Прерванный полет летучего корабля: как Россия собиралась с небес атаковать Наполеона

Между тем грозный 1812-й для России стал временем ярких шагов именно в этой области – в сфере борьбы передовых технологий. Неслучайно именно в тот год у нас провели и первые в мире опыты по подрыву пороховых мин электрическим детонатором, и начались первые попытки создания собственных боевых ракет.

Накануне войны силы Наполеона, опиравшегося на всю континентальную Европу, значительно превосходили возможности русской армии. Поэтому подданные царя Александра I лихорадочно пытались отыскать рецепты успешного противостояния могущественному врагу не только в области «больших батальонов» – посредством числа штыков, сабель и пушек, но и в сфере новых технологий, новейшей техники. «Профиль» расскажет об одной такой отчаянной попытке в угаре войны, опередившей не только время, но, кажется, и сам здравый смысл.

Секретное послание для Александра I

«Ныне сделано открытие столь великой важности, что оно необходимо должно иметь выгоднейшие последствия для тех, которые первые оным воспользуются… Открытие сие состоит в управлении аэростатического шара, в конструкции воздушного корабля, который вмещать будет в себе нужное число людей и снарядов для взорвания всех крепостей, для остановки или истребления величайших армий». В марте 1812 года такое донесение из самого центра Европы отправил царю Александру I российский дипломат Давид Алопеус. Совершенно секретное послание не доверили обычному курьеру – из Штутгарта, столицы Вюртембергского королевства, на берега Невы его лично доставил секретарь русского посольства.

Вскоре сам император читал явно взволнованные строки обычно невозмутимого и многоопытного дипломата: «Позвольте, Всемилостивейший Государь, чтоб я обратил на Имя Ваше сие донесение с тою уверенностью, что Ваше Императорское Величество такого обо мне мнения, что я не в состоянии предаться в делах сумасбродным мечтам, и что я не могу быть игралищем шарлатанов и фанатиков…»

Секретное послание Алопеуса для 1812 года звучало совершенно фантастически – наверное, так в наше время мог бы восприниматься прожект какого-нибудь вечного двигателя или немедленного полета человека за пределы Солнечной системы. Однако Давид Алопеус – и царь знал это – действительно не был «игралищем шарлатанов и фанатиков», не был ни фантазером, ни легковерным человеком.

Опытный дипломат, искушенный боец невидимого фронта, во время недавней войны со шведами в 1808–1809 годах именно Алопеус, уроженец Выборга из рода финско-шведских дворян, был резидентом русской разведки в Стокгольме. Вхождение Финляндии в состав Российской империи стало во многом заслугой и Алопеуса – разведчика и дипломата. Так что к фантастически звучавшему посланию про «аэростатический шар» и «воздушный корабль» русский царь отнесся внимательно.

О воздушных шарах к тому времени знали уже немало, учитывали попытки применять их в военном деле, прежде всего для наблюдения над полем боя. Знали даже о первых опытах управляемого полета – и об их крахе. Об этом Алопеус прямо писал царю: «Признаюсь, я полагал опыты сии в числе тех, которые в течение 25 лет видел я во всех почти городах, где я проживал, проваленными к стыду их изобретателей».

Однако новый проект действительно отличался от прежних куда большей убедительностью. Даже наш современник заметит в нем некоторые азы аэродинамики и весьма нешаблонного мышления. Все предыдущие попытки управляемого полета на воздушных шарах представляли, в сущности, копирование лодки с веслами, только в воздушной среде. Проект же, описанный Алопеусом, был куда оригинальнее, предвосхитив многое из будущего авиации. Как доносил царю Алопеус, автор проекта не пытался «употребить крылья на образец весел», а решил присмотреться к сути птичьего полета.

«Птицы маханием крыльев своих делают в атмосфере пустоту, которая принуждает их стремительно перемещаться в облегченном пространстве», –сообщал Алопеус, и такая мысль для 1812 года была настоящим научным прорывом. «По сделанным доселе расчислениям, – читал его донесение русский царь, – наиудобнейшие к действованиям воздушные корабли могут вмещать в себе 40 человек и поднимать 12 000 фунтов (почти 5 тонн. – «Профиль»). В числе артиллерийских предметов ожидаемо особливо большего действия от ящиков, наполненных порохом, которые, брошены будучи сверху, могут разрывом своим, упав на твердые тела, опрокинуть целые эскадроны».

Как изобретатель «воздушного корабля» Франц Леппих оказался в России

К посланию Алопеуса прилагались чертежи и модели. На уровне знаний даже самого образованного человека той эпохи все выглядело очень убедительно. Сами воздушные шары выглядели реализованной сказкой, так что проект создания управляемого аэростата-бомбардировщика мог показаться вполне осуществимым. Тем более убедительно он выглядел для Александра I с учетом страшных перспектив – Наполеон имел под ружьем по всей Европе почти миллион штыков, из них 600 тыс. готовились к войне с нашей страной. Русская армия при всем старании не могла равняться в численности с бонапартовыми «большими батальонами».

