могут подействовать на США. По степени возможной провокационности и, соответственно, рискованности их можно разместить в таком порядке:

— Во-первых, КНДР может произвести запуск очередного искусственного спутника Земли. Понятно, что ракета, выводящая на орбиту спутник, технически мало отличается от межконтинентальной баллистической ракеты, однако проведение таких испытаний позволит Пхеньяну заявить о том, что он не нарушает провозглашённый в одностороннем порядке в начале 2018 года мораторий на проведение испытаний МБР.

— Во-вторых, Северная Корея может в одностороннем порядке приостановить действие этого моратория и провести полноценный запуск МБР по так называемой «высокой траектории», то есть без пролёта над Японией.

— В-третьих, Северная Корея может сделать то, чего она не делала уже довольно давно, — запустить МБР по настильной траектории, достаточно близкой к той траектории, по которой могут проводиться боевые запуски ракет.

— В-четвёртых, при проведении испытаний МБР Северная Корея может умышленно рассчитать траекторию таким образом, что ракеты упадут в непосредственной близости от тех или иных важных американских объектов — например, рядом военными базами на Гуаме или Гавайях.

— В-пятых, может быть проведено новое ядерное испытание.

— В-шестых, в качестве крайне маловероятного, но теоретически возможного обсуждается вариант, при котором во время испытаний МБР будет проведён подрыв реального ядерного заряда (предположительно где-то над пустынной акваторией в южной части Тихого Океана).

Понятно, что главная задача Северной Кореи — упомянутая выше программа-максимум — остаётся прежней. Поскольку американская сторона не собирается отменять санкции (или, точнее, требует за отмену санкций от Северной Кореи уступок, которые в Пхеньяне считают неприемлемыми), КНДР хочет воспользоваться своим фирменным приёмом, которым северокорейская дипломатия с успехом пользуется не одно десятилетие. Приём этот сводится к тому, что сначала КНДР создаёт кризисную ситуацию, а потом пытается получить от своих партнёров уступки за готовность вернуться к той ситуации, которая существовала до кризиса.

Непонятно, как на подобный приём сейчас отреагируют в Вашингтоне. С одной стороны, как уже отмечалось выше, похоже, что даже в 2017 году воинственность президента США была по большей части наигранной. С ещё большей вероятностью это применимо к нынешней ситуации, когда Трамп сталкивается с проблемами у себя дома. С другой стороны, Трамп всё-таки является человеком достаточно непредсказуемым, и в том случае, если он решит, что северокорейская сторона нанесла ему личное оскорбление, он, возможно, будет действовать крайне жёстко.

Кроме этого, в условиях предвыборной компании жёсткость, пусть даже и показная, может оказаться политически выгодной, поэтому американским ответом на северокорейские демонстративно жёсткие меры станет, по крайней мере по началу, эскалация, весьма похожая на ту, которую мы видели в 2017 году. Понятно, что такой поворот событий будет представлять собой немалую опасность: даже в том случае если, скажем, американская сторона вовсе не собирается применять силу, сам факт концентрации военных сил может создать ситуацию, в которой конфликт может вспыхнуть вполне случайно.

Таким образом, следующий год, скорее всего, будет на Корейском полуострове неспокойным. Но для того, чтобы в этом убедиться, следует дождаться важного северокорейского ритуала — новогодней речи, с которой на протяжении уже почти семи десятилетий выступает высший руководитель страны. Изучение этой речи покажет, что собираются делать северокорейцы. А в данный момент инициатива принадлежит именно Пхеньяну.

Андрей Ланьков

Источник

Автор Андрей Николаевич Ланьков — востоковед-кореевед, историк и публицист. Кандидат исторических наук, профессор. Преподаватель Университета Кунмин (Сеул).