Понимание истории и «монархизм средневековый»

Когда мы говорим о древней и средневековой истории, то, с одной стороны, говорим об эпохе снятой, преодолённой, не актуальной для современного человека. Конечно, мы не можем напрямую транслировать методы или смыслы, ценности или средства из Средневековья. Понятно, что необходим ИСТОРИЗМ[1] – одно из великих открытий советской исторической науки. Но, с другой стороны – древность и средневековье с точки зрения их протяжённости огромны по сравнению с Новым и Новейшим временем. Потому нельзя недооценивать вклад древности и Средневековья в формирование человека, в его цивилизационное строительство и строение.

Мы возникли не вчера и не позавчера. Мы – такими, какие мы есть сегодня – непрерывно формировались веками и тысячелетиями. Изменчивость и неизменность основных слагаемых человека – понимание их единства и борьбы есть важнейшая черта диалектики.

В этой связи значение такого явления, как «монархизм средневековый», вытекающего непосредственно из древнейших и наиболее архаичных эпох – трудно переоценить.

В марксистской традиции монархизм трактовался крайне упрощённо и контрпродуктивно с точки зрения миропознания. Он трактовался, как «наивный монархизм» — то есть ничем не оправданная, внушённая лишь лживой пропагандой наивная вера крестьян, и вообще угнетённых классов в несуществующего доброго «царя-батюшку». То есть монархизм угнетённых классов трактовался исключительно как глупость и темнота забитой массы, чистой воды «надстройка» не имеющая под собой никакого объективного «базиса».

Когда при И.В. Сталине стали снимать исторические фильмы про великих и прогрессивных русских царей, когда в речах главкома зазвучали отсылки к памяти Дмитрия Донского и Александра Невского, то это не нашло отражения в теории марксизма-ленинизма. Получилось, что прогрессивные цари-герои были, но сам по себе царизм – лишь машина по угнетению и обману масс, и ничего больше. То есть нелепость получилась – а всё из-за пренебрежения марксистских начётчиков к диалектике.

Между тем диалектика учит: то, или те, кто сегодня выступают врагами и силами регресса – вовсе не всегда такими в истории были. Всякий паразитический, регрессивный и архаический класс, и вообще социальный институт – когда-то был нужным и прогрессивным, иначе он бы просто не сложился.

Сегодня мы не пользуемся каменными орудиями пещерного века, но это не значит, что те, кто ими пользовались, были дураками. В своё время каменные орудия стали изготавливать напротив, самые умные, самые талантливые и социально-ответственные члены первобытного общества. И хотя сегодня каменный топор диалектически «снят», заменён и вытеснен из обихода – роль каменного топора в становлении производительных сил человечества достойна великих монументов!

+++

С точки зрения диалектики древний и средневековый монархизм – не есть тупое орудие тупого угнетения тупых людей. Это был инструмент выживания, адекватный, и единственно-адекватный для своего времени, своих эпох, необходимый в них и для них. Без монархизма и строительства великих империй либерально-республиканское устройство первых общин не сумело бы выбраться за пределы крошечных полисов и вечевых республик, а культурное наследие Афин или Новгорода оставалось бы достоянием жалкой кучки людей, не становясь всемирным и всечеловеческим наследием.

Поэтому мы должны и обязаны говорить, что монархизм – это исторически более прогрессивный строй, чем либеральный республиканизм и парламентаризм, которые напрямую вырастали из примитивнейших задач примитивнейшей родо-племенной организации общества.

Присяга либеральному республиканизму, британскому парламентаризму, олигархическому сговору собственников, хищников и бандитов, не познавших уравнительства перед престолом – была одной из основных теоретических ошибок марксизма. Грубее говоря, в силу целого ряда объективных и субъективных причин, марксисты «поставили не на ту лошадь», и в итоге у них телега оказалась впереди лошади.

Как говорить правильно с точки зрения современных исторических знаний. Я предлагаю на обсуждение товарищей такую схему:

I. Первобытный мир есть мир абсолютного хаоса и беззакония. Единственный его закон – это закон силы, закон джунглей. Его «боги» — в сущности демоны: злобы и алчности, себялюбия и своеволия, насилия и разбоя.

II. Упорядочивание первобытного мира, подведение его под закон, превращение человека из хищного зверя в слугу закона, первой своей стадией имеет самую слабую. Это и есть полисно-вечевая демократия либеральных свобод и частнособственнического уклада. «Боги» этого мира – ещё множественны (язычество), но уже содержат в себе зачатки понятий о справедливости, законности, человеколюбии и т.п.