Неудивительно, что накануне войны Александр I попытался уравнять силы не только стратегическими замыслами «скифской войны», но и прежде небывалой техникой. Алопеус писал о возможности «построить пятьдесят таких воздушных кораблей в течение трех месяцев». Как утопающий хватается за соломинку, так и русский царь ухватился за предложенный проект. Это сегодня мы понимаем, что замысел на том уровне производства и технологий был нереализуем, но наши предки 210 лет назад этого знать заранее не могли.

К тому же имелись сведения о подобных опытах у потенциального противника – в Париже и Вене с 1807 года проводились работы по управлению воздушными шарами при помощи механических крыльев. Кстати, сам Наполеон, первоначально восприняв такие прожекты весьма скептически, как раз накануне 1812-го распорядился собрать всех европейских изобретателей, замеченных на ниве воздухоплавания.

Именно так в сферу интересов императора Франции попал и тот, о чьем изобретении сообщал русскому царю посол Алопеус. Уроженец Баварии 34-летний механик Франц Леппих был широко известен при королевских дворах Европы как изобретатель «панмелодикона», сложного и оригинального для той эпохи механического пианино. Послужив в молодости в армиях Австрии и Англии, Леппих быстро перешел от музыкальных опытов к воздушным, и если большинство его коллег по увлечению рассматривали полеты скорее как коммерческое развлечение, то бывший пехотный капитан Леппих изначально работал над своим «воздушным кораблем» именно как над боевой машиной.

Изобретатель встретил 1812 год на юго-западе раздробленной тогда Германии, в Вюртембергском королевстве, т. е. в сфере влияния императора Франции. Узнав об интересе Парижа к воздушным опытам, король Вюртемберга создал комиссию из профессоров местного университета, которые оценили проект Леппиха как перспективный. И вюртембергский монарх тут же умыл руки – официально распорядился выслать изобретателя за пределы своего королевства.

Понять короля можно: его владения не так давно оккупировали войска Франции, по секретному приказу из Парижа к войне с Россией уже готовились 16 тыс. солдат вюртембергской армии. Но при этом Фридрих Вильгельм Карл, так звали короля Вюртемберга, по материнской линии был двоюродным дядей царя Александра I и даже когда-то, при Екатерине II, служил генералом русской армии. Словом, король попытался усидеть на двух стульях – солдат для войны с Россией приготовил, но вроде бы перспективный проект воздушного бомбардировщика фактически подарил послу России.

Посол Алопеус явно сам увлекся идеей воздушных бомбардировок – не дожидаясь реакции царя, спешно отправил изобретателя Леппиха со всеми его материалами к русским границам. Тем временем канцлер Российской империи Николай Румянцев готовил ответную шифровку послу: «Император весьма доволен, что вы употребили особенную ревность для того, чтобы воспользоваться новым изобретением, которое обещает важные последствия… Немедленно отправить в Россию механика Леппиха и его рабочих, которые трудились над постройкой шара».

«Не пожалеть и миллиона»: во сколько обошлось изготовление машины

Дальнейшие события по меркам той эпохи развивались стремительно. Уже 13 мая 1812-го царь лично принял немецкого механика, доставленного в ставку русской армии в Вильно (ныне Вильнюс) под охраной из личного конвоя князя Багратиона. Спустя две недели Франц Леппих прибыл в Москву, где и предполагалось строить его воздушные бомбардировщики. Одновременно военному губернатору старой столицы князю Федору Ростопчину доставили личное письмо царя: «Обращаюсь к предмету, который вверяю вашей скромности, потому что в отношении к нему необходимо соблюдение безусловной тайны… Ко мне был прислан очень искусный механик, сделавший открытие, которое может иметь весьма важные последствия. Во Франции делают всевозможные усилия, чтобы достигнуть того открытия, которое, как кажется, удалось сделать этому механику. Во всяком случае, чтобы убедиться в этом, позволительно сделать опыты, которые он предлагает. Дело стоит труда».

Дело действительно стоило труда – до вторжения превосходящих сил Наполеона оставалось меньше месяца. Московские власти весьма серьезно отнеслись к проекту: для сохранения секретности арендовали расположенную за пределами города огромную усадьбу покойного фельдмаршала Репнина, где и приступили к спешному изготовлению машины.

