Дожили: я — наркоман

Фото: Ivbg.ru

Дожили: я — наркоман. Как узнал? Так ломка началась. С утреца чайку попить, как водится, а свету-то нет. Накануне записка у лифта висела, отключат, мол, на время, так я забыл. Неопределённость какая-то образовалась, непонятность. Как без свету три часа прожить? Нет, дела, конечно, есть. В магазин можно
сходить, посуду помыть, пуговицу к рубашке пришить, неделю в кармане ношу. Так чего я томлюсь, круги по квартире нарезаю? Мощный мозг философа немедля включился в работу и выдал диагноз — неизлечимая волновая зависимость. Я с тоской посмотрел в окно. Не в то, в которое изредка дивно смотрит луна, а в другое, в котором, если изогнуться, можно увидеть кусок телевизионной башни.

В одной советской книжке, кстати, весьма изрядной, в далёкой стране плохие власти такую штуку учудили —
понатыкали везде башен и стали регулярно играться, включат, у одних голова от боли раскалывается и пена изо рта хлещет, у других дикое желание прикончить этих бедолаг на месте сразу возникает, словно они во всём виноваты, а нацгвардия бегает, порядок наводит. И выключат. И снова включат. Так они славно жили, потому как все были при деле, одни прятались, другие искали, а на вопросы времени не оставалось, пока
из светлого будущего не свалился шустрый паренёк и не подзорвал всё к едрене фене.

Не подумайте, что я провёл какую-то аллегорию этой дикости с нашим Кремлём, даже мысли такой до себя не допускайте. Во первых, и голова не каждый раз болит, лишь когда совсем опупеешь, а до пены так ещё даже не доходило. А ещё, абсолютная добровольность, не хочешь на кухне смотреть, не смотри, у меня и в
другой комнате телек имеется, там экран побольше. Можно и выключить, только ломка начинается. Жутко хочется снова включить, погрузиться в прекрасное. Безобразие, что свет отключили, а там, между прочим, «Время покажет» уже шарят. Как же без меня? Душевный шрам обеспечен. Я сам решаю, что мне смотреть. Мы, племя волнозависимых, сами принимаем решение, никто на нас не давит. Можно «Пусть говорят» посмотреть, или «Право голоса», «60 минут», в «Доме-2» прибалдеть, в «Комеди клабе» похихикать, по вечерам Соловей поёт, заливается, а по воскресеньям вечер залит Киселём. Выбор богатый. Не думайте, что мы, волнозависимые, совсем тупые. Мозг наш остёр, как бритва.

Вот пишут — «Выборы президента России». Это для зарубежцев, тем толерантность подавай. Мы то, волнозависимые, знаем, об ком речь идёт. На Руси испокон веку не выбирают, а садют. Садют те, кому
надо, того, кого надо. А кого садют, тот восходит и правит. До конца. А выборы ине выборы вовсе, а Любовь к посажённому. На неё никаких денег не жалко. Дальний маяк у чёрта на куличках. Может, смотритель захворал? Хлеб кончился или водка? Самолёт с урной, с сопровожденцами, сквозь темень и метеосводку мчится туда, сжигая баррели солярки. Да и фиг с ними, баррелями, у нас этих баррелей до дуры. Человек любовь свою проявить желает. По конституции, имеет право. Где галку-то ставить? Какая разница, брат, ставь, где попало, главное, ты нужен стране, страна тебя помнит. Ну и дыра.

Питер давно пора переименовать в Путинград. Заслужил — носи. Да и Москва, что Москва, пустой звук, смысла нет. То ли дело — Вовино. Прилетел щегол с забугорья, вышел на площадь Красную, рот раззявил — чьё это всё? Глаза-то разуй — Вовино! Или вот, натуральный ряд, шесть мужиков, женщина и самовыдвиженец. Или по другому, семь невесть-кто и самовыдвиженец. Хоть так перебирай, хоть этак, взор всякий раз спотыкается на самовыдвиженце. До нас, волнозависимых, не сразу допёрло, зачем, к чему все эти тары-бары? Царствуешь, да и сиди себе дальше, чай, не припекает. Найдутся людишки, партийки, оформят всё чин по чину, по прежней схеме. Но потом пришло озаренье.

Невмочь Владимиру без любви народной. Как в прорубь стылую, должен он окунуться в эту любовь. Навесьте на меня вериги тяжкие, невыносимые, с ними пойду я в народ, любовь ихнюю пытать. И
повесили на него грузы железные, собрать триста тысяч записок возлюбленных да подтверждённых
письменно, да в срок краткий, да не в месте едином, а по всей Руси матушке, без охраны и титула, лишь
самовыдвиженцем кликнутым. И пошёл, побежал самовыдвиженец по городам и городишкам, по сельской всякой местности, в духовные скрепы закутанный. В домы входил, озябший, тёрся у домофонов, кнопки микробные жмя. Кто там, чё надо, вон пошёл — груба речь человечья. Впустите, люди, самовыдвиженец я, погреться хочу. Впускали добрые люди, чаем горячим поили, не ведая, кого харчуют, но глазами всяко подмигивая. Хорошо ли живёте, нет ли каких нареканий, телевизор смотрите — спрашивал самовыдвиженец? Хорошо живём, нареканий никаких не имеем, на телевизор не нарадуемся — с любовью отвечало семейство. Ещё лучше заживёте — заверял самовыдвиженец, собирая расписки, ручкаясь, гладя детей по головкам, чеша котов за ушком. Куда уж лучше — галдело семейство вслед, в замочную скважину.

Не триста тысяч, а полтора миллиона любовных записей набрал самовыдвиженец, и в срок поспел. Куды
там коньку-горбунку. Набрал бы и боле, но угомонился, разве всю любовь в один организм поместишь? Нас,
волнозависимых, любимый самовыдвиженец, отбросив ненужную теперь ступень, стал кандидатом в
президенты России. Завтра кандидат в президенты России, по совместительству — президент России выступит на телевизионных волнах, расскажет, как будем жить дале. С раннего утра я включу оба телевизора, на кухне, и в комнате, тот, что побольше. Только посмейте вырубить свет. 9:30