«Печальные герои» русского сыщика Аркадия Кошко

Фото: Архив

Московская сыскная полиция была признана лучшей в мире по раскрываемости преступлений

На международном съезде криминалистов в Швейцарии, проходившем в 1913 году, московская сыскная полиция была признана лучшей в мире по раскрываемости преступлений. Ею руководил Аркадий Кошко. Вскоре он возглавил уголовный розыск Российской империи.

Кошко был широко известен не только на родине, но и за ее пределами. Англичане, к примеру, называли его русский Шерлок Холмс. Но Аркадий Францевич не слишком гордился этим прозвищем, ибо в нем был намек на подражательство знаменитому литературному герою. Кошко же шел своим путем и жил своим умом.

Спустя много лет, находясь на чужбине, он написал воспоминания «Среди убийц и грабителей». Кошко вспоминал годы своей работы, важные «громкие» дела. Полицейский гордился, «что такой крупный литературный авторитет, как Александр Амфитеатров, в своем печатном отзыве признал ее за точный отпечаток жизни».

Кроме упомянутых мемуаров, Кошко написал трехтомные «Очерки уголовного мира царской России. Воспоминания бывшего начальника Московской сыскной полиции и заведующего всем уголовным розыском Империи». Эта интереснейшая книга, состоящая из небольших рассказов, неоднократно издавалась за рубежом. Но в Россию попала только в начале 90-х годов.

Аркадий Францевич стал эмигрантом, когда ему было немногим более пятидесяти лет. В ту пору он был полон сил, и ум освещенный мыслями и знаниями, готов был трудиться. Во Франции, где он оказался, знали, кто этот пышноусый благообразный господин с проницательным взглядом. И, по словам правнука детектива Дмитрия де Кошко, местные полицейские иногда прибегали к его помощи.

Но это была возможность лишь слегка развеять тоску. И вспомнить свои лучшие годы…

О профессии детектива Аркадий мечтал с детства. Причина тому отнюдь не наследственная. Батюшка трудился по чиновничьей части, матушка была домохозяйкой. Ну а дальние предки были боярами. След генеалогического древа Кошко тянулся к семейству царя Ивана Грозного. В общем, среди его дальних и ближних родственников не было никого, кто был близок к сыскному делу.

Горячим духом приключений пахнуло на Аркадия со страниц книг Анны Радклиф, Эдгара По, Амброса Бирса, которые были набиты призраками, таинственными тенями и прочими ужасами. С годами у будущего детектива появился литературный фаворит. Им стал Эмиль Габорио, в книгах которого фигурировал умный и проницательный сыщик Лекок. Именно ему, возможно, стал подражать мой герой.

Позже Кошко познакомился с рассказами Артура Конан Дойла о приключениях Шерлока Холмса. Его методы укрепили Аркадия в правильности выбора. Однако сначала судьба повела его в другом направлении…

Кошко окончил Казанское пехотное юнкерское училище. Вышел оттуда в чине подпрапорщика, однако служил недолго и ушел туда, куда манили его детские увлечения. В 1894 году Кошко снял армейский мундир и облачился в другой – инспектора Рижской сыскной полиции.

В столице Латвии Кошко проявил себя блестяще. В первый же год работы он раскрыл восемь тяжелых преступлений. И в дальнейшем карьера быстро двигалась вверх, и уже через шесть лет Аркадий Францевич занял пост начальника сыскной полиции Риги.

Следующим местом службы Кошко стало Царское село – там он служил чиновником для поручений Дворцовой полиции, в обязанности которой входила охрана императорских резиденций. Затем его перевели в Санкт-Петербург, на пост заместителя начальника сыскной полиции.

Из столицы Кошко, уже получивший известность, отправился в Москву, на должность, которая его прославит. К его назначению на пост начальника сыскной полиции Белокаменной приложил руку не кто иной, как председатель Совета министров Российской империи Петр Столыпин. Но, может, и старший брат Иван помог с протекцией? Он был известным и влиятельным политическим деятелем: сначала занимал пост Пензенского губернатора, затем – Пермского.

В своих мемуарах Аркадий Францевич писал: «Вступив в должность начальника Московской сыскной полиции, я застал там дела в большом хаосе. Не было стройной системы в розыскном аппарате, количество неоткрытых преступлений было чрезвычайно велико, процент преступности несоразмерно высок…»

Начало работы Кошко в Москве получилось ошеломляющим – накануне Нового, 1909 года было зафиксировано более шестидесяти серьезных преступлений и более тысячи – мелких. Для Белокаменной с населением почти в полтора миллиона это была большая цифра. Кошко понял, «что город наводнен мазурьем и мне надлежит вымести из него этих паразитов».

Одним из самых известных дел, раскрытых Кошко, было похищение уникальных драгоценностей из Успенского собора Кремля. Впрочем, как выяснилось вскоре, они пропали, но, как интуиция подсказала сыщику, похититель с награбленным из собора уйти не успел. Поиски долго не давали результатов, и лишь спустя три дня грабитель был схвачен. Все это время он прятался за иконами и обессилел от голода.

Кошко вспоминал: «Сам подсудимый в последнем слове, ему предоставленном, кратко заявил: – Одно могу сказать, господа правосудие, что ежели бы не господин Кошкин, то не видать бы вам бруллиантов!…

И эти слова были для меня, конечно, лучшей наградой».

Раскрывший кражу в Успенском соборе, Кошко удостоился благодарности самого Николая II. Впрочем, комплиментов за свою работу он получал немало. В том числе, от Евгении Шаховской-Глебовой-Стрешневой, владелицы известного подмосковного имения. Кошко, проведя сложную работу, разыскал роскошный бриллиант княгини, похищенный из ее дома.

Сотрудникам МУСа – московского уголовного сыска – удалось схватить жестокого грабителя и убийцу Сашку-семинариста, раскрыть массовое убийство в Ипатьевском переулке, поймать хитрого и изворотливого главаря банды грабителей Ваську Белоуса.

Кошко удалось разоблачить человека, выдававшего себя за Шаляпина. Аферист, похожий на знаменитого артиста, провел «гастроли» – разумеется, за солидные деньги – в маленьком городе Осе Пермской губернии. Он пел на сцене местного театра, а наивная провинциальная публика наивно верила, что перед ней всемирно известный бас и млела от счастья…

«Должность начальника сыскной полиции имеет ту своеобразную особенность, что по характеру своих обязанностей она привлекает к себе людей не только различных социальных положений, но и обращающихся к ней по разнообразным, и часто весьма курьезным, поводам,» — писал Кошко. В частности, он, по просьбе некоей дамы приказал своему подчиненному разыскать пропавшего сибирского кота Альфреда. Были и другие необычные дела.

В упомянутых мемуарах «Очерки уголовного мира царской России», состоящих из небольших рассказов, часто встречаются фразы: «Ночью меня будит телефон…», «Как-то явился ко мне на прием…», «Среди сладкого сна, часа этак в 4 утра, я был разбужен телефоном…».

Любой горожанин, независимо от статуса, в любое время дня и ночи мог попросить о помощи шефа сыскной полиции. Ему телефонировали не только на службу, но и домой, нередко в позднее время.

Входить в его кабинет посетителям тоже не возбранялось. Тем более, если дело не терпело отлагательств. Об этом возвещало объявление, вывешенное при входе в участок, расположенный в трехэтажном желтоватом особняке в Малом Гнездниковском переулке.

Начальник сыскного не только сидел в кабинете и отдавал указания. Он не раз рисковал жизнью – как простой полицейский, сидел в засаде, под пулями преследовал бандитов. Расследование преступления Кошко сравнивал с разматыванием пряжи. Главное, говорил он, найти ту нить, которая поможет распутать весь клубок. Ему это часто удавалось.

Кошко не только плодотворно трудился, очищая город от криминала, но и создал своеобразный детективный театр, дававший шумные спектакли, о которых немедленно узнавали газетчики. В особняке в Малом Гнездниковском был обширный гардероб с различными костюмами, головными уборами, париками. Аркадий Францевич и его сотрудники могли перевоплотиться в кого угодно. К услугам «артистов» были парикмахеры и гримеры.

Кошко внедрил, как и в полицейских отделениях Лондона, Парижа, Берлина, систему идентификации личности преступников по передовой системе доктора Альфонса Бертильона. И создал картотеку с фотографическими, антропометрическими, дактилоскопическими данными «героев» криминального мира Москвы.

Благодаря Кошко в Москве возникла широкая сеть чиновников, участковых надзирателей и агентов-осведомителей. Некоторые из последних получали жалованье, «большинство же вознаграждалось хлопотами полиции по подысканию им какой-нибудь казенной или частной службы. К этому прибавлялись даровые билеты в театры, по железным дорогам и т.п.»

На полицию работали и секретные агенты, с помощью которых Кошко следил за поведением своих подчиненных, не возбуждая в них подозрений. Среди агентов были представители различных слоев населения – барышни с телефонной станции, известный исполнитель цыганских романсов, метрдотели ресторанов, агент похоронного бюро, служащие. Они не вели общее наблюдение, а использовались в отдельных случаях, когда нужно было за кем-то проследить или кого-то проверить.

Кроме того, Кошко использовал агентов-«любителей». Это были люди из криминального мира, которыми обычно двигала зависть или обида, скажем, при дележе краденого. Они со злорадным удовольствием выдавали своих подельников. К тому же за сведения, представлявшие ценность для полиции, «любители» получали неплохие деньги.

Сотрудники МУСа устраивали массовые облавы на воровских и бандитских притонах – на Сухаревке, Хитровке, в Сокольниках, Марьиной роще, других «темных» районах Москвы. Подготовка к ним шла в строгом секрете. В один из вечеров шеф полиции под каким-то предлогом собирал надзирателей, чиновников и агентов в Малом Гнездниковском. Там они узнавали, что сегодня ночью начнется охота на нарушителей закона.

«После этого никто из них уже не только не выпускался из помещения, – вспоминал Кошко, – но им строжайше запрещалось даже разговаривать по телефону. В состоянии «арестованных» они пребывали до ночи, т.е. до самого начала действий»

Эти акции служили не только демонстрацией силы полиции, но и превращались в громкие шоу. «Когда подлежавшие осмотру районы были уже окружены полицией, в назначенный час мне подавался автомобиль, – вспоминал Кошко, – и я в сопровождении трех-четырех хроникеров выезжал на место действия, а на следующее же утро в газетах появлялись подробные, мелодраматические отчеты, не лишенные жути, образности и фантазии, сообразно индивидуальным особенностям их авторов».

Каждый месяц Кошко получал сведения из всех районов Москвы о происшедших там преступлениях – раскрытых и нераскрытых. Благодаря таким отчетам Кошко узнавал, где полиция работает результативно, а где сотрудники ленятся. И, разумеется, принимал меры.

Энергичные действия сыскной полиции дали свои плоды: число преступлений в Москве стало неуклонно сокращаться. А многие из тех, что совершались, в том числе тяжелые, довольно скоро раскрывались.

Блестящую карьеру генерала Кошко в одночасье разрушила Февральская революция 1917 года. Незадолго до этого детектив раскрыл кражу в банке Харьковского приказчичьего общества взаимного кредита. Было похищено на два с половиной миллиона рублей процентных бумаг и некоторая сумма наличных денег.

После революции полицию, в том числе сыскную, Временное правительство упразднило. Были уничтожены плоды долгого, тщательного труда Кошко и его соратников: картотека преступников, их данные и фотографии. Тысячи воров, бандитов, грабителей отныне могли творить свои черные дела безнаказанно.

Жизнь Кошко резко пошла под уклон. После следующей революции – Октябрьской – он, не найдя общий язык с новой властью, стал искать новое прибежище. Уехал из Москвы в Киев, затем перебрался в Одессу, далее его путь пролегал в Симферополь. Там он некоторое время руководил уголовной полицией города.

Кошко оказался в числе многих русских людей, оставивших Россию. Сначала он жил в Турции, потом переехал во Францию. И постоянно вспоминал родину:

«Мне грезится Россия, мне слышится великопостный перезвон колоколов московских, и, под флером протекших лет в изгнании, минувшее мне представляется отрадным, светлым сном: все в нем мне дорого и мило, и не без снисходительной улыбки я вспоминаю даже и о многих из вас – мои печальные герои…»

Россия являлась Аркадию Францевичу и в сновиденьях. Утром он пробуждался счастливый, но, увидев за окнами парижское небо и парижское солнце, снова погружался в беспросветную тоску, ставшую привычной спутницей эмигрантов…