Военные подвиги Солженицына

Итак, сначала – резерв, потом прифронтовая полоса. В резерве не пишется. В прифронтовой полосе пишется легко и много.

«В начале ноября 42-го года мой муж прибыл в Саранск.
Солженицына назначают заместителем командира батареи звуковой разведки. И почти тотчас же командиром батареи.
В его руках — судьба нескольких десятков людей. Он должен обучить их, сорганизовать, расставить по местам. Он чувствует, как «мудрость и опыт в воспитании и распознании людей отлагается каким-то осадком, пластом«.»
…
«В резерве Сане не писалось. А теперь, когда попал в прифронтовую полосу, «идеи сами просятся на перо».
Первая редакция рассказа «Лейтенант», начатого в Саранске, вскоре закончена. Переработан. Одному бойцу батареи поручается его переписывать, чтобы можно было отослать его в первую очередь Лиде, которая переехала в Москву и учится в аспирантуре МГУ.
Из Саранска Саня повёз с собой походные стол и стул. И вот теперь, в нескольких километрах от переднего края, среди талой воды и остатков рыхлого снега, на лесной полянке он располагается за походным столиком: пишет письма, занимается…
Но на северо-западе Сане не суждено воевать. В апреле их перебрасывают на центральный фронт.»

И вот на фронте:

«В перерывах между учениями, отзанимавшись батарейными делами, Саня занимается писательством. «Жадность на писание у меня сейчас невероятная«, читаю я в его письме.»

Обычно те, кто ходит рядом со смертью, пишут письма домой с войны о том, что болит, беспокоит больше всего. Необязательно о военных действиях как таковых, – но о любви к тем, кого оставил ждать, о том, что было прекрасного до войны, как заживём в будущем. Напутствия близким, так далее. Вот о чём пишет домой Солженицын:

«Порою главная тема в письмах мужа отнюдь не война, а литература. Его литературные упражнения.»

Человеку, занятому войной — на что хватает времени, кроме рытья окопов и непосредственно боевых действий? – Александр Исаевич пишет, правит, и снова пишет:

«Я узнала, что наряду с сюжетами двух новых рассказов у него в голове выстраивается «чудесная третья редакция» «Лейтенанта».»

Как видим, о грязи военных дорог говорить не приходится.

Но что вдруг насторожило жену? Барские замашки Сани насторожили супругу:

«Офицерство, командирская должность начинали отрицательно сказываться на характере Сани.
Солженицын писал — и не без видимого удовольствия,- что не успеет он доесть кашу из котелка, как несколько рук протягиваются его помыть, а с другой стороны несут уже готовый чай. Он не успевал наклониться за упавшей на пол вещью.»
«У себя в батарее Саня был полным господином, даже барином. Если ему нужен был ординарец Голованов, блиндаж которого находился с ним рядом, то звонил: «Дежурный! Пришлите Голованова.»

Жена, как говорится: «вторая половинка», ради приезда которой Солженицын пустится во все тяжкие, – пишет, что вместо поддержки жены в стремлении родить и воспитывать детей Солженицын даёт волю гипертрофированной самооценке:

«Рожать и воспитывать сумеет чуть ли не всякий. Написать художественную историю послеоктябрьских лет могу, может быть, только я один, да и то — разделив свой труд пополам с Кокой, а может быть, и ещё с кем-нибудь. Настолько непосилен этот труд для мозга, тела и жизни одного»

И тем не менее, Солженицын выписал её к себе на фронт из тыла. На три недели.
Путь неблизкий. Никто не проверил поддельных документов.
…Заметим, что так, как в данном случае, вызывать самого близкого тебе человека (обратим внимание – в обход закона) можно, только если полностью уверен в том, что ни в пути ни на месте дислокации с ней ничего не произойдёт. То есть, если там, где служишь – гарантированная тишина!

«…Это письмо я получила уже в Ростове, где с нетерпением ждала вызова из Саниной части.
Однажды ночью, часа в три, меня разбудил мамин голос: «Наташа, сержант приехал!» Вскочила, набросила халат поверх ночной сорочки, вышла в нашу первую, большую комнату. На пороге — молодой военный, в шинели, зимней шапке, с рюкзаком за спиной…
Знакомимся…
Накормили его и уложили отсыпаться.
Я же больше не заснула. Когда начало светать, выбежала из дому и долго бродила, счастливая, по нашему Пушкинскому бульвару…
Сержанта звали Илья Соломин. Родители его — евреи — жили до войны в Минске. Соломин почти не надеялся, что они живы. Из Минска мало кто успел эвакуироваться. Может быть, поэтому, даже когда он улыбался, его чёрные, немного выпуклые глаза на серьёзном, чаще всего хмуром лице оставались грустными…

Сержант привёз мне гимнастёрку, широкий кожаный пояс к ней, погоны и звёздочку, которую я прикрепила к тёмно-серому берету. Он вручил мне красноармейскую книжку, выписанную на моё имя. Дата её выдачи свидетельствовала, что я уже некоторое время служила в части. Было и «отпускное удостоверение».
Я успокаивала себя мыслью, что фронтовому офицеру за этот маленький «спектакль» ничего не сделают. Тем более, что я собиралась остаться служить в Саниной части до конца войны.
В тот же день вечером мы с Соломиным уехали из Ростова. Сержант был ловким парнем. Когда в кассе погасло электричество, ему удалось где-то раздобыть свечи. В виде «вознаграждения» получил железнодорожные билеты в вагон для офицерского состава.

И вот мы вдвоём с мужем. В его землянке. Не сон ли это?..
Звонит телефон. Комдив приглашает нас к себе. Я чувствую себя немного смущённой в офицерском обществе. Но выпитая впервые в жизни водка придаст мне храбрости. Май в тот год был холодным. Приходилось топить печку. Но от этого в землянке становилось ещё уютней.
Вечер. Потрескивают дрова в печи.
— Расскажи мне подробно, как вы встретились с Кокой,— прошу я мужа.
— Я лучше прочитаю тебе. Этой главой начинается «Шестой курс».- Потом Саня отвлекается. Начинает говорить о своих планах вообще: планах литературных, да и не только литературных…
Он говорит о том, что видит смысл своей жизни в служении пером интересам мировой революции. Не всё ему нравится сегодня. Союз с Англией и США. Распущен Коммунистический Интернационал. Изменился гимн. В армии погоны. Во всём этом он видит отход от идеалов революции. Он советует мне покупать произведения Маркса, Энгельса, Ленина. Может статься и так, заявляет он, что после войны они исчезнут из продажи и с библиотечных полок. За всё это придётся вести после войны борьбу. Он к ней готов. <…>
Итак, я пробыла у мужа три недели».

В итоге вся война для Александра Исаевича проходит в бдениях за писательским столом. Без боестолкновений. В размышлениях о службе мировой революции. Иногда с привезённой за тысячи километров женой. Из недавно освобождённого от фашистов Ростова-на-Дону. Условия самые что ни на есть комфортные.

Поэтому он не имел никакого права, как пишет сам в своём Архипелаге, взрываться «от негодования, что какой-то невежа-старшина смел командовать нам, офицерам, «руки назад»», – когда его, какого-то Солженицына, повели за сарай «на оправку». Тут тебе не до барских замашек.

=Arctus=
_____________
* Использованы отрывки из воспоминаний Натальи Решетовской «В споре со временем»