Сразу выяснилось, что высокие во всех смыслах технологии требуют и повышенных расходов. Привезенная немецким механиком смета росла как на дрожжах, а требовавшиеся материалы были весьма экстравагантны для той эпохи. Одни запрошенные изобретателем объемы серной кислоты и железных опилок, предназначенных для получения водорода, потянули на 100 тыс. рублей – на эту сумму можно было купить приличное имение с множеством крепостных. Впрочем, война требовала не считаться с расходами, и через пару недель в переписке царя с губернатором Москвы промелькнет характерная фраза: «Уже выдано 130 тыс. рублей, но если удается предприятие, то можно не пожалеть и миллиона».

Вскоре в секретной мастерской Леппиха трудилось свыше сотни работников – внушительное число для фабричного производства той эпохи. В целях секретности среди любопытствующих пустили слух, что в бывшем фельдмаршальском имении разместился завод по производству зарядов для пушек.

Губернатор Ростопчин после личного знакомства с изобретателем явно проникся всеобщим увлечением воздушным проектом. «Машина мне стала дорога, точно дитя, – писал московский градоначальник царю. – Сие изобретение сделает бесполезными войны, освободит человечество от адского разрушителя Бонапарта и сделает вас судьей царей и царств и благодетелем рода людского».

Тем временем Наполеон наступал в глубь России. В августе пал Смоленск, неприятель двигался к Москве. Леппих обещал первый образец бомбардировщика к августу, но работы затягивались. Впрочем, немец отнюдь не был банальным жуликом – не лишенный авантюрной жилки, он явно верил в свой проект, верил истово. Согласно отчетам Ростопчина, военным летом 1812-го рабочие под началом немецкого механика трудились по 17 часов в день, а сам Леппих «встает первым и ложится спать последним».

По дошедшим до нас данным, задуманный бомбардировщик выглядел внушительно – подвесная гондола в форме широкой лодки размером 20 на 10 метров и над нею огромный аэростат, по форме напоминавший рыбу, длиной почти 60 метров. С боков располагалось по «веслу», каждое заканчивалось тремя упругими металлическими «рессорами» с 36 лопастями, работающими по принципу клапана. Каждое «весло» посредством механических шарниров приводилось в движение 18 гребцами. В момент «гребка» закрепленные на «рессорах» лопасти жестко упирались, толкая воздух, а во время заноса «весла» перед гребком оказывали минимальное сопротивление воздушному потоку за счет частичной подвижности. Именно в этих «рессорах» с лопастями и заключалась суть конструкции Леппиха, с помощью которой он пытался повторить работу маховых перьев на крыльях птиц.

Почему Кутузов так и не увидел «еростат» над Бородино

Создание подобной конструкции требовало малодоступных в то время материалов. Технологической проблемой стало даже получение водорода, достаточного для наполнения рыбообразной оболочки аэростата объемом около 10 тыс. кубических метров. Требовались особо плотная ткань и особый лак для пропитки оболочки аэростата. В Москве 1812 года непросто было отыскать и самую легкую древесину, сушившуюся не менее пяти лет, для изготовления гондолы и каркаса полужесткой «рыбы».

Особые трудности возникли со сталью для «рессор». Губернатор Ростопчин позднее так писал о попытках решить эти проблемы: «Опыты не удавались… Рессоры ломались при первых ударах весел. Леппих сваливал вину на дурное качество железа, я доставил ему лучшее английское, которое ломалось также. Наконец он потребовал железа, из которого делаются математические инструменты; скуплены были все такие инструменты, какие только можно было найти, и опыт точно так же был неудачен».

Тем не менее к августу в верхах Российской империи все еще надеялись на бомбардировщик. Ведь в проекте его вооружение смотрелось очень эффектно: помимо пороховых фугасов, сбрасываемых на цель через люк в центре подвесной гондолы, на «воздушную машину» Леппиха планировали установить даже первые образцы ракет! Словом, в подмосковном дворце, казалось, созревал настоящий бомбардировщик-ракетоносец.

Любопытно, что в окружении Александра I категорически сомневался в возможностях создания подобной «машины» лишь Алексей Аракчеев, жесткий бюрократ, опытный артиллерист и военный администратор, отвечавший тогда за все тыловое снабжение. Дошло до того, что в целом сдержанный и вежливый даже со слугами император поругался со своим мрачным фаворитом, раздраженно бросив в ответ на его сомнения по поводу аэростата: «Ты глуп!».

Сам царь в преддверии генерального сражения, похоже, не сомневался в близкой возможности управляемого полета и даже написал Ростопчину подробную инструкцию: «Как только Леппих окончит свои приготовления, составьте ему экипаж для лодки из людей надежных и смышленых и отправьте нарочного с известием к генералу Кутузову… Я уже сообщил ему об этом предприятии. Но прошу внушить Леппиху быть очень внимательным, когда он будет опускаться первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки неприятелю. Необходимо, чтобы он согласовал свои действия с действиями главнокомандующего… Скажите ему также, чтобы был осторожен, спустившись на землю, дабы он не был окружен и изучен любопытными армейцами, среди которых может оказаться какой-нибудь вражеский шпион».

