Коллективистские принципы хозяйственной самоорганизации в исторической традиции России

С точки зрения исторических традиций особенно необоснованными представляются проекты отказа от государственного регулирования в России сельского хозяйства, потому что изобилие исключено, в силу природных условий, и даже для крестьянина всегда актуальной являлась проблема физического выживания.

При традиционной урожайности сам-3 — сам-4 русское крестьянское хозяйство не могло быть товарным [60]. Поэтому для развития промышленной сферы, науки и культуры, а по большому счету для выживания России, требовалось заставить крестьянина отдать часть необходимой ему самому продукции. Таким образом, продразверстка являлась, при известных модификациях, действенным на всем протяжении русской истории цивилизационным механизмом. Понимая это, С. Ф. Шарапов, в противоположность П. А. Столыпину, призывал оказывать финансовую поддержку не отдельным крестьянам, ушедшим в отруба или хутора, а самой общине [61].

На трудовом понимании природы собственности базировался, в частности, феномен русской хозяйственной колонизации, установившей существующие пространственные параметры России. Собственническим правовым императивом исторически выступала формула «куда топор, коса и соха ходили». Затраты труда являлись основанием земельного владения. Напротив, покупка земли далеко не всегда признавалась справедливой основой права собственности [62].

На уровне укоренившихся традиционных для русского менталитета представлений крестьян господствовало убеждение о том, что природные ресурсы не могут принадлежать кому-то персонально, ибо есть дар Господа. Земля Божья, а потому ничья в человеческом смысле. Работа на ней является единственным основанием землевладения. Видный исследователь русской общины А. Я. Ефименко характеризовала этот взгляд в качестве коренного понятия крестьянского мира [63]. А. И. Васильчиков вообще отрицал наличие в традиционном национальном понятийном арсенале России дефиниции «собственность» в ее западноевропейском осмыслении, вместо которого циркулировали правовые значения держания, занятия, пользования землей [64].

Итак, собственность в России должна соотноситься с функцией труда, а не капитала. Необходимо установить критерий ответственности за использование ее по функциональному назначению, что может повысить экономическую эффективность природопользования. В этом смысле еще не разрешенный до конца конфликт вокруг парадигмы вовлечения земель в торговый оборот подпитывается именно утратой, например, пахотными землями своего назначения.

Историческим приводным ремнем государственного управления экономикой в России выступала общинная система хозяйствования. «Только благодаря своей уцелевшей общине, своему миру, — писал консервативный экономист С. Ф. Шарапов — и стало Великорусское племя племенем государственным; оно одно из всех Славянских племен не только устроило и оберегло свою государственность, но и стало во главе общерусского государства… Община явилась хранилищем и Христовой веры, и народного духа, и исторических преданий…»[65].

Общинное землевладение соотносилось с национальным идеалом соборного единения. Община брала на себя функции организации вспомоществования всем миром отдельным крестьянским хозяйством. Другим ее назначением являлось решение социальных задач, что соотносилось с критериями социализированного типа экономики (рассмотрение экономических успехов с точки зрения социальной справедливости). Даже западник А. И. Герцен отмечал опровержение русской общинной системой хозяйствования теории мальтузианства.

У общины имелись и собственно производственные преимущества над единоличным хозяйствованием. Реализуя принцип чересполосицы, она обладала значительно большей устойчивостью от воздействия природно-климатических факторов. Выше, в сравнении с единоличными хозяйствами, был и ее потенциал в распространении технических нововведений. Показательны в этом отношении опережающие темпы технических инноваций в аграрном секторе в общинных великорусских регионах, в сравнении с единоличными, по преимуществу малороссийскими территориями [66].

Общинное хозяйствование предоставляло возможность проведения масштабных аграрных мероприятий, каковой, за редким исключением, были лишены индивидуальные собственники. Именно община обеспечила переход крестьянских хозяйств от устарелой трехпольной к многопольной системе севооборота [67]. Среди череды видных мыслителей, апеллировавших к общинной системе как идеальной экономической модели применительно к России, можно сослаться на Д. И. Менделеева. Великий русский ученый считал общину тем идеалом, который в наибольшей степени соответствовал задаче достижения народного благосостояния [68].

