Бездушные и вороватые: какими увидел белых офицер из Австралии

Капитан австралийской армии Эрнест Уильям Лэтчфорд в конце 1918 года был направлен в Сибирь для несения службы в Британской военной миссии. Он оставил интересные воспоминания, что из себя тогда представляла Сибирь под белыми. Лэтчфорд особенно выделяет чехословацкие части — дисциплинированные, стойкие и высокомерные по отношению к русским. Как только они ушли с фронта, Белая Армия развалилась. Плохое впечатление на австралийского капитана произвели белогвардейские офицеры: бездушные по отношению к солдатам и вороватые.

Воспоминания Эрнеста Уильяма Лэтчфорда о его пребывании в Сибири в 1918-1919 годах были опубликованы «E.W.Latchford — With the White Russians. «Reveille», vol 6 to 12, August 1933 through to vol 7, no. 8, April 1934″ и переведены для сайта «Русской Австралии». Эти записи ценны тем, что позволяют посмотреть на Гражданскую войну в России другим — не красным и не белым — взглядом, относительно объективным (так как австралиец считал эту войну «чужой»). Мы приводим часть этих воспоминаний Лэтчфорда.

***

В районе Читы мы встретили множество «ястребов». Главой области был атаман Семёнов — типичный пират в окружении крепких диковатых парней. Большинство его солдат выглядели полумонголами, и мы не завидовали капитану Марриотту, который был представителем союзников у Семёнова. Последний считался наместником Колчака, но было очевидно, что он и его банда просто охотились за всем, что плохо лежит.
Во время войны некоторые чересчур чувствительные люди считали военнослужащих австралийской армии грубой и агрессивной толпой. Интересно, что бы они сказали при виде этих «хищников»?

***

Американцы занимали особое положение. Они набрали специальную бригаду для службы в Сибири: «Это специальная бригада для службы в Сибири. Набирайте необходимый персонал из числа русских евреев, проживающих в США, и у вас будут не только те, кто знаком с местным языком, но также и деловые люди». Евреи не очень популярны в России, и это относилось к солдатам этой бригады, поскольку их избегали использовать как «за», так и против «белого» правительства по причине их склонности «к самоопределению для малых народов». К ним не испытывал благосклонности ни один из «оказывающих помощь союзников».

Продукты мы доставали на каждой остановке поезда в дополнение к тому, что везли с собой из Владивостока. Местная еда была простой, но очень сытной. Щи (shche), или русский овощной суп был обычным блюдом в придорожных буфетах, и тарелка щей хорошо согревала, будучи супом и овощным и мясным блюдом в одной тарелке. Кроме того, был ржаной хлеб грубого помола, масло, яйца, птица, а когда мы углубились в сибирские просторы — рыба и икра. Со временем знаменитая икра нам приелась — британские денщики просто объелись ей.

***

Проблема военнопленных стояла в Сибири очень остро, и эти края были забиты несчастными жертвами жизненных обстоятельств. Мы впервые столкнулись с ней по дороге в Верхнеудинск, где в прошлом находился большой концентрационный лагерь. Наш поезд остановился на ночь, и к нам пристал жалкий бродяга в лохмотьях, который попросил у нас на очень правильном английском английскую газету! Мы снабдили его из наших запасов, накормили и долго с ним беседовали. До войны он возглавлял австрийский оркестр в лондонском отеле. Его взяли в плен в 1914 году, и на протяжении четырех лет он не получил ни единой весточки от жены и детей. Так культурный человек был вынужден влачить жалкое существование в дебрях Восточной Сибири без какой-либо надежды на возвращение домой.

Верхнеудинск был для него адом, а вид огромного позолоченного креста, возвышающегося над залесенной горой находился в жутком контрасте с его удручающей историей и казался издевательством над нашей христианской цивилизацией (крест был воздвигнут военнопленными в годы войны).

