Баллада о книжных детях. Часть третья

В общем – как уже было сказано в прошлых постах (1, 2)– основной причиной «книжного дефицита» в стране была нарастающая потребность советских людей в чтении. Которая уже в конце 1960 годов превысила «цивилизационную норму», и продолжала нарастать практически до самого конца существования страны. Понятно, что удовлетворить данную потребность «обычными методами» было невозможно – тут важна даже не сама ее величина, а очевидная непрогнозируемость, очень сильно ограничивающая «горизонт планирования». (И это при том, что развертывание промышленного производства при индустриальной экономике требует, как минимум, десять лет.)
Однако тут возникает вопрос: с чем же была связана это самая аномальная потребность в чтении? В смысле: после чего «нормальное» отношение человека к информации сменилось на потребность в бесконечном поглощении последней? Ну, и наоборот: что же произошло после крушения СССР, когда эта потребность – как уже было сказано – упала практически до нуля?

Как это не удивительно прозвучит, но в данном случае лучше всего будет ответить вначале на второй вопрос. Тем более, что об этом уже было немного сказано в первом посте серии. В том смысле, что одной из важнейших отличий постсоветского периода от советского в плане «информационного пространства» стало быстрое заполнение его т.н. «мусорной информацией». Ну, всеми этими «дешевыми изданиями», вроде «покетбуков» с дамскими романами, «боевой фантастикой» и «ироническими детективами», а так же разного рода «нонфикшн литературы», вроде «любовниц кремля» и «тайных ритуалов СС». Впрочем, если честно, то книги тут были на последнем месте после разного рода телепередач, которые превратились в начале 1990 годов в «адский Ад». (И сохраняются в подобном состоянии до сих пор.) А так же разнообразных печатных СМИ, кои по «адскости» — сиречь, по нагромождению лжи – ИМХО, если и отличаются от ТВ, то в более «адскую» сторону. (Разного рода «СпеедИнфо» и «МегаполисЭкспресс» в 1990 годы были еще более «трешевыми», нежели телепередачи!)

Наверное, тут не надо говорить, что результат воздействия подобных «каловых информационных масс» на человеческое сознание можно сравнить только с получением черепно-мозговых травм. В том смысле, что все это могло бы привести если не к полному разрушению сознания, то, по крайней мере, к приобретению глубокого невроза. Если бы не один важный момент. А именно: тому, что это самое сознание обладает возможностью постановки «информационного фильтра» на входящие потоки. Благодаря чему вся эта «инфомуть» на 99% начинает проходить мимо него. Ну, в самом деле: вот смотрит обыватель на какого-то Соловьева или Малышеву в течение нескольких часов, однако при этом запоминания данного факта не происходит. «В одно ухо влетает, в другое вылетает» — как это говорили раньше.

Впрочем, думаю, дальше углубляться в данную тему нет смысла. Поскольку и так понятно, к чему все это было сказано. А именно: к тому, что – ликвидировав главный источник конкуренции между людьми в виде рыночной экономики – СССР действительно очень близко подошел к «обществу полной правды». Разумеется, полностью ликвидировать «войну всех со всеми» тут не удалось – по причине сохранения иерархичности общественного производства. (А там, где есть иерархия, конкуренция будет всегда.) Но тут данный процесс был, фактически, локализован в нескольких ограниченных областях. (В то время, как в «нормальном обществе» он охватывал все – за исключением уже помянутой семьи). Прежде всего, разумеется, в области «государственной власти» — той самой «жизни вождей», где взаимная грызня действительно была нормой. (И поэтому все, что было связано с этой самой «высшей властью» однозначно определялось, как «заповедник лжи»). Впрочем, не только: определенные моменты этой самой «борьбы всех со всеми» оставались и в быту – где быстрое принятие коммунистических норм и правил было, разумеется, невозможным. (Конечно, подвижки тут были, но они не могли наступить мгновенно). Ну, и разумеется, ложь «правила бал» там, где продолжали господствовать пресловутые рыночные отношения: в той самой «Серой зоне блата и дефицита», которая стала реакцией на сдерживание изменений в обществе.

Однако были и области, в которых использование данной технологии – а ложь есть именно что социальная технология – оказывалось необязательным. Например – в том самом «мире Понедельника», под которым братья Стругацкие подразумевали область самых передовых производств, где, фактически, реализовывались коммунистические принципы бытия. Именно там, в этих НИИ и КБ, фактически была реализована «та самая» невозможная мечта о «развитом обществе правды». Не потому, что обитатели данных мест были такими «уникальными» — как это считали те же братья – а просто потому, что лгать тут не было смысла. (Это только Рогозин может думать, что при хорошем пиаре никакие реальные ракеты не нужны: достаточно только спеть на публику или придумать хороший скетч, вроде «батута», и все будут довольны. В СССР 1950-1970 годах такой номер бы не прошел: там нужен был именно реальный результат, требующий реальной работы. Просто потому, что многие помнили: от фашистских танков песнями и плакатами «не отмахаешься»).

Собственно, именно эти самые «заповедники правды» и стали распространителями «нового отношения к информации». Отношения, при котором каждый ее источник рассматривается не как способ «заработать» — в смысле, заставить потребителя этой информации отдать как можно дешевле свой труд ее автору – а как способ действительно внести чего-то новое в окружающую реальность. Понятно, что в данном случае «уровень фильтрации» мог быть много меньше «цивилизационной нормы», а значит – восприятие книг и даже газет было много проще, нежели сейчас. (Или тогда при капитализме.) И, по сути, все «входящие информационные фильтры» тогда сводились в отбрасывании «проблемных областей»: скажем, передовицы газет считались однозначно лживыми, равно, как лживыми воспринимались все речи «государственных деятелей», а так же собственного начальства. (Ну да: начальники – они дерутся за место, а значит – лгут).

А вот произведения литературы – не важно, «старые» или новые, «фикшн» или «нонфикшн» – виделись, в большинстве своем, правдивыми. Можно даже сказать, что в СССР было установлено некое «литературное информационное поле», которое стоило выделять из общего информационного поля по причине того, что ВСЯ информация там шла сразу «в мозг». (Этот эффект, кстати, имели и отрицательное воздействие – но о нем будет сказано выше.) Что, в свою очередь, выступало крайне притягательным для любого разумного существа – просто потому, что разум (в обобщенном смысле) есть информационная структура. Нуждающаяся в информации для своего существования так же, как тело нуждается в энергии. (Да, Стругацкие со своими «мокрецами» — коим нужны были книги для жизни – в данном случае подошли очень близко к истине. Правда, именно подошли.)

Ну, а последнее, в свою очередь, и создало тот самый феномен «советского суперчтения», который до сих пор остается загадкой для большинства. Впрочем, о том, к чему все это привело, и какой отсюда можно сделать вывод, будет сказано уже отдельно…