Статистика урожайности в Российской империи развенчивает миф о вызванном якобы прежде всего фактором роспуска общины столыпинском аграрном чуде. Последний, 1911 г. премьерства П. А. Столыпина был наименее успешным для российского аграрного сектора начала ХХ в. Наивысшей же динамики в сельскохозяйственном производстве удалось достигнуть уже после убийства премьера в 1913 г. и начавшегося свертывания его экономического курса (рис. 24)[69].

Рис. 24. Урожайность зерна и картофеля в России (ц/дес.)

Опасность демонтажа общины для России и правота шараповских идей обнаружилась в Первую мировую войну. Вопреки предположениям, что частник будет более склонен к проявлениям патриотизма, как человек, защищающий свою собственность, предстала прямо противоположная картина. Крестьянин-единоличник не желал ни идти на фронт, ни снабжать армию продовольствием за бесценок. Ленин был в этом случае совершенно прав, говоря о кулацком саботаже. Политика военного коммунизма была, как известно, еще до большевиков апробирована царским правительством. 20 ноября 1916 г. министр земледелия А. А. Риттих подписал распоряжение о введении продразверстки. Только с октября 1915 по февраль 1916 г. власти 50–60 раз прибегали к карательным реквизициям зерна, понижая ими же самими установленные твердые цены [70].

Даже успешное развитие частного сектора не означает, что результаты затраченного в нем труда будут иметь национальное значение. Так, в Судане и Бангладеш валовое производство сельхозпродукции даже избыточно, что не исключает массовую физическую смертность от ее нехватки. Сомали выступает одним из крупных экспортеров мяса, а собственный народ умирает от голода.

Ставка на фермерский путь реорганизации сельского хозяйства второй раз в истории России ХХ столетия продемонстрировала свою бесперспективность в период либеральных реформ 1990-х гг. Русский общинно ориентированный крестьянин обнаруживал свое ментальное несоответствие эталону американского фермера. Из колхозной общины вышло единоличных хозяйств даже меньше, чем из «мирской» общины во время столыпинских преобразований. К концу 1990-х гг. на долю фермеров в России приходилось лишь 6% обрабатываемой земли и 2% валовой продукции аграрного сектора [71]. В настоящее время число зарегистрированных фермерских хозяйств обнаруживает тенденцию к сокращению [72].

Элементы общинной системы были с успехом инкорпорированы в промышленное производство. На ранних стадиях развития промышленности в России крестьяне приписывались (на крепостных предприятиях), либо нанимались (на вольнонаемных) не в индивидуальном порядке, а общинно. Зачастую сами общины направляли своих представителей на заработок. К началу столыпинских реформ значительная часть русских рабочих не относилась к пролетариату в его марксовом понимании, ввиду приписки их к определенному общинному землевладению (принадлежность к собственникам).

Модель общины была положена в организацию «русской артели», представлявшей собой исключительно национальную форму хозяйственной самоорганизации и самоуправления. Не случайно А. И. Герцен называл артели передвижными общинами. Артельщиков связывала круговая порука, солидарное ручательство всех за каждого. Возведенное в принцип существования равноправие членов артели позволяет противопоставлять ее капиталистическим предприятиям (в литературе используется характеристика их как антикапиталистических организаций). Уместно также говорить об особом феномене русской трудовой демократии. В Российской империи были известны случаи, когда вся деревенская община составляла собой артельное объединение [73].

О высокой трудовой эффективности артельного труда может свидетельствовать опыт форсированного строительства в течение 10 лет Великой Сибирской магистрали, проложенной главным образом руками артельщиков. Лишь 8 тыс. человек были задействованы в прокладке 7,5 тыс. км железнодорожного полотна [74]. Модификацией в организационном отношении артельных форм труда явились впоследствии автономные бригады, получившие с 70-х гг. ХХ в. широкое распространение в ряде высокоразвитых стран с рыночной системой хозяйствования. Очевидно, что опыт общинно-артельной трудовой демократии в России может быть в соответствии с национальными традициями экономической жизни использован и в современной управленческой практике.

Вопреки национальной традиции артельного труда, доля семейных рабочих и членов кооперативов в общей структуре трудовой занятости в экономике России крайне невелика — 0,7%. Это даже меньше, чем во многих западноевропейских странах, исторически более тяготевших к индивидуальным формам найма. Между тем в других православных государствах Европы процентная численность указанной категории экономически занятого населения, как правило, довольно высока, что свидетельствует о наличии связи православия с коллективной моделью организации трудовых отношений. Фактор конфессиональной предрасположенности к общинным формам хозяйственной самоорганизации иллюстрирует приведенный выше рис. 4.

Рис. 4. Конфессиональное сопоставление долей современных рабочих и членов кооперативов в структуре занятости населения европейских стран

Среди христиан наибольшую предпочтительность к коллективистскому хозяйствованию обнаруживают православные, несколько меньшую — католики, незначительную — протестанты [75].

Еще одно характерное сравнение. Руководство современной Грузии, как известно, декларирует стремление развивать экономику страны по американскому образцу. Однако ментальные трудовые предрасположенности у американцев и грузин совершенно различны. Если в протестантских по преимуществу США доля семейных рабочих и членов кооперативов составляет 0,1% экономически занятого населения, то в православной Грузии — 31,4% [76].

ПРИМЕЧАНИЯ

60. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993. С. 18–21.

61. Модели общественного переустройства России. XX век. Отв. ред. В. В. Шелохаев. М., 2004. С. 195–196.

62. Щербина Ф. А. Сводный сборник по 12 уездам Воронежской губернии. Воронеж, 1897.

63. Ефименко А. Я. Обычное право. М., 1894.

64. Васильчиков А.И. О самоуправлении. СПб., 1862–1871. Т. 1–3; Он же. Землевладение и земледелие в России и других европейских государствах. СПб., 1876. Т. 1–2; Он же. Сельский быт и сельское хозяйство России. СПб., 1881.

65. Шарапов С. Ф. Русские исторические начала и их современное положение. М., 1908. С. 25–26.

66. Репников А. В. Консервативные представления о переустройстве России (конец XIX — начало ХХ веков). М., 2006. С. 226–227.

67. Качаровский К. Р. Русская община. Возможно ли, желательно ли ее сохранение и развитие (Опыт цифрового и фактического исследования). СПб., 1890; Васильчиков А. И. Землевладение и земледелие в России и других европейских государствах. Т. 1–2; Воронцов В. П. Крестьянская община. М., 1897; Карелин А. А. Общинное владение в России. СПб., 1893.

68. Менделеев Д. И. Проблемы экономического развития России. М., 1961.

69. Статистический ежегодник на 1913 г. СПб., 1913. С. 716.

70. Булдаков В. П. Красная смута. Природа и последствия революционного насилия. М., 1997. С. 19, 26.

71. Экономист. 1999. № 5. С. 69.

72. Белоусов Р. А. Экономическая история России: ХХ век. М., 2006. Кн. 65. С. 318–319.

73. Воронцов В. П. Артельные начинания русского общества. СПб., 1895; Исаев А. Артель в России. СПб., 1872–1873. Вып. 1–2; Он же. Община и артель // Юридический вестник. 1884. № 1; Калачев Н. В. Артель в древней и нынешней России. СПб., 1864.

74. Паталеев А. В. История строительства Великого Сибирского железнодорожного пути. Хабаровск, 1951.

75. Тенденции в странах Европы и Северной Америки: Статистический ежегодник ЕЭК ООН, 2003. М., 2004. С. 157.

76. Тенденции в странах Европы и Северной Америки. С. 157.

Фрагмент монографии: Якунин В.И., Багдасарян В.Э., Сулакшин С. С. Цивилизационно-ценностные основания экономических решений. Монография — М.: Научный эксперт, 2008. — 160 с.

Фото: артельное маслоделие в Вологодской губернии