Миф о «трагедии общин»

Изображение взято отсюда

Прочитал про интересный эксперимент . А именно: в советское время в одной заводской столовой убрали кассиршу, поставив вместо нее поднос для денег. В том смысле, что каждый посетитель мог положить туда ту сумму, которую считал достойной платой за обед. Эта сумма могла быть равна реальной стоимости еды, могла быть больше, могла быть меньше, а могла, вообще, равняться нулю. То есть, человек мог получить свою порцию бесплатно, и никто ему ничего бы не сказал. Ну, и разумеется, по мере проведения эксперимента – в полном соответствии с «ожиданиями», основанными на здравом смысле – денег на подносе с каждым днем становилось все меньше и меньше. То есть – люди «просекли фишку», и перестали платить.

Точнее, так казалось. Поскольку в действительности финал оказался неожиданным: в конце месяца – после выдачи зарплаты – на подносе оказалось столько денег, что они перекрыли все недостачи прошлого. Получалось, что подобный «временной лаг» был связан с теми же особенностями общества, которые определяли наличие людей, вынужденных «перехватывать червонец до получки». (В советское время таковых было немало.) Т.е., со сложностью длительного планирования своих расходов людьми, только-только вовлеченными в индустриальный мир. А вовсе не в желании получать все «на халяву» — как это думалось изначально. И действительная потребность в бесплатном потреблении вовсе не означала не желание обеспечить «частную жизнь за общественный счет», а лишь значительное упрощение жизни людей. (Коим проще было отдать деньги сразу после зарплаты, нежели высчитывать копейки каждый раз при покупке еды.)

То есть, рассмотренная ситуация может послужить прекрасным практическим опроверждением знаменитой «трагедии общин». То есть, гипотетической деградации общих ресурсов из-за чрезмерного его использования. Почему гипотетической – будет сказано чуть ниже. Пока же следует отметить, что эта самая «трагедия общин» (или «трагедия общих ресурсов») выступает одним из краеугольных камней «правого мышления». И практически всегда приводится в качестве обвинения левым (не только коммунистам) в ответ на их попытки хоть как-то уменьшить степень разделенности общества. Поскольку на любые идеи уменьшения неравенства правые заявляют, что без последнего – т.е., без однозначности и неопровержимости частной собственности – любые ресурсы ждет только деградация и разрушение – что подтверждается указанной выше концепцией. Поскольку только «хозяин» будет бережно и терпеливо заниматься развитием, в то время, как «общинники» жажут только нажраться на халяву.

При этом – самым загадочным образом – упускается то, что пресловутая «трагедия общин» впервые была предложена только в 1833 году, а популярной стала… в 1968. То есть, тогда, когда, собственно, общинное использование ресурсов стало становиться историей. По крайней мере, Великобритании, где и зародился данный термин. В то время, как до того тысячи лет общинное землевладение – включая пресловутый «выпас скота» (для коего и придумана данная «модель») – прекрасно существовало. Причем, если рассматривать вариант развитого общинного социума – как тот же Чатал Гуюк – то можно увидеть, что оно могло обеспечивать длительное (несколько тысячелетий) проживание нескольких тысяч (до 10000) человек на ограниченном пространстве. И это при активном использовании того же скотоводства, которое как раз и рассматривается в «трагедии общин».

Да, разумеется, медленное истощение почв это не отменяло, но, тем не менее, ни о какой катастрофе речи не шло. (Хотя и данный аспект довольно спорный, в том смысле, что само существование поселения в течение 2000-3000 лет на «подножном корму» показывает, что тут существовали развитые механизмы восстановления плодородия – вроде выноса навоза на поля. И, ИМХО, для гибели Чатал-Гуюка и подобных поселений более значимыми являются длительные колебания климата, с коими общество подобного типа справиться не могло.) В любом случае, общинные социумы всегда отличались высокой устойчивостью. Пресловутая же деградация общих ресурсов наступала именно тогда, когда на смену общинам начинали приходить общества с классовым делением. В которых главным смыслом существования членов являлось накопление у себя максимального могущества.

Именно последний момент – сиречь, уничтожение лендлордами последних крестьянских общин — собственно, и привел к деградации пастбищ в Британии. (Которая и стала основанием для создания понятия «трагедии общин».) Но не только, поскольку данная особенность проявлялась и проявляется практически везде – начиная с засоления почв на Ближнем Востоке и заканчивая фактическим уничтожением осетровых рыб в современной Волге (благодаря массовому браконьерству). И связано это не с возможностью «личного потребления» этих самых «общих ресурсов», а с совершенно иным процессом: с превращением этих ресурсов в т.н. «могущество». Иначе говоря, в способность максимальным образом подавлять волю иных людей. Сейчас эта возможность проявляется в капитале, однако она может принимать и иные формы – например, в виде создания значительного «аппарата насилия»: армии, полиции. (Впрочем, капитал, как таковой, одним из своих свойств – и одновременно, одним из основ своего существования – и имеет наличие данного аппарата.) В истории встречались и иные формы «могущества» — например, сакрализации властилелей, сиречь, превращение их в общественном сознании в «трансцендентные существа». (Божества.) Что так же достигалось через сверхэксплуатацию всего, до чего можно было дотянуться, результаты которой и проявлялись через «транцендентные деяния», вроде строительства пирамид и иных религиозных сооружений.

То есть, еще раз: говоря о «трагедии общих ресурсов», стоит понимать, что речь тут идет исключительно о ситуации, когда эти самые ресурсы существуют в мире, основанном на классовом разделении. Иначе говоря, в мире, где важным является накопление могущества, которое затем должно пойти на конкурентную борьбу за право эксплуатировать как можно большее число людей. В том же мире, где это самое превращение ресурсов в капитал, знатность, «трансцендентность» и т.д. невозможно, никакой «трагедии общин» быть не может. (Тысячелетняя история первобытных общин, причем, включая такие их развитые варианты, как Чатал-Гуюк, тому порука.) Поэтому обвинять социалистов в том, что их действия приведут к указанному состоянию можно только в том случае, если они предлагают наличие общих ресурсов без их защиты от перевода в состояние «могущества». Что же касается коммунистов, то к ним указанный вопрос не относится вообще, поскольку при коммунизме никакого «могущества» быть не может в принципе.

И это прекрасно видно на том же советском примере. Причем, не только в случае с указанным в начале поста экспериментом, а, вообще, на всем течении «советского бытия». В том смысле, что разрушительная деградация общего в нем наступала только тогда, когда открывалась возможность конвертации его в «личное могущество». (Скажем, путем продаж взятого из «общего котла» на рынках – колхозных или «черных». Или же – путем «превращения» его в «связи», «знакомства» и т.д.) Во всех же остальных случаях гораздо более опасным оказывалось банальное непонимание, невыработанность механизмов взаимодействия индивида и производственных (или бытовых) систем. В том смысле, что работник вполне мог считать тот или иной предмет «лишним» или «незначительным» для производства – и поэтому унести его домой. (Собственно, именно с этим явлением и было связано появление знаменитого постановления «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности», которое было введено в 1932 году.)

* * *

Разница тут состоит в том, что – в отличие от «трагедии общин» — это самое непонимание неизбежно устранялось по мере развития модернизации и урбанизации, которая проистекала в стране. Хотя и не так быстро, как хотелось бы. (Самая большая проблема в данном случае состояло в сложности с воспитанием «молодого поколения», на которое просто не хватало ресурсов. Тем не менее, и она прекрасно разрешалась со временем.) Поэтому увеличение числа «общих ресурсов» в советское время – т.е., фактическое движение к коммунизму – было не просто возможно, но и совершенно оправданно. Однако этого не произошло, в том числе, и потому, что в общественном сознани страны к позднесоветскому времени укрепилась огромная уверенность в том, что «общее – это ничье», и что «без хозяина ждет деградация». Причем, укрепилась на основании непонимания указанных выше проблем с адаптацией к модернизации.

И поэтому вместо курса на увеличение общего все позднесоветское время явило собой курс на увеличение частного. С соответствующим результатом в виде нарастания процессов деградации. А уже о том, какая деградация началась после перехода к полноценной рыночной экономике, даже говорить нечего. (В том смысле, что, по сравнению с пришедшими «новыми собственниками» все советские несуны и даже реальные воры кажутся просто невидимыми, даже говорить нечего.) Тем не менее, миф о «трагедии общин» сохраняется даже сейчас, более того, он – как уже говорилось – остается одним из определяющих мифов нашего сознания. Определяя ошибочное поведение современных людей – которые до сих пор остаются уверенными в том, что «частное лучше, чем общее». И разумеется, живут от этого все хуже и хуже.

P.S. Неслучайно само «введение в оборот» понятия «трагедии общин» произошло в 1968 году – году «поворота» человечества от развития к деградации. (До того оно было маргинально и никем не использовалось.) И одновременно – поворота к миру однозначного господства сверхбогатых, которые оказываются в прибыли даже при всеобщем ухудшении жизни.

P.P.S. Кстати, интересно, но одним из наиболее распространенных последствий данного мифа выступает уверенность большинства в том, что проблемы современной автомобилизации связаны исключительно с желаниями самих автомобилистов. Дескать, им хорошо от наличия автомобиля, а то, что в результате города стоят в пробках, никого не волнует. Тогда, как в реальности проблема тут оказывается в совершенно иных причинах.