Трудовой коллектив: прошлое и настоящее

Обычно считают, что советская цивилизация закончила свое существование 25 декабря 1991 года. Именно тогда последний руководитель СССР М. С. Горбачев обратился к народу с речью, где заявил, что «в связи с образованием Содружества независимых государств» он уходит в отставку. Сразу после этого в телеэфире в последний раз прозвучал гимн СССР и в 19.38 мск флаг СССР — красное полотнище с серпом и молотом — был спущен с флагштока над Кремлем и вместо него поднят российский триколор. Но цивилизация — понятие более широкое, чем государство.

Оно включает в себя и общество, и модель отношений между людьми — все то, что С. Г. Кара-Мурза назвал жизнеустройством. 25 декабря 1991 года прекратило существование советское государство, хотя Советы как органы управления еще наличествовали в РФ до 1993 года. Продолжая существовать, элементы советского жизнеустройства трансформировались до неузнаваемости еще долгие годы после СССР.

1.

По моим внутренним ощущениям советское общество и его взаимоотношения стали исчезать уже в правление президента Путина, через много лет после того, как в экономике воцарился капитализм. Для меня субъективно советское жизнеустройство закончилось, когда кафедра, где я трудился более 20 лет, была расформирована и слита с другой кафедрой, а ее коллектив фактически превратился в собрание индивидуалистов, удерживаемых лишь административными узами. Причем по моим наблюдениям нечто подобное несколько лет назад стало происходить во всех областях жизни постсоветских бюджетников, а не только в сфере образования, где я тружусь всю свою сознательную жизнь.

Советская трудовая община (или как ее назвали «советские трудовые коллективы») — эта элементарная ячейка реального советского социализма — пережила гибель советского государства и выжила в страшную годину либеральных реформ 90-х. В 2000-е она вольно или невольно «подставляла плечо» нынешнему псевдопатриотическому режиму, обеспечивала «электоральное господство» действующего президента. Но теперь стараниями того же президента и его соратников она окончательно зареформирована и стала умирать (хотя не факт, что она сдастся без сопротивления — оно уже началось). Сделали это наши власть имущие в силу своей идеологической упертости, звериного антисоветизма и уверенности, что ресурсной стране такой обширный бюджетный сектор не нужен. Попытка уничтожения трудовой общины еще сыграет свою решающую роль в ближайшей политической истории России. Для режима это куда страшнее, чем крах цен на нефть. Жаль только провластные политологи, выученные по американским учебникам, этого не понимают.

Об этой общине, трудовом коллективе, ячейке общества — моя ­статья.

2.

Собственно, советское общество и представляло собой сеть таких трудовых коллективов-общин — университетских кафедр, заводских цехов, отделов учреждений, армейских и милицейских подразделений, совхозов, колхозов (как и писал об этом социолог А.Зиновьев в своем исследовании «Коммунизм как реальность»). К концу советского периода, в 1983 году трудовые коллективы и их роль в жизни советского общества были признаны и оформлены юридически — в Законе СССР о трудовых коллективах. В его преамбуле давалось их определение: «Трудовой коллектив предприятия, учреждения, организации является основной ячейкой социалистического общества и…осуществляет широкие полномочия в политической, экономической и социальной жизни страны. Деятельность трудовых коллективов в СССР базируется на социалистической собственности на средства производства и плановом развитии экономики. В трудовых коллективах совместный труд осуществляется на началах товарищеского сотрудничества и взаимопомощи, обеспечивается единство государственных, общественных и личных интересов, утверждается принцип ответственности каждого перед коллективом и коллектива за каждого работника».

Трудовые коллективы советского общества — эти наследники традиционных для России коллективистских институтов, таких как крестьянская община и работная артель. Они в СССР выполняли сразу несколько социальных функций.

