Злой или мёртвый?

Что страшного в мире, в который мы пришли – отчасти по собственному выбору, но больше по обману, через целую череду промежуточных, отвлекающих бдительность действий по манипуляции сознанием? Что страшного в мире, где много автомобилей, где прилавки в магазинах ломятся от «химической» колбасы, а модницы находят себе любой аксессуар, были бы деньги? Что страшного в мире потребительских настроений, потребительского экстаза, доходящего в «радениях»-шопингах до фанатизма деструктивной секты? Ведь нельзя же бросаться обвинениями, не объясняя, в чём именно обвиняешь!

Вот построил человек себе трёхэтажный особняк, и ты его осуждаешь. И получаешься в роли гадкого завистника, который считает, что жить нужно всегда в тесноте, в коммуналке, в роли дурака, который не ценит бытовых удобств, да и другим запрещает их ценить…

Так ты изволь, товарищ, объясниться: что осуждаешь вовсе не бытовые удобства, а криминальные практики, уголовщину на пути к ним. Сами по себе бытовые удобства очень неплохи, и все к ним стремятся, включая и меня, и вас, читатель. И это нормально! Нет ничего плохого в трёхэтажном особняке для семьи, если за ним не стоят трупы, обобранные сироты и вдовы, ставшие вдовами на твоём пути к личному комфорту…

Если так объяснять – то и буржуазный правовед тебя поймёт. Правда, поняв, посчитает куда опаснее, чем дурачка-завистника, которому просто чужие удобства глаз мозолят, чужая роскошь спать не даёт!

+++

Итак, что страшного в «прекрасном новом мире», про который профессиональный лжец В. Познер сказал, что «русский человек никогда ещё так хорошо не жил»? И многие Познеру поддакнули…

Объясняем, как у нас это принято – «на пальцах».

В чём разница между рублём и омлетом, если омлет стоит рубль? Вы понимаете, мой умный читатель, что омлет, даже если и обошёлся в рубль, второй раз использован быть не может. Он проглочен, и вот он в кишечнике, и он становится известно чем – а потому никому не интересно его воровать в его переваренном состоянии.

Но это омлет. А рубль – нет. Рубль находится в обороте, который, теоретически – бесконечен. Даже если рубль обветшал и истрепался, его в банке меняют по акту на новенькую купюру. И тут интересный вопрос для любознательных: а почему купюры две, а рубль – один?

А потому что рубль – не бумажка и не монетка, и уж тем более не циферка в компьютере. Деньги – это не дензнаки (как лекарство – не рецепт, хотя и получаемо в аптеке по рецепту). Рубль (или доллар, или тугрик – неважно) – это обозначенное условным знаком права доступа к наличным благам территории.

Есть ли у вас вообще доступ к благам? Если есть – то большой или малый? Сколько благ ваша страна согласна выделять на ваше пропитание? И озабочена ли она вашим пропитанием вообще? Или же ей безразлично – живы вы или померли?

Можно говорить о деньгах, что это власть. Расширительно – дозированная власть, доля во власти, выраженная в условных единицах. Но можно говорить о деньгах и так: это милость власти. Именно эта милость и делит формально равноправных граждан на любимых детей и нелюбимых пасынков, истязаемых падчериц перед лицом Хозяев Жизни, владельцев территории.

Скушанный омлет невозможно похитить. А вот полученные человеком деньги – можно и выгодно похищать. Переходя из рук в руки они равнодушны по части владельцев: им безразлично, кого обслуживать.

Здесь и кроется фундаментальная разница между правами человека и рыночной фортуной. То есть между именным, адресным благом, которое экономист В.Л.Авагян назвал «оклад-наделом» и безликостью переходящих анонимных средств к существованию.

+++

В каждой стране есть определённое количество людей и определённое количество потребительских корзин. В зависимости от качества управления, оба этих количества растут или сокращаются. Однако на каждый конкретный момент времени это вполне определённые числа, которые только либералы пытаются затуманивать «неведомостью».

— Ах, разве ж это можно посчитать?! Сколько людей в стране – разве ж поддаётся учёту?! А сколько в стране квартир или автомобилей разве ж мыслимо выразить в числах?!