III. Становление политического монархизма тесно связано со становлением монотеистических религий. Царь или король выступают не просто «первыми среди равных» в кругу алчных разбойников (как в средневековой Англии). Царизм, сам того не понимая, исторически-объективно, играет роль «великого уравнителя».

IV. Переход от диктатуры тирана к диктатуре закона, от вертикального равноправия (всех перед царём) к горизонтальному (все равны перед законом). Это и есть переход в социализм. Откуда дорога в коммунизм – то есть в царство чистого Разума, освобождённого от оков звериных инстинктов и подсознательного садизма, имеющего зоологические корни в человеке.

+++

Такая вот схема реальной истории, которая требует к себе уважения хотя бы потому, что социалистическая революция свершилась в царской России, а не в парламентской Англии. Англия, как мы видим, вместо социализма дошла до Содома и Гоморры. Факт? Факт.

Вопрос, который я поднимаю – не просто вопрос для историков. Это не сухой и не теоретический вопрос. Вопрос о монархии, как стадии непосредственно предваряющей социализм (царство законности) – очень важен и в политической борьбе.

Союз социалистов с либералами – противоестественный, в силу этой схемы. Социалисты тянут вперёд, от вертикального равноправия к более развитому и прогрессивному, горизонтальному (когда монарха заменяет закон). А либералы тянут назад, к родо-племенной вольнице «военной демократии», к первобытному «свободному» гомону в стае хищников, разбойников и мародёров. Которая весьма свободно решает – на кого ей сегодня напасть и у кого награбить благ.

А следовательно, любые заигрывания с буржуазным республиканизмом (весьма свойственные историческому марксизму) – контрпродуктивны. Ошибка марксизма, которую необходимо исправить, в том, что марксизм не выделяет УБИЙСТВА в качестве крайней и окончательной степени угнетения человека человеком.

А нужно понимать: угнетатель угнетает, убийца убивает. Угнетатель сохраняет жизнь – пусть ужасную, пусть безобразную – но, кто живой, имеет и надежду. А кто убит – никакой надежды не имеет. Следовательно, надо честно и последовательно отстаивать позицию: защита народа от внешнего геноцида (по типу геноцида американских индейцев, аборигенов Австралии, сербов и др.) – первостепенна по отношению к любым формам борьбы с внутренней эксплуатацией.

С одной стороны

— царизм есть военно-террористическая диктатура с огромным произволом монарха.

С другой, исторически,

— царизм не просто союз садистов с мазохистами, из которых одни истязают без причины, а другие это терпят неизвестно зачем.

Именно в качестве военно-террористической диктатуры царизм выступает инструментом пресечения геноцида русского народа со стороны тех, кто на всех континентах организовал такие «чистки земли от аборигенов» в рамках колониальных захватов и опиумных войн.

Подлинный сталинизм, что видно даже из фильмов сталинской эпохи, не закрывая глаза на безобразия царизма, подчёркивал своё уважение к царизму в той части, в какой царизм способствовал организованной военной защите народа.

От чего? От «индейского» истребления и «перезаселения» опустошённой земли. Если речь идёт о войне с внешним захватчиком, несущим геноцид – царизм выступает, с точки зрения сталинской оценки истории, союзником народа.

Угнетатель — гнетёт, убийца — убивает. По сравнению с убийством все прочие формы эксплуатации необходимо считать «мягкими» (относительно «фабрик смерти»).

+++

Для того, чтобы дойти до социализма по лестнице истории – нужно, чтобы было кому дойти. Чтобы народ не истребили чисто биологически, в рамках борьбы за землю и ресурсы, которые, отбирая у других – присоединяют к себе, и тем самым снимают остроту внутренних противоречий угнетательского общества.

Равенство и взаимоуважение людей не может возникнуть само по себе, из бешеной борьбы особей за существование и ресурсы. Даже «братство» для язычников древности имеет иной смысл: «брат – брать»(брат отнимает часть отцовского наследства, «берёт»). Отсюда и «братство», как у Авеля с Каином, как у Аттилы с убитыми им братьями, как у турецких султанов, традиционно вырезавших братьев, и т.п.

Монотеизм говорит, «Один Бог на Небе», запрещая зверства, и пресекая коррупцию (подкуп) потусторонних сил, распространённый в многобожии.