Первая, конечно, экономическая. Трудовые коллективы получали от государства задания в соответствии с пятилетним планом, разработанным Госпланом СССР и под руководством администрации предприятия и учреждения, а также партийных комитетов выполняли их. Взамен они получали от государства обеспечение — денежное (зарплаты, премии), а также натуральное (бесплатные медицинские услуги, служебное жилье, места в детсадах и пионерлагерях для детей, путевки в санатории и дома отдыха и т. д.). Трудовые коллективы могли влиять на распределение материальных благ администрацией: на собраниях трудовых коллективов оценивался трудовой вклад каждого, выдвигались предложения о премировании лучших работников, о помощи в плане получения жилья, путевок, и наоборот — о наказаниях для плохих работников, нарушителей трудовой дисциплины, пьяниц и лодырей. Распределением благ среди работников занималась также профсоюзная организация.

Вторая функция — нравственно-духовная. Идеология советского государства провозглашала, что целью советских граждан является построение коммунизма — общества, где будет уничтожена эксплуатация человека человеком, будут полностью обеспечены материальные и духовные потребности людей, достигнута полная солидарность и социальная гармония. Считалось, что институциональные препятствия для этого уничтожены с переходом к социализму и упразднением частной собственности на средства производства и класса эксплуататоров. Следовательно, оставалось лишь два препятствия для трансформации советского социализма в полный коммунизм — существование зарубежных капиталистических стан, ведущих враждебную деятельность по отношению к советскому государству и моральное несовершенство реальных советских людей, которое объясняли «родимыми пятнами капитализма», то есть пережитками прошлого.

Если оставить в стороне первый фактор (борьбой с западной угрозой занимались очень специфичные советские коллективы вроде подразделений КГБ, да и к 1970-м годам была объявлена политика «разрядки», мирного сосуществования с капитализмом), то остается моральное совершенствование. Эта обязанность была возложена на партийные комитеты в трудовых коллективах. Партия в СССР была чем-то средним между «государством в государстве», которая управляла «внешним государством» и обществом, и «светской церковью», которая провозглашала нравственные идеалы (изложенные в «Моральном кодексе строителя коммунизма») и контролировала соответствие им. Считалось, что в партию идут лучшие люди, достигшие высокого уровня сознательности, морального развития (в реальности, конечно, все складывалось сложнее). В партийные комитеты обращались обманутые жены, родственники пьяниц и задир, родители, которых обижали дети. На партсобраниях (часто совпадавших с собраниями трудовых коллективов) обсуждался нравственный облик товарищей, выносились порицания.

Наконец, третьей важнейшей функцией трудовых коллективов была экзистенциальная. Вся жизнь людей проходила в рамках коллективов. Здесь не только работали, но и общались, вместе отдыхали, отмечали праздники, дни рождения, участвовали в самодеятельности, в работе общественных организаций, влюблялись, женились. В коллективах действовали кассы взаимопомощи, наличествовала и стихийная низовая взаимопомощь (дать взаймы до получки), стихийные «помочи» (когда коллеги помогали сотруднику на даче, с переездом и т. д.). В общем, трудовой коллектив был социальным пространством, где проходила жизнь советского человека. Подлинной его семьей и его «родственниками» была не семья в обычном смысле слова — советская модернизация, как и всякая другая, привела к тому, что люди оторвались от своих родовых общин — а его трудовой коллектив. В идеале всякий советский человек пожизненно был приписан к какому-либо трудовому коллективу.

Жизнь, естественно, отличалась от идеала: были любители бродяжничества, были и легальные «вертикальные миграции», но в основном все складывалось именно так, как сказано выше. В СССР не любили тех, кто менял место работы в погоне за красивой жизнью, в ходу было прозвище «летуны». При Сталине по закону нельзя было самовольно сменить место работы. Каждый трудился там, куда его поставило государство, причем место работы записывали даже в первый советский внутренний паспорт 1932 года наряду с местом жительства и национальностью. Позднее эту юридическую норму отменили, но она сохранилась как нравственное требование.

Даже выйдя на пенсию, человек оставался частью своего коллектива. Его навещали, приглашали на былое место работы по праздникам, помогали, вручали подарки и денежные выплаты. И провожали советского человека в последний путь, как правило, за счет коллектива. В отличие от дореволюционной крестьянской, советская трудовая община не была соседской (за редкими исключениями так называемых ведомственных домов, где жили сотрудники одного предприятия или учреждения). Впоследствии массовая трудовая миграция, непродуманная строительная политика, когда людей селили в безликих бетонных коробках спальных районов, привело к тому, что по месту жительства люди были атомизированы. Попытки создавать домовые, подъездные общины в 60-70-е к 80-м годам тихо угасли. Ячейкой советского общества и жизнеустройства стал именно трудовой коллектив. И он и стал мишенью для удара либерал-реформаторов 1990-х.