Австрийцы и венгры были хорошими людьми, спокойными, добродушно настроенными и благодарными за любое проявление помощи. Немцы же были слегка высокомерными, и с ними приходилось вести себя построже. После революции надзор за пленными ослаб, и многие из пленных, особенно немцы, присоединились к красным и активно воевали против белых и союзников. В Иркутске многие немцы ушли из лагеря и жили в частных домах среди русских в комфортных условиях, привыкнув слоняться по улицам, проявляя все своё прусское высокомерие. Мы положили конец этому после пары инцидентов, их повыкидывали из домов и новых семей и вернули в лагерь. Никому из нас не хотелось проявлять чрезмерную твердость по отношению ко всем немцам, но и терпеть их поведение тоже не было возможности.

Мы пришли к выводу, что австрийцы и венгры были надёжным народом и использовали их на любой возможной работе. Пока я был в Иркутске при мне всегда было двое венгров, и оба были славными ребятами. Мой денщик – венгерский фермер, который не имел вестей из дому уже пять лет, — был лучшим из всех встреченных мной денщиков. Он присматривал за мной лучше родного брата. Перед отъездом мне удалось перетащить его во Владивосток и устроить так, чтобы о нём позаботились и помогли добраться домой.

***

Как-то я договорился встретиться на стрельбище с русской ротой для тренировки, но с удивлением обнаружил, что рота отправляется в казарму. Справившись о причинах, я выяснил, что сюда же прибыла чешская рота, которая потребовала от русских, чтобы они удалились, что последние и сделали. Чехи и русские не любили друг друга. Отношения между командующими чешской и Белой армий только подливали масла в огонь. Чехи были отличными ребятами, преисполненными сильными национальными чувствами, но они всё время пытались поставить себя выше русских.

Как представитель Британской Империи, я считал, что подобные вещи не должны иметь места среди союзников, и что чешскому офицеру это происшествие не должно сойти с рук. Он в развязной манере сообщил мне, что намеревался провести этим утром стрельбы. Я ответил, что, к сожалению, стрельбище занято русской воинской частью, но всё можно устроить, если своевременно попросить на то разрешения. Он ответил громким «ха-ха» и добавил, что «чехи не станут беспокоиться о таких вещах, как разрешение, и будут делать, что захотят».

Я сказал невежливому чеху, что вопрос не в том, у кого больше прав — у русских или у чехов, а в том, что здесь командую я — британский офицер — и будет сделано то, что я приказываю. Я также заметил, что чешская нация существует только благодаря доброй воле Британской империи.

***

Нельзя было, однако, не восхищаться чехами из-за их прекрасных бойцовских качеств и высокого уровня физической подготовки и тренировки. Они проделали огромную работу по организации отличного корпуса из различных групп военнопленных, разбросанных по всей России, превратив его в ударную силу Белого движения. Союзники поступили правильно, использовав чехов для утверждения своей власти в Сибири. Началом конца стал момент, когда из-за разногласий в верхах их отстранили от активных боевых действий. Надеюсь, что они будут на нашей стороне в будущей войне!

Чехи были сильнейшей составляющей белого фронта, и с их отводом с линии боевых действий всё рассыпалось в прах.

***

Мы пытались заставить русских офицеров присоединиться к солдатам во время разных игр для того, чтобы установить более товарищеские отношения. В русской армии на этот счёт существуют представления, отличные от наших, и мы считали, что у них был слишком большой разрыв между чинами: офицеры никогда не беспокоились о своих людях так, как это учили делать нас.

Меня раздражало то, как русский солдат стоял по стойке смирно, отдавая честь офицеру на протяжении пяти минут или около того, пока офицер отчитывал его за незначительную ошибку.

Я никогда не забуду, как мы познакомили наше подразделение с футболом. Мы договорились с ротой об игре, сами пришли в майках, шортах и ботинках и обнаружили, что в то время, как солдаты появились в подходящей одежде, офицеры всего лишь избавились от шпор и сабель! Они отказались снять с себя ещё что-либо. Ничего более смешного я в жизни не видел. Эти шустрые сибирские ребята раньше никогда не видели мяча. Постепенно они прониклись духом игры и стали получать от неё такое же удовольствие, как и мы. Офицеры стояли в стороне, иногда пытаясь отбить мяч, когда он подкатывался к ним.

Рядовой солдат, гонящийся за мячом, становился по стойке смирно в тот момент, когда замечал намерение офицера пнуть мяч. Мы отучили их от этой привычки и дали понять, что они не на параде, и что лучшим из них является тот, кто первым доберётся до мяча и ударит по нему.

После первого футбольного урока русские офицеры затаили на нас обиду, но мы заметили им, что в британской армии офицер должен уметь делать всё то, что любой другой человек, и, по возможности, чуть-чуть лучше и быстрее, и что люди это ценят. Нужно понимать, что в России, как и в Германии офицеры были «отдельной расой» и имели неограниченную власть, и их шокировали наши грубоватые привычки.

Русский солдат — отличный парень. Весёлый, выносливый, отвечающий добром на добро. Я не думаю, что какой-либо другой солдат сделал бы большее в тех условиях. Он был вынужден переносить тяготы сибирской зимы в хлопчатобумажном обмундировании, в тонких башмаках и при нехватке шинелей. Одна шинель на шестерых!

Русские офицеры, однако, рассуждали иначе, чем мы. Проводя стрелковые соревнования по окончании обучения группы недавних выпускников Военной Академии, я заметил, что один из них нарушает правила, и присудил приз показавшему следующий за ним результат. Это вызвало большое волнение среди русских офицеров. Они подошли ко мне и стали спрашивать «почему». Я указал, что нарушитель сделал то, что не полагалось, и за счёт этого обошел своих товарищей. Они заметили, что это лишь показывает, «насколько тот хитёр», и, по их мнению, это было достойным поощрения. Моё мнение о нечестности нарушителя принимать во внимание никак не хотели.

Ещё случай: мы выдали одному подразделению полный комплект британского снаряжения и через несколько дней с удивлением услышали о том, что китайские лавочники продают что-то из этого снаряжения. К командиру части обратились с запросом, и он признал, что «двинул» вещи. Его обоснование такого поступка заключалось в том, что «люди привыкли иметь одну майку и одну рубашку, так что давать им по две было пустым делом, а вырученные деньги были необходимы для нужд полка».

***

Интересным был охотничий поход в Ленский район в компании с местными бурятами. Штаб миссии в Иркутске имел автомобиль. Британские золотодобывающие компании, работающие на приисках реки Лены, по условиям концессий были обязаны поддерживать в рабочем состоянии дорогу от Иркутска до этих мест.

Буряты — очень гостеприимное и ушедшее далеко вперёд по сравнению с русскими крестьянами в отношении сельского хозяйства, домашнего быта, образования и т.д. Здесь, в 100 милях от железной дороги и в 2000 миль от ближайшего порта, можно было увидеть американскую сельскохозяйственную технику, пианино и добротные дома, построенные из пиленого леса, имеющие большинство удобств, обычных для австралийских ферм.

Буряты были освобождены от воинской службы и жили в хорошо обустроенных поселениях по всей Сибири. Многие бурятские дети даже учились в основанных американцами колледжах приморских городов Китая. Они тепло встретили нас, и мы показали местным парням, как играть в регби. Вся работа в поселке прекратилась, как только был нанесён первый удар по мячу.

К октябрю 1919 года дела у белых пошли совсем плохо. Наш фронт прекратил существование. Железная дорога была запружена воинскими эшелонами, и воцарился полнейший хаос. К этому времени большая часть миссии была выведена из Сибири в соответствии с общей политикой Великобритании. В ноябре я прибыл в штаб и узнал, что меня отправляют в Австралию. Вскоре я оказался во Владивостоке, откуда вскоре отбыл в Японию».