Огорчу вас, господа либералы, но можно. Это есть такая вещь, вам незнакомая, «наука» называется, она давно уж наловчилась всё подсчитывать до грамма и метра!

Ну, и первоклашке очевидно, что если есть определённое количество людей и определённое количество квартир – то два этих числа как-то между собой соотносятся. Например, если 100 на 100 – это же не значит, что у каждого из 100 человек есть 1 квартира.

Расклад может быть любым. Например, у 50 граждан по две квартиры, а 50 граждан – бездомые. А ещё знаете, как бывает? Что у 25 граждан по четыре квартиры на нос, а бездомными оказались уже 75 их соплеменников…

+++

Ужас того мира, в который нас по нашей глупости и жестокому обману привели всякие ельцины – в том, что всякое потребительское благо оказывается в нём, по сути, «денежной премией за жестокость».

Если ты у других отнял не всё – то это «упущенная прибыль». А если всё, до донышка выскреб у слабых, больных, безумных и прочих лимитрофов – то потребляешь круче всех.

Православный человек (да и вообще христианин) свободу понимает строго определённым образом: как свободу от греха.

Несвобода от греха, его принудительная вменённость, необходимость злодейства, ставшего вменяемостью (так активно вменялось, что подменило собой адекватность психики) – самое страшное, что может представить себе православный человек (и в целом это – главный кошмар христианской цивилизации).

Перед нами предстаёт экономика-Молох, экономика-Ваал, в которой нельзя быть добрым. Здесь «хороший человек – мёртвый человек». Ты никого не обобрал, не обманул, не убил – но тебя при этом обобрали, обманули, убили.

Или ты злой человек. Или ты мёртвый человек. Есть, правда, и гибридное состояние – когда ты не злой и не мёртвый, а приживалка, пригретая зачем-то крупным хищником. Такие люди тоже есть, например, мелкие чиновники. Они лично не зверствуют, скромны и кротки, получают, как мечтал М.А. Булгаков, «установленное законом вознаграждение».

Но ведь понятно, что без покровителя они сами по себе не живут! Причины, по которым именно их пригрели могут быть самые разные (от кровного родства до барского каприза), но ведь, согласитесь, приживалки и шуты при королях погоды не делают!

А что происходит с человеком, «работающим без прикрытия». В прямом и буквальном смысле этот человек – стоит в воде с пираньями. Его средства к существованию – это рубли, и они могут обогатить собой любой другой кошелёк, и толстый, и тощий. А поскольку оклад-наделов нет, за человеком не закреплены, в рамках прав человека, определённые, неотчуждаемые блага – с ним все окружающие играют на понижение.

Конечно, большинству людей не чужды жалость и милосердие: но в рыночном случае жалость к чужим оказывается жестокостью к своим. Кто не хочет слышать рыдания сирот – обречён тут слушать рыдания собственных детей.

Поскольку тут ничего не выделяется государством и по закону (мы берём модель идеального рынка, понятно, что в жизни есть исключения, например, госслужба, военная служба и т.п.) – то всё украдено людьми друг у друга. И не просто так – а в борьбе без правил. В которой не пойман – не вор. И наказывают не за то, что воровал, а за то, что попался.

То есть всё, что у тебя есть (если ты неограниченный частник, а не на госслужбе) – ты у кого-то отобрал. Но и у него такие же права: стоит тебе зазеваться, как он всё «своё» вернёт. Своим детям наследство, а твоим разорение и гибель. Хочешь наоборот? Дерись! На то он и социал-дарвинизм, что в жестоком горниле отбора выживают самые наглые, хищные, агрессивные – и признаются по итогам «лучшими», улучшением человеческой породы…

+++

Это как раз и есть худшая форма несвободы – несвобода от греха. Когда ты не можешь выбирать, быть добрым или злым, деликатным или хамом (за исключением случаев, когда ты деликатная приживалка при матёром покровителе). Или ты злой – или ты мёртвый. Тебя ограбили? Сам берись за кистень, и ступай возмещать утраченное!

Жутко? Безусловно, жутко. Но как тут иначе?!

Крупные хищники грабят по-крупному. Мелкие доедают то, что крупные недобрали. Вослед тиграм идут падальщики, добивальщики. Распределения по закону нет – потому кто сколько урвёт с кровью и мясом, стольким и владеет.

Буржуи, конечно, едят пролетариев поедом. Им впору лозунги вешать: «Помни, буржуй! Каждая недоплаченная копейка – твоя прибыль!».

У буржуя нет не только желания, но и простой технической возможности быть добрым: вздумай он играть в благодетеля, у него вырастет себестоимость по сравнению с конкурентом-зверюгой, и вылетит он в трубу, с назидательной присказкой: «он слишком баловал рабочих»…

Но ограниченность марксизма в том, что выпяченное им противостояние – лишь одно их многих. Ведь буржуи едят поедом не только рабочих, но и друг друга. Да и рабочие от них не отстают: друг друга лопают так, что треск стоит! Коллега подставляет коллегу, все работающие в заговоре против безработных, ненавидят и боятся своих потенциальных сменщиков… Отрасль жрёт отрасль: каждый шантажом и террором навязывает продажу своего подороже, а чужого – подешевле.

Всякий покупатель хочет разорить продавца, выдавив низшую из возможных цен. Но и всякий продавец хочет разорить покупателя, при первой же возможности вздувая цены. А где же законная цена? Её нет – «цены свободны». То есть кто кого как обманет и нагнёт…

И человек утрачивает главный выбор. Ему уже нельзя не быть жестоким. Уводя ужасы подальше от своего дома – империализм перекидывает их к соседям, в колониальную периферию. А там люди, сошедшие с ума в борьбе за выживание – рвут друг друга в клочья, просто за право жить.

И формула тут проста. Если у человека есть 100 рублей – никто не обсуждает, много это или мало. Если у него отнять 50 рублей, то это обогатит другого человека на 50 рублей. А если 90 — то на 90. Чего тут непонятного? Кто и почему отказывается признать эту арифметику?!

Наловчившись снимать скальпы с ближних, человек превращается в «витрину рыночного благосостояния». Он цветёт и пахнет, не в пример «нищим совкам». Те квартиру в очереди 10 лет ждали, а этот многоэтажный дом хапнул, и сразу, без очереди: разве не очевидно превосходство образа жизни?!

Чего такой «отец города» хотел бы скрыть – так это грязное мясницкое закулисье своего преуспеяния. По большому счёту его и осуждать-то нельзя, ибо осуждают за неверный выбор. А этот человек никакого выбора не имел: или он, или его.

Людоед он или не людоед – но он играл по правилам общества, в котором живёт. Закон же обратной силы не имеет! Нельзя, неправильно, введя новые, гуманные законы – наказать этого людоеда задним числом!

Если все играли в лотерею и один выиграл миллион – виноват ли он? С точки зрения математической – да. Ведь его выигрыш сложен из миллиона маленьких проигрышей. Если бы покупателям лотерейных билетов вернули их деньги – он бы ничего не смог получить.

Но, поскольку в лотерею играли все, и все пытались выиграть, все надеялись на этот призовой фонд – какова же тут вина победителя?

+++

Все кошмары нашего времени, где бы они не происходили, за исключением, может быть, нескольких бескорыстных маньяков – порождены именно стихией «чёрного перераспределения». Это – главный источник агрессии, и не только страны против страны (когда США отняли у Сирии её нефть, и плевать хотели на границы), но и человека против человека. Наш удел в этом «прекрасном новом мире» — отчаянная и жестокая борьба за существование, в которой ты или каннибал, или пища.

А если мы попытаемся отгородиться от такого кошмарного мира?

Ничего не напоминает?!

А крепостные мощные стены, которыми средневековые монастыри пытались оградить себя от свинцовых мерзостей феодализма?

А «железный занавес», которым СССР пытался закрываться от Запада?

Это всё явления одного порядка: мы не хотим жить по вашим зверским методам, но без надёжной стены от вас не уйти!

+++

Только одна есть опора у честного человека: Правда. Правда жизни, какой бы жестокой она ни была. Только зная истинное положение вещей – можно надеяться его преодолеть. Так будем же твёрдо помнить, читатель, откуда берутся при рыночной экономике «витрины изобилия» и как тут всё устроено!

Тогда, может быть, мы найдём лестницу из этой ямы…