Неудивительно, что за четыре дня до битвы у Бородино Кутузов написал губернатору Ростопчину: «Государь император говорил мне об еростате, который тайно готовится близ Москвы. Прошу мне указать, можно ли им будет воспользоваться и как его употребить удобнее. Надеюсь дать баталию, чтобы неприятелю ход к Москве воспрепятствовать».

Зараженный царским оптимизмом Ростопчин даже приготовил объявления-афиши, предупреждающие москвичей об испытательном полете аэростата, «чтобы, увидя его, не подумали, что это от злодея». Увы, аэростат так и не полетел – он дважды отрывался от земли, но тяги не хватало на тяжелую гондолу с экипажем из десятков гребцов при грузе пороховых ракет и бомб, а «рессоры» с лопастями, призванные воспроизводить механику и аэродинамику птичьего полета, постоянно ломались. К тому же при том уровне техники даже наполнение водородом огромной «рыбы» занимало более недели.

Кутузов так и не увидел «еростат» над Бородино. За сутки до вступления Наполеона в Москву губернатор Ростопчин в заметном отчаянии писал царю: «С прискорбием извещаю о неудаче Леппиха… Последовали бесконечные затруднения. Потребовалось какое-то особенное железо, крылья оказались слабыми. Большая машина не готова, и, кажется, надо отказаться от надежды на успех. Менее всего, конечно, можно пожалеть об истраченных деньгах. Леппих – сумасшедший шарлатан, а Алопеус слишком был увлечен своим финским воображением».

Как закончилась история «зажигательного воздушного шара»

Заметим, что провал потерпели не только потуги создать бомбардировщик, но и все попытки сохранить тайну. Студент Московского университета Василий Шнейдер (кстати, репетитор Александра Грибоедова, будущей величины нашей литературы) оставил мемуары о том, как без больших трудов проник к месту постройки аэростата. Студент жил в доме купца, выгодно поставлявшего материалы для изделия Леппиха, и движимый любопытством упросил домохозяина захватить его с собой в эпицентр секретности.

«Мы проехали несколько караулов, – писал Шнейдер позднее. – Я оказался в доме, великолепные залы которого были превращены в мастерские и по роскошным паркетам разбросаны были разные материалы и инструмент. Перед окнами на дворе висела гондола и какие-то большие крылья».

Студент был явно не единственным, кто смог удовлетворить свое любопытство. Так что в армии Наполеона знали про «чудовищный воздушный шар» – именно так определил секрет Александра I адъютант французского императора Филипп де Сегюр. Дипломат из наполеоновской свиты Коленкур прямо пишет, что накануне Бородинской битвы Наполеону «сообщили много сведений о зажигательном воздушном шаре, который, как уверяли, должен был погубить французскую армию, внести в ее ряды беспорядок и разрушение».

Когда русские войска оставили Москву, отряд французских жандармов по приказу Бонапарта осмотрел дворец, недавно служивший мастерской. Обнаружили сотни емкостей с купоросом для приготовления водорода и сожженную при эвакуации гондолу. Пропитанную ценным лаком огромную оболочку по приказу Ростопчина, несмотря на его разочарование провалом, все же успели вывезти подальше от захватчиков. На 136 телегах, вместе с Леппихом и его работниками, ее осенью доставили в Нижний Новгород.

Тем временем в окрестностях бывшей воздушной мастерской французские жандармы похватали несколько десятков первых попавшихся крестьян. Но каких-то толковых сведений про «чудовищный шар» от малограмотных селян не добились, и несчастных быстро расстреляли, объявив «поджигателями» Москвы.

Ушедшему с русскими Леппиху повезло куда больше. Уже в конце 1812 года он добрался до Петербурга, где еще год доказывал, что его проект возможен – надо только облегчить гондолу, подобрать нужную сталь для «рессор» и т. п. Царь Александр I какое-то время колебался, все еще не желая отказаться от столь желанной идеи воздушного бомбардировщика. Но осенью 1813-го, накануне грандиозной битвы под Лейпцигом (где с обеих сторон сошлись более полумиллиона солдат), подчиненный скептическому Аракчееву генерал Дмитрий Вындомской, главный аудитор русской армии, убедил царя, что война и так слишком дорога, чтобы в преддверии окончательного разгрома Наполеона продолжать тратить деньги на сомнительные опыты.

Леппих покинул Россию без славы, но явно с каким-то капиталом – по окончании войны он купил поместье в Баварии, где еще пять лет, до самой смерти, упорно пытался соорудить свой управляемый крыльями аэростат. У нас в стране про его эпопею забыли, лишь спустя десятилетия Лев Толстой в романе «Война и мир» написал несколько едких строк о том, как Пьер Безухов накануне Бородинского сражения «для того, чтобы развлечься, поехал смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага».