Подхалимы капитала: технология фокуса

Если подхалим возьмётся хвалить некоего Сидорова, то подхалимство всегда можно отличить по двум признакам: расплывчатости и отсутствию диалектики. «Спасибо Сидорову за то, что помог мне получить квартиру» — это факт. А «Спасибо Сидорову за то, что он такой замечательный, великолепный, восхитительный»… Где предмет великолепия и восхищения? Диалектика же в том, что всякое достоинство имеет уравновешивающий недостаток. И в реальной жизни мы всегда, выбирая себе какое-то удобство, выбираем и сопутствующее ему неудобство. И если мы трезвы умом, то понимаем это. А если «поплыли» на голову – тогда можем и не понимать.

Именно так и поступают современные апологеты оголтелого капитализма, в которых в нём (если он «правильный», то есть в Европе патентованный, «остерегайтесь подделок») всё хорошо и ничто не плохо.

«Эффективность хозяйственной деятельности при капитализме намного превосходит все предыдущие системы. Для этого есть множество причин, и самая важная лично для меня заключается в том, что капитализм работает при позитивной мотивации человека к труду». – пишет один из таких.

Отметим, что у капитализма, у рыночных систем есть свои достоинства и сильные стороны. Но хвалить их так, как у нас делают западники – это не позиция, это бесстыдство. Прежде всего, не бывает «эффективности» безадресной, всеобщей. Эффективность (да простят меня филологи) – это прилагательное (в смысловом ключе). Эффективность льва – неэффективна для оленя или козы. Эффективность армии противника – совсем неэффективна для нас. Эффективность дохода конкурента – это наша неэффективность, и т.п.

А у западников, при их бесстыдном подхалимстве – получается какая-то невиданная «эффективность для всех», как счастье у Стругацких (тоже на поверку оказавшихся гниловатыми): «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдёт обиженным!»[1].

У этой фразы есть продолжение, которые Стругацкие в советское время предпочли не озвучивать: «а если кто ушёл обиженным – то не верь ни ему, ни глазам своим».

А что такое, скажите, «позитивная мотивация к труду»? Труд, по определению – неприятная необходимость, осознанная как необходимость, если труд свободен, и не осознанная, если труд рабский. Проще говоря, если вас будит плёткой надсмотрщик, то вы не осознали необходимости идти на работу, а если вами же заведённый будильник – то осознали. Позитивной мотивации в неприятной и порой просто мучительной необходимости нет и быть не может.

Если труд приятен, если он вызывает восторг и радость, то это уже не труд, а досуг, хобби. Такого рода занятия не требуют трудовой дисциплины – они сами собой мотивированы. Может быть, Стругацким нравилось сочинять свои романы, и они не воспринимали писательство как труд. Но нельзя же восторг творческого человека, упивающегося своими буковками, распространять на хлебороба или хлопкороба, изнывающих на палящем солнце в монотонной, однотипной работе, на ассенизатора, на шахтёра в подземной дыре или работника каменоломни! На продавца, через которого целый день идёт унылая очередь смертельно надоевших покупателей, или на охранника в магазине, который сходит с ума от безделья, целый день торчит, как столб, на одном месте!

Для того, чтобы дать «позитивную» мотивацию труду – надобно в корне изменить сам труд, механизировав его до полной автоматизации чёрных работ и монотонных участков. Капитализм этого, во-первых, не сделал, во-вторых, не настроен этого делать, а в третьих, самое главное, эти вопросы вообще вне компетенции общественных отношений.

Это вопросы науки и техники, изобретательства. Автомобиль или кофемолка работают при социализме, при капитализме, а если их отвезти в феодализм, то они и там будут работать, при условии наличия электричества. Механизм так устроен, что он в принципе не понимает – кому и зачем служит.

Если же мы говорим про общественные отношения, то никакие из них не могут дать «позитивной мотивации к труду». Если таковая появилась – значит, труд исчез, уже не платить деньги надо, а брать! У меня есть позитивная мотивация покататься на каруселях в летнем парке, но мне же не будут платить зарплату за кружение на них!

А уж менее всего дать позитивную мотивацию труду может неограниченный капитализм! Вот уж кого в «позитивной мотивации» не заподозришь – так это его. Теоретически можно совместить выплеск гормонов счастья с тяжёлым монотонным трудом в условиях энтузиазма и романтики. Мы настолько восхищены своим замыслом, что не замечаем усталости и монотонности!

Но какой же энтузиазм при капитализме? Обогатить хозяина? Какая же там романтика, в мире чистогана?

Когда-нибудь, в умозрительном коммунизме, всякий труд станет творческим, и тогда можно будет говорить о позитивных мотивациях художника при домостроительстве или на каменоломне. Но сейчас-то, сегодня, зачем об этом говорить – воду в ступе толочь?

Понятно, что мотивация труда при оголтелом капитализме построена на терроре и шантаже работника работодателем. Диалектика в том, что в этом не только слабая, но и сильная сторона капитализма (достоинства – продолжения недостатков). Постоянно существуя под прессом террора и шантажа, работник становится:

1) Очень дисциплинированным, собранным, предельно полезным хозяину.
2) Закалённым, удароустойчивым, крепким с точки зрения выдержки.

Игра на выживание – очень жестокая игра, но она лечит все и всяческие сопли. Выживают в итоге самые сильные, стойкие, выносливые, не склонные к нытью.

Что такое американское общество? Я понял это, рассматривая чудовищные фото «ржавого пояса» США. Это целые города, некоторые огромные, ставшие руинами, потому что в их стальной индустрии пропала нужда. Кто плакал над этими десятками Чернобылей, среди которых Детройт? Я знаю только одного американца, который поплакал – это гениальный Стивен Кинг. А больше никто даже не плакал…

Разглядывая фотографии улиц и площадей «ржавого пояса», я понял, в чём и сила, и ужас американизма.

Это армия без лазаретов. Человеку с детства доходчиво объясняют: если ты упадёшь, тебя поднимать никто не будет! Поэтому, чёрт тебя побери, держись на ногах, чего бы тебе это не стоило! Все павшие остаются вдоль обочин, и о них мгновенно забывают. Хочешь жить – иди.

Такой подход формирует нацию «стальных крыс»[2] — из поколения в поколение отбираемых для боя за выживание. У такой нации любое проявление сентиментальности – всегда расчётливое лицемерие. Они путём долгого отбора лишены способности жалеть других, а главное – жалеть себя.

Естественно, армия без лазаретов – мобильнее и быстрее, чем армия с огромными гуманитарными обозами. Эскадре из разных кораблей никогда не угнаться за эскадрой, составленной из одних лишь быстроходных кораблей.

Вот вам пример диалектического мышления, которому следует поучиться западникам-подхалимам: мы понимаем, в чём сила США, и мы одновременно понимаем, что сила эта базируется на ужасе. Это куда реалистичнее, чем трёп о «позитивной мотивации к труду» при капитализме. Сейчас, конечно, все дворники вскакивают в пять утра подметать дворы в ликующем восторге от своего положения!

+++

Уже цитированный автор пишет:

«Капитализм как экономическая система основан на двух с половиной принципах. Во-первых, это частная собственность. Она позволяет человеку богатеть и распоряжаться своим богатством — это мощный стимул плодотворно трудиться. Во-вторых, это рыночный механизм ценообразования. Он является простым и надёжным инструментом для измерения сравнительной эффективности, разумеется, если обмен осуществляется свободными людьми — без принуждения и обмана.

И, в качестве половинки основного принципа капитализма, стоит ещё упомянуть конкуренцию. Она логически вытекает из рыночного ценообразования, но заслуживает отдельного упоминания, настолько важна конкуренция для бесперебойного функционирования капиталистической системы хозяйствования и настолько хрупкой и уязвимой она является. Иными словами, капитализм — это частная собственность плюс рыночное ценообразование в условиях конкуренции между людьми».

С позиции чистой логики выведенные здесь (и далеко не только здесь) принципы неограниченного капитализма противоречат… собственному обобщению. Они сформулированы зоологическими инстинктами, причём для человека в единственном числе. Их нельзя расширить на множество людей, обобщить, превратить в нечто алгебраическое, абстрактное. Говоря словами Канта – такая «максима твоей воли» никак не может «быть всеобщим законом».

С позиции чистой логики частная собственность одного человека – это отсутствие таковой у другого человека. Задумайтесь: если что-то принадлежит всем без исключения, оно же не является частной собственностью! Оно является – раз всем дано – общественной собственность, достоянием всего общества!

Частная собственность – это только то, что вызывает зависть у других. А если у всех одинаковые квартиры, пусть даже и записанные как частная собственность – так ведь это же общество всем выписало одинаковую жилплощадь! Записать её на человека можно, как угодно, бумага всё стерпит, но очевидно же, что одинаковые квартиры у всех – это общественное достояние данного общества.

Если вы станете собирать осенние листья в парке пучком, и называть это вашей частной собственностью, то над вами посмеются. Потому что собрать осенние листья может любой. А частная собственность – только то, что другому не дано собрать. Вы собрали, а другой не может. Только это и выделяет частную собственность из общественного распределения.

Столь же наивны с точки зрения чистой логики и рассуждения про справедливость рыночных цен, про пользу конкуренции. Рыночное ценообразование невозможно без принуждения или обмана – иначе зачем ценам быть «свободными»? Зачем им скакать?! Зачем не вычислить и не зафиксировать их как закон? Понятно, что кто кого как обманет или задавит – тот так и продаст. Иначе установленные «по справедливости» цены застыли бы и не менялись.

Что касается конкуренции и монополий, то они не могут быть ни выгодны всем, ни невыгодны всем. Их польза или вред необобщаемы. Это личный опыт частного лица. Одним людям выгодна конкуренция, а другим – не менее выгодна монополия. А вывести такое, чтобы было одинаково выгодно всем – в данной ситуации невозможно.

Возвращаясь к определению Канта, капитализм не обобщает имущества именно потому, что он не в состоянии обобщить мысли, идеи, вывести общие, равные ко всем законы. Это общественный строй, при котором «максима личной воли» изначально и в принципе не может «стать всеобщим законом».

Если я ростовщик, а все вокруг станут ростовщиками, подражая мне, то кому же я стану ссужать свои грязные деньги? Если я свекловод, и продаю свёклу дорого, а картофель беру дёшево, то что будет, когда «максима моей воли» превратится во «всеобщий закон»? Картофель для меня подорожает, а свёкла моя подешевеет!

Вывод: неограниченный капитализм есть отражение зоологических инстинктов доминирования и поглощения в человеческих отношениях. И он по самой природе своей антиобщественное явление.

Цитируемый апологет капитализма пишет: «Освобождение человека от необходимости насилия, с моей точки зрения, является основным достижением капитализма. Это имеет огромное мировоззренческое значение и колоссальный потенциал для развития человека будущего. Капитализм существует на нашей планете всего около двухсот лет, но его этическое влияние на человечество и успехи в созидании богатства очевидны для непредвзятого взгляда. Огромное ему за это спасибо!».

Но каким образом и в каком месте капитализм освобождает человека от необходимости насилия – если он, наоборот, эту необходимость прямо предписывает?! Не спутал ли наш автор капитализм с его противоположностью?

«Этическое влияние на человечество и успехи в созидании богатства» у капитализма вылились в зверства колониализма, опиумных войн, в две мировых бойни небывалых ранее масштабов, в лагеря смерти на десятки миллионов «абонентов», в массу современных геноцидов и локальных войн, неисчислимых на планете.

У капитализма есть сильные стороны – но уж пацифизм и ненасилие, миролюбие никак к ним не относятся!

Давайте не будем опускаться до полемики.

Давайте поговорим о капитализме без любви и без ненависти. Объективно. Научно.

+++

Единственное научное определение капитализма – это неопределённость и непредсказуемость.

Если мы живём, не зная, что с нами завтра случится – мы живём при неограниченном капитализме[3].

Все остальные определения его ненаучны. Это сказки не очень умных и надвое сказавших бабушек.

Предлагаемые оппонентами свойства определения капитализма – просто смешны.

Нужна ли капитализму частная собственность? Смотрим на историю, и видим: частная собственность может быть – и её может не быть. Её можно обрести, и потерять, и снова обрести, это не введёт в капитализм и не выведет из него. Её могут восторженно признавать – или нагло конфисковать. В истории капитализма хватает примеров и того, и другого.

Рыночные цены могут сложиться справедливо или несправедливо, и никто не знает, как будет завтра, тем более, что и само понятие «справедливости» чуждо азартной игре хищников и охотников.

Демократию могут ввести, и отменить, и снова ввести: оттого, что Пиночет создал хунту, капитализм в Чили не кончился, да и не начался. Он продолжился хунтой. А потом обратно ввёл демократию, но никто не знает, на какой срок.

Уровень жизни может быть высоким или низким, стать высоким из низкого или низким из высокого. Это не вводит капитализма и не отменяет его. Если охотнику сегодня повезло на охоте – из этого не следует, что ему повезёт завтра. И даже наоборот: если ему повезло набить гору дичи, то, скорее всего, он опустошил лес, и завтра будет голодать.

Конкуренция может быть, а может и не быть, вытесняясь монополиями. Запретить монополию может только монополия, а как можно запретить монополизацию, если ты слабее тех, кто занят монополизацией? И получается чушь какая-то: чтобы не было монополий, нужна монополия, а то, если не будет монополии, то появятся монополии…

Базовая, философская основа капитализма – «номинализм средневековый». То есть: отрицание реальности универсалий, реальности обобщённых понятий. Раз так, то всё уникально, тождеств нет, подобия – условны и выдуманы людьми как химера сознания. Следовательно, каждая судьба уникальна, и подвести Петра с Иваном под общий закон – невозможно. «Каждому – своё», как на воротах Бухенвальда.

Базовая, философская основа социализма – «реализм средневековой», признание реальности общих понятий. Отсюда – Иван и Пётр, даже если не похожи внешне, одинаково человеки. На них обоих в равной мере распространяются обобщённые права человека: что есть у Ивана, должно быть предоставлено и Петру, чего нет у Петра – не должно быть и у Ивана.

Как только вы признали «золотое правило нравственности», общее для всех религий мира, так вы подписали оголтелому капитализму смертный приговор. Как только вы начали обобщать мысли (абстрактное мышление) – вы сделали первый шаг к обобществлению имуществ.

Отсюда можно сбежать в номинализм с его «уникальностью каждой судьбы», а больше отсюда сбежать никуда нельзя. Сбежав в уникальность «каждому – своё» вы похерите закон, государство, мораль и критерии психиатрии. Заодно и науку с культурой. Чем, собственно, неограниченный капитализм, ставший сегодня сгустком извращений, и занят.

При капитализме богатство не награда, а счастливый случай, бедность не наказание, а несчастный случай. Из его неопределённости и непредсказуемости вытекает и необязательность всего. Капитализм может быть ханжески-религиозным, а может быть и разнузданно-оргиастическим. Как решат те, кто наверх пробились, их воля – а не общий закон.

Если богатый везунчик, баловень судьбы и азартной игры, даст денег на раскопки динозавров – то будет палеонтология. А если не даст – значит, не будет. В зависимости от его произвола решается судьба любой науки или разработки. То же самое и с культурой. Если капиталисту хочется, чтобы расцвела поэзия или живопись – они расцветут. А неинтересно ему это – могут сразу лечь в гроб. Тоже нет никакого закона – а есть только его хозяйская воля.

Необязательность всего обуславливает то, что при капитализме всё внезапно и вдруг появляется, а потом так же внезапно и вдруг исчезает.

Капитализм может иметь 100% грамотности или иметь 90% неграмотных, грамотность не создаёт его, а неграмотность не отменяет. И то, и другое – необязательно, на усмотрение спонсоров. Купец Третьяков мог собирать картинную галерею, а мог и не собирать. К нему не явилась бы ревизия, спрашивать, почему он перестал покупать картины и увлёкся балеринами, например. Само возникновение нашей Третьяковки или Эрмитажа – необязательно. Они появились, а запросто могли бы и не появиться, если бы хозяева жизни на другое предпочитали деньги тратить.

Подтверждает эту мысль современный сторонник капитализма, написав с восторгом: «И, хотя, многие справедливо критикуют капитализм за его многочисленные несовершенства, капитализм всё же гораздо лучше других систем, потому что воспроизводит свободных людей, отвергающих ложь и насилие».

У нас ведь потеряны навыки логического мышления. Ибо «свободный человек» ведь не только «ложь и насилие» может отвергать (которым от этого ни жарко, ни холодно[4]). Свободный человек вообще может отвергнуть что угодно: образование и культуру, науку и логику, медицину, посчитав, что лучше лечиться крапивой, помощь попавшему в беду[5] и т.п.

Мы об этом и говорим: о всеобщей необязательности, вырастающей из всеобщей неопределённости.

В частной собственности одного человека заложено отсутствие частной собственности у другого человека. Потому что единоличный захват какого-либо владения предусматривает, что другие этого захватить уже не могут. А если смогут – тогда ты перестанешь быть собственником. Точно так же и свобода одного человека при соблюдении прав другого обернётся несвободой (сперва – нравственной, а после и законодательной). Свободу можно поделить на кусочки между всеми – или отдать целиком одному человеку, тогда другим свободы и не понюхать.

[5] М.Булгаков гениально описывает, как реализует свою свободу профессор Преображенский. Не хочу, говорит, помогать детям Германии! Хотя я им и сочувствую, и полтинника не жалко – а вот не хочу, и всё! Свободный человек! Отверг для себя, вместе с ложью и насилием, ещё и сочувствие…