3.

Конечно, разрушение советской общины имело и объективные причины. На любую общину действуют разрушительно рыночные отношения, которые разъединяют людей, превращают их в эгоистов-индивидуалистов. Это мы знаем по истории русской крестьянской общины начала ХХ века. В СССР нелегальный, «черный», рынок стал развиваться с конца 1960-х, играя все большую и большую роль в жизни общества. Одновременно с этим стала блекнуть идеология. В реальной жизни людей стремление к коммунизму и к трудовым подвигам стала вытеснять погоня за потребительским идеалом, доставание дефицита, который зачастую можно было приобрести лишь на том же «черном рынке».

Но в 1980-х крушение советского социализма было еще не предопределено. Это произошло, когда неумелые реформы по «перестройке социализма», предпринятые демосоциалистом Горбачевым, лишь ухудшили ситуацию. В партноменклатуре и интеллигенции сформировалась радикальная группировка, которая взяла курс на сознательное разрушение советского государства и экономики и «строительство капитализма» с дележом созданного при социализме.

В перестройку были разрешены так называемые «кооперативы», а по сути была легализована частнособственническая экономика, которая до этого была в тени. На вторую половину 1980-х пришлась первая волна оттока людей из советских коллективов. Бывшие заводские инженеры, бухгалтеры учреждений, школьные учителя становились продавцами китайского и турецкого ширпотреба (их тогда называли «челноками»), официантами в кооперативных кафе, а кому повезло — клерками на биржах и в коммерческих банках, которыми руководили бывшие комсомольские и партийные функционеры.

Процесс продолжился с еще большей интенсивностью в начале 1990-х, когда к власти в России пришли Ельцин и его клика, и прямо заявили о том, что с социализмом покончено и в стране строится «рыночная экономика». Конечно, отношения в этих коллективах в частнособственнической сфере были уже иные. Люди поначалу пытались имитировать советские практики, но неудачно. Автор этих строк помнит, в начале 1990-х, будучи молодым кандидатом наук, подрабатывал в частном вузе, и как там бывшие советские преподаватели, как и раньше, пытались собираться на чаепития на кафедрах, совместно отмечать дни рождения и т. д. Вместе с тем они уже были не члены одной общины, объединенные единой целью — выполнить план и сотрудничающие для выполнения этой цели, а наемные работники, которые должны были конкурировать друг с другом. Прежняя плановая экономика подталкивала людей к сотрудничеству, а капитализм и рынок — к конкуренции и вражде. Поэтому постепенно рушились товарищеские отношения, бывшие друзья становились врагами, на первый план стало выходить «делание денег», а не служение просвещению… Там, конечно, хорошо платили, но атмосфера вскоре стала очень тяжелой, напряженной, настороженной…

Либерал-реформаторы из команды Гайдара мечтали разрушить государственный сектор, покончить с советской трудовой общиной, все трудовые коллективы в стране превратить во «враждующие террариумы» наемных работников и работодателей-буржуа. Правительство сознательно ставило цель банкротства предприятий, которые оно объявляло «неперспективными», с тем, чтоб, как потом признавался Гайдар в своих книгах, создать «рынок труда». И здесь их ждала неудача.

Люди до последнего не желали увольняться с родных заводов и фабрик, из учреждений и организаций, где они проработали всю сознательную жизнь. Им месяцами не платили зарплаты, администрации распродавали заводские пионерлагеря, санатории, отказывались от поликлиник и детсадов при предприятиях, но люди все равно приходили на свои рабочие места и трудились, надеясь на лучшее. Американские консультанты, которые были приставлены к нашим реформаторам, разводили руками: такого быть не может! Если наемному рабочему не платят, он увольняется и ищет предприятие, где ему будут платить и платить хорошо! Работник при капитализме — продавец своей рабочей силы!

Так и было написано во всех западных учебниках по экономике. Но вот незадача — советские люди, оказавшиеся в антисоветском обществе, все равно отказывались действовать в соответствии с законами западного «гомо экономикуса»! Они мыслили и действовали в терминах русской, социалистической, моральной экономики: «родной завод или вуз поил и кормил меня много лет, я получил от него жилье, мои дети выросли в его детском саду, так неужели я брошу его, когда он переживает трудные времена?!» Предприятие, родной трудовой коллектив, действительно, были для них общиной, где не действуют законы рынка, где господствует дух солидарности и взаимопомощи. И работники выкручивались как могли: сажали картошку в садах и делились ею, уговаривали администрацию «на бартер» — выдавать зарплату продукцией и обменивали ее на еду и вещи. Среди директоров, ректоров, начальников также было еще немало людей старой закалки, которые разделяли эти взгляды. Они всячески старались помочь своим подчиненным, изыскивали способы их подержать — деньгами, продуктами.

Строго говоря, государство в то время просто отказалось от целых отраслей экономики, социальной, культурной сферы.

4.

Американский журналист Пол Хлебников вспоминал в своей книге «Крестный отец Кремля. Березовский и разграбление России», насколько он был шокирован разговорами с лидерами реформаторов вроде Гайдара или Ясина.

Американец свидетельствовал: они говорили о России и россиянах «с такой ледяной отстраненностью, что можно было подумать, они описывают чужой народ». Так Ясин жаловался Хлебникову, что в стране осталось еще производство: «Японцам и немцам (после Второй мировой войны — примечание Хлебникова) было проще, потому что их промышленность была разрушена, они жили под оккупационным режимом, и уже было сделано достаточно, чтобы расчистить грунт и можно было строить заново. К сожалению, Россия не в таком положении». Гайдар заявил ему: «Научные учреждения могут подождать! Северные районы нам не нужны! Старое поколение виновно…» Колхозно-совхозная система была просто разрушена и миллионы крестьян, так и не ставшие преуспевающими фермерами, что обещали им либералы, стали вести примитивное натуральное хозяйство на своих клочках земли, как их предки лет триста назад. Они постепенно спивались и деградировали, а все, кто поактивнее, особенно молодежь, ринулись в города.

А в городах на произвол судьбы были брошены многие предприятия военно-промышленного комплекса — Борис Ельцин был уверен, что Запад теперь наш первейший друг и военная мощь России больше ни к чему. Система вузовского образования фактически была поставлена на самообеспечение — Егор Гайдар уверял, что страна, встроившаяся в мировое разделение труда как источник углеводородов, не нуждается в таком количестве вузов. Зачем строить свои самолеты, если, продав нефть, мы можем накупить на нефтедоллары боинги?

Из советских общин — кафедр вузов, цехов заводов продолжился отток тех, кто желал поискать удачи на мутных волнах бизнеса. Оставались те, кто был предан делу, кто верил в солидарность, кто желал спасти свои предприятия и учреждения. И это им удалось! Советская трудовая община пережила труднейшие 90-е — вопреки монетаристскому догматизму и бесчеловечному цинизму реформаторов экономики.

И она не просто выживала, пассивно сопротивляясь антисоциальной политике государства. Она обнаружила в себе большой революционный потенциал. В третий раз за сто лет (после столыпинской реформы и «крестьянской войны» 1917—1921 гг.) государство убедилось, что общинники способны самоорганизовываться не только для того, чтобы работать, но и чтобы защищать свои права.

О рабочих забастовках и маршах 1990-х, когда шахтеры приходили в центр Москвы, к Дому правительства, и стучали касками об асфальт, пугая этим стуком чиновников до обмороков, кое-кто еще помнит. Еще бы не помнить! Их массовость поражает. В забастовке шахтеров 1996 года участвовало 87% работников угольной промышленности страны! Всего два дня общероссийской забастовки — и правительство Черномырдина признало поражение и выполнило требования бастующих! Сердитые трудящиеся 90-х вообще были лишены почтения к начальству. Они не упрашивали униженно президента и премьера «разобраться», «принять меры», они не мямлили «помогите, одна надежда на вас». Они приходили и разговаривали как «имеющие власть», вызывая страх и ненависть, но и невольное уважение у своих классовых врагов. 26 мая тысячи ивановских ткачих пришли к Дому правительства в Москве и заявили председателю правительства (им был тогда Гайдар), что не вернутся к станкам и «лишат штанов» не только всё правительство, но и всю армию и милицию, если им не повысят зарплаты! Гайдар в тот же день распорядился перевести фабрикам Иваново 400 миллионов рублей.

Но ведь бастовали тогда не только рабочие! Возьмем, к примеру, учителей. Сегодня их считают самой послушной, исполнительной, даже, простите, забитой, частью бюджетников. Их перегружают занятиями, их обирает непосредственное руководство, их заставляют сидеть в избирательных комиссиях, да еще подделывать результаты в угоду власть имущим — и они терпят и молчат!

Россия — единственная страна постсоветского пространства (если не считать республик Средней Азии), где за последние 20 лет не было ни одной забастовки учителей и преподавателей колледжей и вузов! Но ведь в 90-е было ровно наоборот! Еще в 1992 году по стране прокатились забастовки учителей, требующих повышения зарплат и выплат долгов. В одном Томске бастовали 48 школ, а в Пермском крае в забастовке участвовали 5 тысяч педагогов! В 1997 году с 13 по 17 января прошла общероссийская забастовка учителей. В ней участвовала 51 тысяча человек! Единовременно по стране не работали 11 тысяч школ! Учителя добились частичного погашения долгов по зарплатам в 23 регионах.

В учительских протестах 1999 года участвовало 15 тысяч педагогов.

Но больше всего власть напугали массовые выступления студентов и молодых преподавателей в 1994—1996 гг., о которых тогда по указке Кремля промолчали «свободные СМИ» и сейчас вспоминать не любят. 12 апреля 1994 года в Москве около 5 тысяч студентов и аспирантов — молодых преподавателей из независимых профсоюзов, скандируя «Стипендию! Ельцин козел!», блокировали движение на Новом Арбате. Они схлестнулись с ОМОНом около кинотеатра «Октябрь». 600 человек сумели-таки прорваться в Александровский сад и там выдержали новый бой с ОМОНом. Около 100 студентов сумели проникнуть в ГУМ (где они бросили в фонтан «нового русского», которому не понравились их красные флаги) и через ГУМ выбрались на Красную площадь, к Кремлю. И уже непосредственно у стен резиденции Ельцина они были рассеяны милицией. (Александр Тарасов, «Студенческие беспорядки в Москве 1994–1996»). Про это вам не расскажет Парфенов в своем историческом телепроекте. Он покажет вам анпиловских бабушек с кастрюлями и заявит, что «против демократии были только пенсионеры»…

Такова была революционная энергия советской трудовой и учебной общины. Она так напугала «архитекторов российского капитализма», что они решили во избежание революции сменить «главное лицо» и изменить риторику госпропа­ганды.

5.

Наступил 1999 год. Постаревший и больной Ельцин передал свои полномочия молодому и энергичному бывшему офицеру КГБ Владимиру Путину. На выборах 2000 года «останкинская телеигла», которой тогда владели олигархи Березовский, Гусинский и иже с ними (не знавшие, что куют собственное изгнание и гибель), впрыснула народу в уши, что к власти идет настоящий патриот и государственник.

Выжившая в 90-е, отстоявшая свое бытие трудовая советская община на время, увы, стала одной из опор «новой власти». Преемник Ельцина так красноречиво убеждал всех, что он считает разрушение СССР величайшей геополитической катастрофой, что ему поначалу поверили. Тем более, власть действительно сделала кое-какие шаги для умиротворения народа: обложила «нефтяников» и «газовиков» налогом, за счет которого пополнила бюджет, решила проблему неплатежей, обеспечила госзаказами отдельные военные производства (война на Кавказе и стягивание кольца НАТО вокруг наших рубежей показали, что вооруженная по последнему слову техники армия нам еще ой как понадобится). Появились и госзаказы (и соответственно, финансирование) для учреждений образования, бюджетных организаций в сфере культуры. Новый президент начал выстраивать государство, конечно, прежде всего служащее интересам олигархических групп, появившихся в результате приватизации (еще идя на первый срок, преемник Ельцина заверил, что пересматривать итоги приватизации не намерен). Но любой порядок лучше хаоса бандитизма, который царил в 90-е, и народ все равно почувствовал некоторое облегчение.

Так, бюджетники, члены трудовых советских общин, которые еще вчера отдавали свои голоса КПРФ и НПСР, стали голосовать за партию власти и ее вождя. Даже области, которые раньше называли «красным поясом», превратились в «пояс Путина», как его теперь именуют политологи. Со временем, правда, бюджетники делали это все менее искренне, в их умы стали закрадываться определенные сомнения, но сила инерции велика, да и начальство настаивало — так эта иллюзия растянулась на десятилетия.

А новое политическое руководство под красивые слова о геополитической катастрофе и великих достижениях советского народа постепенно, но последовательно продолжало разрушать советскую общину, впрочем, как и все, что осталось от советской цивилизации — от системы здравоохранения до трактовок исторических событий. Объяснялось это просто: во-первых, они были наследниками Ельцина, Гайдара и Собчака и особо это и не скрывали (наш президент регулярно в день рождения Ельцина дарит его вдове цветы, а на так называемый Гайдаровский форум приезжает весь экономический блок правительства). А во-вторых, при всех заверениях в любви к «глубинному народу», они по опыту 90-х помнили, как ведет себя этот «глубинный народ», соединенный в трудовые коллективы советского типа, в годину кризиса. В 90-х наши новоявленные капиталисты просто чудом избежали народной революции, которая вышвырнула бы их в Лондон и Париж на правах никому не нужных и нищих эмигрантов…

Решающую роль в разрушении трудовой общины сыграл закон о новой системе оплаты труда бюджетников. Он предоставил руководителям бюджетных предприятий и организаций самим распределять львиную долю фонда заработной платы. Естественно, вскоре в большинстве таких организаций появились свои «кулаки» и «бедняки» — начальство и их приспешники, получавшие сотни тысяч, и простые сотрудники, трудящиеся за 15, 20 или 25 тысяч. Как и российскую крестьянскую общину в годы НЭПа, трудовую общину в эпоху «реставрации капитализма» сгубило финансовое и имущественное расслоение. Это раньше и главврач больницы, и рядовой терапевт, и ректор университета, и преподаватель-ассистент были коллегами, представителями одной социальной страты — врачей или, соответственно, педагогов. Теперь они разделились на классовой основе. Главврач и ректор, чтобы угодить губернатору и мэру, сгоняли врачей и преподавателей на проправительственные митинги, заставляли их заниматься фальсификациями на выборах, потому что боялись потерять свое очень «теплое место» с зарплатой в 200–300 тысяч. А их подчиненные, простые полунищие бюджетники, копили в душе к ним не самые теплые чувства и уже подумывали о протестах. Кстати, протесты и начались — вспомним забастовки медиков в , каковых не было уже с 90-х. Пандемия приостановила этот процесс, но и усугубила ситуацию, думаю, мы еще увидим и совсем уж позабытые забастовки учителей…

Власть ответила реорганизацией отделов, отделений, институтов, кафедр, разрушая складывавшиеся десятилетиями трудовые коллективы, разрывая живые связи между их членами…

Но можно с уверенностью предсказать, что расколотая на богатых и бедных, искореженная реорганизациями трудовая община просто так себя уничтожить не даст. Она будет сопротивляться и уже начала это делать. Левопатриотические силы должны, как и в 90-е, стать ее политическим выразителем, ее руководителем. Ведь трудовая советская община — не только та архимедова точка опоры, с помощью которой можно перевернуть олигархический капитализм. Трудовые коллективы, еще помнящие традиции советской модернизации, помогут нам уже после того, как мы избавимся от власти олигархов, воссоздать промышленную, социальную культурную мощь нашей социалистической России будущего.

Рустем Вахитов

Источник

Автор Рустем Ринатович Вахитов — кандидат философских наук, доцент кафедры философии Башкирского государственного университета, г. Уфа., исследователь евразийства и традиционализма, замечательный политический публицист и мыслитель.