Атаманщина между «свободой» и деспотией

Основной опорой любой иерархии является представление о сакральной (т.е. священной) природе власти. Из священности вытекает неприкосновенность правителя. Кроме основной опоры действует вспомогательная: силовая. Верующее большинство подавляет силой неверующее и разлагающее единство системы меньшинство. Именно меньшинство – которое, когда станет большинством в своём неверии в священность действующей власти – уничтожит её, и никакой террор не поможет. Так уже было и в 1917, и в 1991 году, хотя в обоих случаях карательных органов хватало. Но они «не выстрелили».

Эти опоры – вера и насилие, основная и вспомогательная, в итоге порождают третью точку опоры, имеющую сугубо вторичный характер: системно-прагматическую.

То есть: лояльность, правильное с точки зрения власти поведение начинают поощрять материально. Люди получают материальные блага за «правильное» поведение и лишаются каких-то благ за «неправильное».

Почему нельзя изначально выстроить прагматическую мотивацию лояльности? Объясняю: если я подарю вам вашу квартиру или вашу машину, то вы справедливо удивитесь: а с какой это стати я дарую вам блага, которые и без меня вам принадлежат? Для того, чтобы получить материальное благо от власти – нужно СПЕРВА признать право этой власти распределять блага.

Если власть, с вашей точки зрения, не имеет права или возможности распределять – то чего она дарит чужое? Дарит вам те вещи, которые вы и без неё запросто можете взять, воспользовавшись ЗАХВАТНЫМ ПРАВОМ, самым первым, естественным и очевидным в человеческой истории правом.

Это и происходит в эпохи атаманщины, когда почувствовавшие запах крови, свою власть и силу, непосредственно вооружённые, окружённые лично-преданными приспешниками атаманы БЕРУТ, НЕ СПРАШИВАЯ.

Зачем им разрешение от какой-то бессильной и неуважаемой далёкой инстанции – если они сами себя считают властью?

Для того, чтобы рыбачить или собирать грибы в близлежащем лесу – мне не нужно разрешение правительства Аргентины. Потому что это правительство – кто бы там не победил в упорной борьбе за власть – не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к реке, ни к грибному лесу. Если кто и может мне запретить – то моё правительство. Но никоим образом – правительство Аргентины или Ямайки!

Но как так получилось, что существует государство Аргентина, и существую я, совершенно вне этого государства? Ведь это означает, что я могу точно так же оказаться вне государства Россия, как однажды случилось с мирно спавшими жителями Донецка, Луганска и Харькова…

Они легли спать в России (СССР), а проснулись за границей, на какой-то Украине… Почему «на Украине»? Почему не в Эфиопии?

+++

Ослабление какой-либо власти, вероисповедное и силовое (они неразрывно связаны) – приводит к злокачественным опухолям атаманщины. Возникает чаемое либералами состояние «свободы» — под которой они понимают «полиархию», множественность соперничающих за власть группировок.

Романтиками свободы и теоретиками демократии ошибочно считается, что утрата единовластия приводит к повышению прав и гражданского участия каждого человека. На деле «полиархия» не ведёт ни к чему, кроме самой разнузданной атаманщины, то есть порождает тысячу тиранов взамен одного.

Нетрудно понять, что права человека неразрывно связаны с треугольником «сильный-слабый-верховная власть». Если выкинуть из этого треугольника верховную власть, то волки и овцы останутся один на один, а защищать абстрактные «права человека» станет элементарно некому. Ведь нельзя же вооружённого бандита обуздать какими-то абстракциями, бумажными кодексами, перечислением своих прав и т.п.

+++

Правда жизни в том, что человек никогда не подчиняется человеку (за исключением психических отклонений, носящих патологический характер). Для такого человек – слишком независимое (по образу и подобию божьему) создание.

Человек подчиняется либо символу веры, либо насилию (ну, и их сочетанию). На человека можно воздействовать, убеждая его, сделав его единоверцем. Или на человека можно направить оружие.

Единоверие действует всегда, независимо от присутствия или отсутствия правителя. Несколько поколений католиков могут оставаться католиками, и подчиняться римскому папе, ни разу его вживую не увидев.

Оружие действует только до тех пор, пока оно направлено, то есть пока правитель в тебя целится. Как только ты пропал из его зоны видимости – он перестал быть твоим правителем.

Именно это и объясняет дробную лоскутность атаманщины и отличает атаманщину от нормальной государственной власти. Госвласть может быть очень жестокой – разница вовсе не в уровне жестокости, а в присутствии доктрины, спаивающей исполнителей в нерушимое единство.

Власть же атамана ограничивается, в буквальном смысле слова, зоной его видимости. Чего атаман не видит – то ему уже не принадлежит и не подчиняется ему. Там уже атаманит свой атаман, и тоже в пределах его видимости.

+++

Глядя в самый корень проблемы, мы с вами обнаружим, что внутри человека в единстве и борьбе пребывают две системы: уровень цивилизованности (цивилизационной зрелости) и зоомотивации, в условиях культурного общества превращающиеся в зоопатии.

Цивилизация, по мере своего вызревания – теснит зоологические мотивации человека. Те отвечают на угнетение поведенческой нормой — бурными взрывами поведенческих атавизмов.

Если мы посмотрим, как складывалась история, то увидим сперва малые кочующие, пребывающие в полной свободе семейства, которые затем сливаются в роды, затем в племена, затем в народы, затем в империи. То есть цивилизация – это, в числе прочего, укрупнение и опосредование управления (защиты и воздействия).

В процессе деградации социума наружу вырываются архаичные атавистические реакции и мотивации, что и случилось при угасании СССР. Процесс идёт у социальных дегенератов в обратную сторону: империя распадается на народы, народы на племена (украинизм – явный пережиток племенного сознания у наиболее умственно-отсталых представителей русского народа).

Соответственно, и «большая доктрина» державшая большинство в тонусе единоверчества, а меньшинство – в страхе наказания, распадается на атаманщину.

Главный принцип атаманщины: «мне не нужно просить у власти того, чего я сам, вооружённой рукой, могу взять».

С одной стороны, это порождает огромное количество беспомощных и замученных жертв, бессильных перед атаманской кровавой вольницей, перед разнузданным произволом банд. С другой стороны – что ты взял вооружённой рукой, то у тебя такой же рукой и отобрать могут. Пространство распадается, разваливается, как тающая льдина: большие куски дробятся на малые и т.п.

+++

В принципе, эту проблему распада нельзя решить насилием, хотя это первое, что приходит в голову, когда видишь бесчинства бандитов вокруг себя. Даже если ты силён и ловок, успешно одолеешь бандитского атамана – то в твоём лице просто появится ещё один атаман, которому подчиняются только в зоне его непосредственной видимости.

Восстановить культурное общество из того, что можно назвать «украинщиной» (не только от слова «украина», но и от слова «край, предел распада») – можно только через единоверие. Да, оно должно быть с кулаками, но кулаки мертвы без головы.

Единоверие – это предложение символа веры, вокруг которого могут собираться все, уставшие от феодальной раздробленности и бандитских войн. Только в случае единоверия власть строится на доверии, а не на терроре, и, следовательно, может быть единой на больших пространствах. Возникают священные символы, оберегаемые добровольно и бескорыстно, что в условиях атаманщины немыслимо (там в бой вступают или принужденные, или подкупленные).

Противостоит единоверию широкий спектр зоопатий, смысл которых сводится к рвачеству, мародёрству, попыткам любой ценой и не считаясь с последствиями завладеть лично какими-то материальными ценностями.

В итоге даже мастера манипулирования, американцы, собаку съевшие на колониальных технологиях – и те не могут управлять украинствующей сволочью, стремящейся в кровавом хаосе только к личному воровству, разворовывающей даже то, что хозяева из США категорически запретили разворовывать.

+++

Поглощая людей, низводящая их к зверям зоопатия (крайняя, животная низменность побудительных мотивов поведения) ликвидирует все условия для существования любой из культур, любого, порождённого сложной цивилизацией института.

Не то, чтобы зоопат сознательно мечтает закрыть и разрушить Академию Наук или Университеты, или Генштаб, или Союз композиторов. Нет. Но он пытается их:

1) Захватить, поглотить, возглавить

2) Поглотив – использовать не по назначению, а для растаскивания и разграбления с целью личного (крысиного) обогащения.

По мере того, как это происходит, цивилизация из актуальной реальности превращается во всё более и более расплывчатое воспоминание. Видя, что в академиях и университетах, издательствах и студиях нет ничего, кроме воровства, кумовства и блуда – люди задаются вопросом: «а зачем они вообще нужны?»

То есть микроскоп, которым постоянно колют орехи, превращается в орехокол, теряет свои возможности, заложенные в нём, как в микроскопе.

Иллюстрацией этого является практически вся современность, с её страшным, удручающим одичанием по обе стороны Атлантики. Бескультурье охватило не только бывшие социалистические страны, но и страны традиционного капитализма, в которых верхи в корне поменяли отношение к культуре.

— Ранее (в XIX веке) принадлежность к богатым давала право на преимущественный доступ к культуре

-Ныне (в XXI веке) принадлежность человека к богатым используется им для максимального уклонения от духовного и умственного развития.

Культуру парадоксально сталкивают в «достояние бедных» — которым, казалось бы, попросту некогда заниматься высокой культурой в постоянных поисках пропитания. А те, у кого в силу привилегий, море свободного времени – тратят его на животные удовольствия, потому что ярко выраженные зоопаты.

Вы сами можете увидеть вокруг себя, насколько неинтересны для современного человека любые интеллектуальные, и просто сложные формы времяпрепровождения. Чем больше у него свободы выбора – тем более примитивен (доходя до патологии слабоумия) его выбор.

+++

Во всём этом кошмаре духовного  раскультуривания, конечно, сложные формы государственности уже не могут быть. Государство повсеместно отступает. Разгул атаманщины, утрата централизованной властью монополии на насилие происходят даже в стране, ведущей репрессии[1] – в современных США. Репрессии сильнее, чем в 1937 году – а всё равно на улицах перестрелки, массовые жертвы разных «стрелков»…

«Реформы» и приватизация в России – большой всплеск атаманщины, буйство зоопатий – вторичной волной которых являются современные украинские события.

При этом рядом теоретиков эта звериная, оскотинивающая человека атаманщина воспринимается как путь к свободе или проявление свободы. Конечно же, это не так.

Всё, на что способна атаманщина – это породить в итоге террористическую деспотию самого низкого, с точки зрения цивилизации, уровня. То есть такую, в которой прямое и непосредственное насилие преобладает, а символическое, которое для культурного человека заменяет прямое насилие в условиях цивилизации – почти отсутствует.

Чтобы объяснить это проще – поясню: предупредительный выстрел есть символическое насилие, выстрел в человека – прямое. В цивилизованном обществе часовой обязан делать предупредительный выстрел, или даже два. В примитивных деспотиях патроны на вразумление не тратят – «вразумляют» сразу убийством…

+++

И, конечно же, атаманщина вовсе не освобождает человека от давления власти, а наоборот – делает это давление чрезмерным, непредсказуемым, резким и преступным по его структуре. Атаманщина – по сути, всё, чего добились десоветизаторы…

[1] США лидируют по количеству заключённых в абсолютном значении — около 2,2 млн человек находятся за решёткой. Это 25% всех заключенных планеты (больше чем в 35 крупнейших европейских странах, вместе взятых, и на 40% больше, чем в Китае), хотя население США составляет всего 5 % населения мира. Содержание пенитенциарной системы обходится налогоплательщикам США в 80 млрд долларов ежегодно. Соединённые Штаты Америки также обладают первенством в удельном числе граждан, находящихся за решёткой. Для сравнения: в 1937 году общее население всего ГУЛАГа составляло 1 млн 196 тыс. человек. Из них осужденных конкретно за контрреволюционные преступления было 105 тыс. человек.