Рецензия на книгу Владимирова

Почитал я книгу Владимирова «В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945». Не не могу удержаться, чтобы не написать на неё рецензию, на основании дошедших до меня воспоминаний моих родственников о той войне, в том числе и о дошедших, правда через «вторые руки» воспоминаний о немецком плену.

Ранее, на эту книгу писал рецензию Владимир Полковников vpolkovnikov, и пусть мои мысли по поводу книги станут дополнением к его мнению.

Впечатление осталось очень противоречивое. В принципе, в книге полно либеральных штампов («бардак» в Красной армии, грабежи, изнасилования — «миллион изнасилованных немок»), даже «баварское пиво» присутствует в одном месте, в котором немцы угощали им пленных.

Тут похоже, как всегда правда и вымысел ходят рядом.

Начну я с того, что пример Владимирова очень нехарактерен. Потому, что он был чуваш и кроме того, владел немецким языком. Сейчас уже не секрет, что немцы вели в отношении военнопленных — селективную политику, деля их на несколько категорий. Одной из категорий как раз и были те — кто мог быть «адаптирован» к жизни в поверженном СССР — туда как раз и попадали представители «нерусских» народностей, или те, кто не был «фанатичным большевиком», но владел немецким языком (при этом не был евреем или цыганом). Владимиров в эту категорию попадал сразу по двум критериям отбора. Не исключено, что и другие его «попутчики» были отобраны по тем же критериям и поэтому попали в относительно небольшой лагерь, в относительно «тепличные условия». И по видимому смекнув, что к чему, всячески старались подтвердить свою возможность к дальнейшей «полезности» для рейха — отсюда и описанное построение с рапортом фельдфебелю на немецком и прочие проявления «дружбы» с другими немцами.

Однако, эта категория среди пленных (всего их было пять) была очень малочисленной. Остальные четыре — или подлежали немедленному уничтожению (политработники, евреи, цыгане и (внимание!) военнослужащие-женщины — исключение немцы делали только для медицинских работников, но очень далеко не всегда), или медленному, растянутому по времени уничтожению путем тяжелых работ и отсутствия нормального питания и медицинского обслуживания. Были еще очень малочисленные категории лиц, которые были интересны для немцев — например, лица высшего комсостава, лица, знакомые с работой разведорганов или спецслужб, просто владеющие нужной для немцев информацией или явные потенциальные коллаборационисты. Но таких лиц до начала формирования РОА Власова было немного. А впоследствии «контингент для РОА» немцы стали отбирать из всех категорий пленных, кроме тех, кто подлежал однозначному уничтожению.

Об этом говорят цифры погибших в плену. Если бы у всех пленных были таки условия, то минимум бы 3/4 из них вернулись бы домой. Ведь практически все «попутчики» Владимирова по прибыванию в плену выживают и возвращаются в СССР, более того, многие из них доживают до середины 60-х годов! Значит здоровье у них пленом было не сильно подорвано.

Мое мнение, что статус Владимирова и его «попутчиков» по факту был приближен к статусу «хиви» — добровольных помощников вермахта, полностью они этого статуса не получили только потому, что прибывали не на фронте, а в тылу, где не было необходимости в удостоверениях, отличительных знаках и в снабжении команды на уровне норм немецких солдат. При этом, «хиви» они юридически не являлись, что дало им возможность избежать тюремных сроков на Родине.

Кстати, в первые дни своего плена, Владимиров практически «классический хиви» — работает при кухне. Вот в это я готов поверить. Но по каким то критериям, его все же решили отправить в лагерь военнопленных, однако практически везде он находился в привилегированных условиях.

По поводу своей «эпопеи» освобождения из плена Владимиров очень много привирает. Хотя бы потому, что части Красной армии он рисует как некое разложившиеся «стадо», в котором женщина лейтенант посылает первым делом его разбить витрину и украсть сапоги. Плюс ярко виден и «миллион изнасилованных немок», которого в действительности не было, хотя инцидентов и в самом деле было много. Особенно меня умилило то, что офицер, сопровождающий военнопленных — оказывается не умеет читать карту и просит бывшего военнопленного её «прочитать» и показать правильную дорогу. Можно подумать, что сам Владимиров будучи в плену имел возможности читать карты местности Германии и занимался топографией. Хотя, как знать, может быть оно так и было…

Упоминание о том, как бывший военнопленный убивает двух пожилых конвоиров (со слов автора неплохих людей) из винтовки «не думая», это косплей Ремарка из «Времени жить и умирать». Ну очень похоже, как ни крути.