«Один Бог на небе», говорите? Но до неба далеко! Как на земле отразить эту реальность равенства всех перед одним законом? Когда скрижали завета одни для всех, сильных и слабых, богатых и бедных, вооружённых и безоружных? Если Бог един, и он всё создал, и всё принадлежит Ему и только Ему, то и люди все равноправны (изначально имелось в виду – равны в ничтожестве перед Богом).

Но если все должны жить по единым законам и закон для всех един – тогда и собственник должен быть только один! Царь в царизме рассматривается как ЕДИНСТВЕННЫЙ частный собственник на всё, что есть в его земле. Это и есть главный удар по частной собственности, по её структуре и психологии, которые диалектически, объективно наносит царизм! Сам-то царизм конечно, этого не понимает, он же продукт своей эпохи и заблуждений своего времени.

Однако иностранные, особенно английские и польские гости в один голос недовольно пишут, что на Руси царь есть собственник всего и вся. А о частной собственности — как о стабилизации и увековечивании (захватного права наглеца и хищника, узурпатора мира божьего). Хищники-то есть, а вот стабилизировать и увековечивать их захват царь отнюдь не собирается: в любой момент может всё отобрать, и часто так делает, чтобы не зазнавались, в касту превосходства, в касту сверхчеловеков не выделялись, почвы для социального расизма и фашизма не обретали. И этим царь весьма отличен от английского или польского королей – которыми их магнаты и лорды (современным языком, главари мафий, организованных преступных сообществ) вертят, как хотят.

Конечно, не думая об этом, не понимая этого – царизм своей парализовавшей бандитизм неограниченной частной собственности «деспотией» формировал первую, примитивную, но необходимую фазу и стадию РАВЕНСТВА И РАВНОПРАВИЯ: вертикальное равенство.

Князь и мужик понимали, что они вообще-то не равны, но перед царём – равны. Царь может любого выпороть: хоть мужика, хоть князя. Царь может хоть завтра сделать князя мужиком, лишив всех прав и достояния, а мужика – если ему вздумается, вывести в князья.

С современной точки зрения такого рода равенство не перед законом, а перед деспотом – чудовищно, оно неизбежно переполнено самодурством, изуверством, дикими причудами царей, фаворитизмом и безобразием, творимым фаворитами, немотивированными ничем опалами или назначениями. С современной точки зрения – это вакханалия бесправия и беззакония.

Но в этом горниле выплавлялось то представление о равенстве людей, которое является наиболее прогрессивным с современной точки зрения. Частнособственнические «демократии» и либерально-свободные Афины и Новгороды, казачьи республики-ватаги – исторический тупик. Они нестабильны и непрочны, они могут создать только кастовый строй, Карфаген – единственно, к чему они могут прийти в силу внутренней логики частнособственнической республики.

В них закладывается, как инстинкт, как внушаемый с рождения рефлекс – представление о неравенстве человеческого вида, социальная и расовая дискриминация. Технически эти злокачественные образования истории ещё не могут осуществить зомбирование и чипирование рабов – но сама идея уже витает в их республиканском воздухе. Превратить людей в биороботов – заветная мечта и карфагенского рабовладельца, и новгородского боярина.

Ещё одна черта частнособственнического республиканства карфагенско-новгородско-афинского типа – гиперагрессивность, воинственность, постоянный, доходящий до белого каления колониализм. Хищник хочет жрать – республиканец хочет грабить. Поскольку вся частная собственность построена изначально на ЗАХВАТНОМ ПРАВЕ (сильный хапнул, и сказал – «отныне и навсегда это моё, а кто не согласен – по шее дам»), республики частных собственников, от древних Афин до современных США, постоянно везде лезут с войнами и агрессиями.

Война для таких злокачественных социумов, выстроенных на классовом и кастовом неравенстве, не только средство дополнительного обогащения крупных собственников, но и шанс для неимущих решить грабежом на стороне свои проблемы: выбиться в собственники.

Что мы видим на протяжении всей истории? Монархии воюют по желанию. Республики (и парламентские монархии) – по необходимости. У республики собственников нет свободы выбора – воевать или мириться. Для них война – не только «мать родна», но и необходимое для вынесения вовне социальных проблем средство. Если собственническая республика долго не будет воевать – она умрёт, как мы умрём, если долго не будем кушать.

И вот очень значимый для меня вопрос: откуда же можно перейти к социализму? Из деспотической монархии русского типа или из криминально-масонерного кастового и разбойничьего парламентаризма британского типа?

История уже дала ответ на этот вопрос, сделав русских первыми носителями социализма, а англосаксов – главной силой, сопротивляющейся идее равенства и справедливости. Но может быть, это случайность, а не принципиальная ошибка Маркса, «поставившего не на ту лошадь»?

Зверства царизма, его вырождение, его извращения – хорошо известны и обильно описаны. Как, впрочем, и зверства британского парламантаризма и американского республиканства – которых мы застаём в каждому веке увлечёнными работорговлей и наркоторговлей, колониальным грабежом и этническими «чистками», агрессиями и вероломством.

Кто из них страшнее – вопрос вкуса. Обе системы страшны, как ядерная война. Можно углубиться в зверства царизма – и сказать, что ничего хуже царизма нет на свете. Можно и наоборот – углубиться в зверства англосаксов – и прийти к тому же выводу. Расстрелянные прямо на улице рабочие выглядят одинаково, что в Петербурге, что в США (важно отметить, что никакой разницы в расправе над рабочими между монархией и американской республикой не найти даже под микроскопом).

Давайте не будем торговаться, и убеждать оппонентов, что день международной солидарности трудящихся (1 мая) – рождён расстрелом рабочих в Чикаго. Можно было бы и 9 января таким же днём солидарности сделать, просто зимой на демонстрации ходить не так удобно, и маёвку в виде пикника не соберёшь…

+++

Я ещё раз подчёркиваю: решать, кто страшнее выглядит, царизм или англосаксонский лживый строй – ДЕЛО ВКУСА. И выбор Маркса в пользу англичан – лишь проявление его личного вкуса. А вот вопрос — в каком из режимов есть выход из ада – это уже не дело вкуса. Это уже научный вопрос, проверяющий нас на знание диалектики.

Социализм – четвёртая формация после трёх: первобытной дикости, республиканского варварства, монархической деспотии. Человек восходит от войны всех против всех через переходные формы «одомашнивания», к вертикальному единству всех перед одним тираном. Это вынужденное и насильственное единство выступает необходимой школой социализма, оно учит социализму.

А буржуазно-республиканские формы учат только кастовому строю и колониальному грабежу, с последующим дроблением человека на множество видов, с зомбированием и чипированием простого человека в итоге. Когда человек, не являющийся богатым, в итоге всех процедур правящей банды теряет свою человеческую природу, способность к мышлению и свободу воли, превращается в программированного, всегда покорного и всегда всем довольного биоробота.

Монархическая деспотия есть пролог социализма, потому что от вертикального (деспотического) равенства человек переходит к горизонтальному равенству законопослушности и ответственности. Его вначале научили, натаскали служить, сделали служебным винтиком – а потом он, научившись служить – обретает достойные служения ценности и идеалы.

А если его служить не выучили, если его растлили вечной похотью господства и самоволия – то любые формы социальной ответственности и солидарности он воспринимает, как покушение на свою свободу, на своё положение «хозяина себя».

И религия, и социализм говорят человеку: «ты родился не сам для себя, а для служения идеалам, которые гораздо больше и важнее твоего индивидуального существа. Люди приходят и уходят – а цивилизации пребывает вовеки, меняя своих носителей, но сохраняя собранные ими сокровища наследия».

А что может сказать человеку безответственное и эгоистичное «освобожденчество»? «Ты родился сам для себя, ты и твои похоти – высшая ценность. Хочешь чужого – воруй, мешают чужие – убей. Правил нет, победителей не судят».

Когда человек таким духом себялюбия и своеволия растлен с пелёнок, то он совершенно непригоден для дела строительства социализма (как и для монотеистического религиозного культа тоже непригоден). Получается разбойничье и разрушительное существо, которое стремится побольше взять, поменьше напрягаться. Что ему кажется лично невыгодным – он не делает.

Такой человек хорош только как уголовник: он плох как строитель, и плох как труженик, плох как солдат и плох как учитель. Любой социальный статус он принимает, как оборотень обличье, с одной мыслью: чего там можно урвать и хапнуть?

Но воры из таких получаются виртуозные, что в последний раз доказала «приватизация» в России. В воровстве у них и квалификация высшая, и силы немереные, и воля железная. Такое бы упорство – да на строительство чего-нибудь людям полезного!

(Продолжение следует)