Самое интересное, что Владимиров после освобождения из плена, вообще не попадает в «проверочный лагерь». А ведь бывших военнопленных «сортировали» по внешнему виду. Так вот, по его внешнему виду (нормальная одежда, не истощен, владеет немецким) — его как минимум должны были очень долго и вдумчиво проверять. Причем, тут немецкие «критерии» сортировки должны были сработать в строго обратном направлении (чуваш и говорящий по немецки вполне мог быть участником «добровольческого» формирования из числа жителей СССР в составе вермахта или РОА).

Избежать «фильтрационного лагеря» можно только «оказав услуги», или же грамотно наврав о себе. Скорее тут был первый вариант, ибо при проверке показания в/пленных всегда сверялись с показаниями других пленных, которые бы наверняка указали на него как на переводчика, со всеми вытекающими. А тут не было даже вызова к «особистам».

Возможно, что в молодости он еще и был жутко изворотливым типом. Например, мне известен один случай (я его описал почти без приукрашиваний в полухудожественном рассказе), как один бывший галицайский полицай вообще в финале оказался в рядах Красной армии. Правда от Воркуты это его не спасло:

Для сравнения с описываемыми Владимировым событиями, приведу пример родного дяди моего деда, попавшего в плен.

В плену он выжил только потому, что:

1. Был «повторником», т.е. попал в плен второй раз — в первый еще в Первую мировую (а в армию он попал в октябре 1941 года, когда призывали старшие возраста и в особенности участников ПМВ), т.е. знал основные принципы выживания в плену и не скрыл, что «уже там был».

2. Кроме того, он был из кубанских казаков (которых немцы не считали совсем «расово неполноценными»).

3. Был на «гражданке» очень высококлассным электриком, да еще с опытом работы на немецком оборудовании.

4. Был физически крепок, несмотря на солидный возраст.

5. Попал в плен без оружия (часть еще не успели вооружить, их захватили в буквальном смысле в эшелоне, и сопротивления немцам они не могли оказать).

В итоге, оказался сначала электриком в сборном лагере, где его били меньше, чем остальных пленных, а затем на заводе электрооборудования, в условиях нечто отдалено напоминавшие описанные Владимировым (т.е. в подчинении у местных «гражданских специалистов»). Но на этом все сходство и заканчивается.

По дошедшим до меня рассказам родственников, с его слов, немцы на панибратство никогда не шли, за малейшую провинность дубасили почем зря, угрожая отправить в «концлагерь» (а Владимиров о них даже «не слышал в плену»), стреляли тоже почем зря. Весь плен он описывал как обстановку колоссального страха, того что убьют, и то, что «в Первую мировую было намного лучше». Уточню, что в ПМВ он сидел в «общем лагере» (попал в плен в 1917 году в Риге, освобожден в 1918, в связи с тем, что требовались «добровольцы» для защиты Латвии от «большевиков», но вместо войны рванул на свою Родину), а тут находился в принципе «очень сносных» условиях в сравнению с другими пленными.

Да, судя по всему его кормили чуть лучше, чем остальных пленных (поэтому он и выжил), но с сугубо рациональной точки зрения — как рабсилу с хорошими навыками. Кстати, по его дошедшим рассказам, немцы не особо церемонились с конвоированием или присмотром за пленными. Его просто сажали на длинную цепь с замком, отчего на руках остались следы от «кандалов». Никакого немецкого языка он в совершенстве не изучил, ибо немцы если и общались с ним, то только посредством передачи только информации нужной для выполнения работы. Немцев по воспоминаниям — он ненавидел после плена люто. Так, что даже про ГДР слышать не мог, и даже мой отец в раннем детстве слышал от него не раз, что «Лучше на всех них сбросить ядерную бомбу». Разумеется, никакой речи о поездках и каких-то встречах с «друзьями» из Германии не могло быть речи и близко. Владимиров же после войны оказывается продолжил общение с теми немцами, которые эксплуатировали его труд. Даже в Германию несколько раз ездил и «дружил семьями». Очень непохоже на быль, скорее на небыль.

Из плена он вернулся инвалидом, но несмотря на это очень долго проходил проверки, поскольку его как находившегося в плену с 1941 по 1945 год спрашивали, как при его почтенном возрасте ему удалось выжить? Отпустили его только в 1949 году, и то из-за возраста и болезни легких. Но он и после «завершения проверки» был «под подозрением» до самой смерти в 1957 году. Никаких медалей «За победу над Германией» он не получал, инвалидность ему тоже дали с большим «скрипом», и никаких льгот он не имел, поскольку в Красной армии прослужил до пленения всего три недели.

В принципе, никакого позитива он родственникам о плене не рассказывал, хотя говорил о нем много и врать по отзывам не умел.

Примерно аналогичное отношение к немцам было и у бабушки, пережившей оккупацию в Краснодаре. По её описаниям — происходившее было «полным ужасом и страхом». Единственные к кем бабушка относилась хуже чем к немцам, были румыны. Про немцев она говорила, что «стреляли людей они почем зря». Отмечу, даже не пленных. К румынам она относилась хуже, потому, что немцы просто убивали, без особых издевательств, а румыны еще любили поиздеваться. Например, перед смертью могли раздеть человека и заставить его танцевать в грязной луже, обещая за это «помиловать». Именно так был убит отец бабушкиной одноклассницы, за то, что разговаривая (то есть «общаясь неформально» с солдатом-румыном назвал его по советской привычке «товарищем»). Как она говорила, даже немцы считали румынов «отморозками» и их при первом же случаи дубасили. Но эти разногласия никак не мешали убивать мирных людей и тем и другим. Разве, что немцы это делали более «тактично».

Поэтому я и ставлю под большое сомнение описываемое Владимировым.

Насчет «грабежей и изнасилований немок». Войну прошли мой дед и бабушка (дед в ВВС, бабушка в войсках связи). Оба говорили, что было и то и другое (оба дожили до «ельцинских времен», когда это стало отдельной темой), но не массовым порядком, а прячась от командиров. И наказывали за такие дела — «по всей строгости». Оно и понятно — армия то разлагается. Дед же вспоминал, как солдаты его полка ограбили какое-то кафе и напились. Зачинщиков расстреляли, а остальных «участников» загнали на подобие полковой «губы». И это то за обычную пьянку в брошенном кафе!

Так, что слабо мне верится в «миллион изнасилованных немок». Хотя, случаи были и их наверняка было несколько десятков тысяч. Но никак не «поголовное». Также как и грабежи. Они были, но судя по всему опять с «оглядками», да и начались они уже «в мирный период», когда Красная армия начала активно «трофеить» Германию.

Бабушка побывавшая в Германии в составе Красной армии говорила вообще, что все «опасались» немцев где-то еще месяц, после окончания войны. Их немало разбрелось с оружием по домам, лицам «замазанным» в делишках нацистов терять было нечего, плюс бродило немало групп немцев, которые решили воевать «до конца». Были и засады, убивали и военнослужащих которые «расслабились» и заглянули в какой нибудь дом «потрофеить». Опыт таких ситуаций у военных был, поскольку с этим сталкивались на Западной Украине, поэтому и вели там себя с опаской.

Это еще основания против тезиса о «массовом беспределе». Бабушка говорила, что без оружия они никуда не ходили аж до самого вывода в СССР, а в ночное время старались находиться в ППД. Также их никуда не отпускали по одному.

После окончания войны, по её словам в первый месяц погибло немало солдат и офицеров, в основном от рук «не капитулировавших» немцев.

Еще хлеще была ситуация описываемая дедом. Он закончил войну в Венгрии. Венгров «наши» как врагов воспринимали в меньшей степени, за что и поплатились. Через неделю после окончания войны на их аэродром выкатилась какая-то сбродная часть, которая перебила почти всю аэродромную охрану и скрылась. А отлавливали «партизан» там аж до 1946 года. Конечно, сравнивать с полноценным партизанским движением это нельзя, но он тоже говорил, что с «местными» контактировали очень осторожно и с опаской. А за выпивку — сильно наказывали, ибо местные часто умышленно подпаивали солдат и убивали их.

Немецких пленных дед повидал немало и о них рассказывал. Из-за того, что он служил в авиации, где к немцам отношение в силу неких традиций было не столь агрессивное, как в пехоте, он особой ненависти к ним не испытывал.

Так вот, гнали их под конвоем. Конвой их охранял по большей части от советских военных и от самих же себя. Любые контакты с ними были исключены, кроме тех случаев, когда их непосредственно брали в плен. С первым пленным немцем дед смог «неформально» пообщаться в «спокойной обстановке» только после демобилизации, когда работал слесарем на хлебозаводе. Да и то, потому что он был ему «придан» для ремонта немецкой грузовой автомашины.

Это я к описанию общения бывшего пленного Владимирова и пленного немца, где тот ему передает словарь. Очень маловероятная сцена, ибо конвоировали немцев обычно грамотные ребята из конвойных войск, которые исключали любые неформальные контакты. Тем более нереальным видится неформальный контакт бывшего военнопленного и военнопленного немца (обоих по идеи должны были конвоировать).

Кстати, моя бабушка, хотя и была на офицерской должности, «натрофеила» только обрез ткани (выменяла у немки на тушенку), хотелось платье сшить. А дед с войны, хоть и был на «хлебной» должности старшины, притащил только один чемодан, где кроме его личного скарба был какой-то очень ценный набор слесарных инструментов (дед был до войны слесарем на авиаремонтном заводе, а в армии — авиамехаником). Ну не тянут их два конкретных примера на «поголовный грабеж» и «вагоны трофеев». Несомненно, «вагоны» трофеев были. Но вывозили их лица, или приближенные к таким возможностям (речь о высшем командовании), или те, кто был рядом с этими «приближенными». Простые же солдаты и офицеры уровня взводных-ротных-комбатов (а это и была в основном Красная армия), максимум могли утащить из Германии то, что помещалось в «ручной клади». Ибо статьи наказания за мародерство, страха нарваться на пулю «недобитого» немца при его осуществлении, бдительных особистов со «стукачами» — никто не отменял. Кстати, тех кто «тащил добро вагонами» потом, уже в конце 40-х крепко прихватили за задницы. Тут досталось и маршалу Жукову и его «домашнему замполиту» Телегину, у которых все «вывезенное» в итоге конфисковали, а сами они получили очень много неприятностей по этому поводу.

Кроме того, по его рассказам, у летного состава (и у деда тоже, как авиамеханика) было такое явление как «денежное довольствие», которое на войне тратить было некуда. А местное население очень стремилось обзавестись советскими рублями. Дед, кстати, очень жалел потом, что все положенное жалование приволок в Союз, а не потратил там, поскольку при реформе деньги резко «подешевели». Там по его словам, некоторые спускали жалование и на женщин (проституция в Германии была после войны очень распространена) — кстати отсюда могут и идти сведения о «поголовных изнасилованиях», другие начинали пить, третьи просто кутили, ну а некоторые просто вкладывали деньги в «дефицит». Один из писателей военных лет, (не помню название его книги) описывает как его сослуживец «обменял» советские денежные знаки по очень выгодному курсу на чемодан иголок для машинки «Зингер». Которые в СССР можно было толкнуть по три рубля за штуку. Конечно, ясно, что иголки достались ему по дешевке, но таков был «курс» тогдашнего «товарно-денежного обмена». Не исключается, что многое из вывезенного в багаже военнослужащих было не «затрофеено», а почти легально куплено, пусть вот также и подешевке, или выменяно, как в случае с моей бабушкой.

Собственно все, что я хотел написать.

Тем не менее, книга рекомендуется к прочтению и возможному критическому осмыслению.