ЧЕРНОБЫЛЬСКАЯ БЕДА И ПОБЕДА

Время летит быстро, и после Чернобыльской катастрофы прошло уже 35 лет. Можно и нужно подсчитать весь колоссальный ущерб, принесённый людям, природе и экономике советского (нынче постсоветского) пространства, в первую очередь — трём славянским республикам. Поразмышлять о глобальных системных и конкретных человеческих ошибках, приведших к трагедии. Справедливо покритиковать московское и киевское партийно-государственное руководство, поведение которого в конце апреля-начале мая 1986 года нередко было неразумным, неправильным и трагически ошибочным.

Другое дело, что многие из аспектов могут быть оценены и проанализированы лишь с позиции послезнания, а в момент самой катастрофы, беспрецедентной и доселе непредставимой, эти аспекты были окутаны плотным туманом… или смертоносным дымом из рванувшего реактора.

Но ограничиться только этими воспоминаниями, рассуждениями и осуждениями — это как за разговорами о советских дипломатических, политических и военных просчётах кануна и начала Великой Отечественной забывать или сводить почти к нулю Победу в Великой Отечественной. Просчёты и страшные своими последствиями ошибки были, но и великий подвиг нашего народа тоже был. Так же и с Чернобылем — были приведшие к нему ошибки и промахи, природа которых до сих однозначно не установлена и является предметом дискуссий, но был и великий подвиг ликвидаторов, в буквальном смысле слова спасших от радиоактивной чумы свою страну и весь мир, Европу уж точно.

Первыми в бой вступили пожарные. Караул военно-пожарной части № 2 ЧАЭС, охранявший саму ЧАЭС, вёл за собой 24-летний лейтенант Владимир Правик. Караул части №6, расположенной в Припяти, вызвали на станцию из города по тревоге, его командиром был 23-летний лейтенант Виктор Кибенок. Характер ликвидируемого возгорания и степень сопутствующей радиационной опасности поначалу толком понятны не были, угроза скорее чувствовалась, чем осознавалась умом. На YouTube один из роликов с телефонными переговорами между ЧАЭС и пожарными диспетчерами, обнародованными относительно недавно, назван «Самый страшный телефонный разговор XX века». Это сложно назвать сильным преувеличением, и слушать скупой тревожный обмен информацией о пожаре и выезде бригад на его тушение откровенно жутко — до мороза по коже. Нам жутко, а у разговаривавших тревога была, если так можно выразиться, дежурной, как от чего-то неприятного, но понятного, уже встречавшегося и преодолеваемого.

Меняет ли это непонимание хоть что-то? Разве пожарные не выполнили бы долг и присягу, знай свою дальнейшую судьбу? Глупо даже ставить данный вопрос. Вот как о тех минутах, кардинально повлиявших на жизни миллионов людей, вспоминал затем майор Леонид Телятников, возглавлявший военно-пожарную часть №2 ЧАЭС: «Когда авария случилась, несмотря на какие-то трения в карауле, несмотря ни на что, весь караул пошёл за Правиком, пошёл без оглядки… Там битум горел. Машинный зал — сгораемое покрытие, и основная стоимость, если на рубли перевести, — это машинный зал. Все чувствовали напряжение, чувствовали ответственность. Только назову, сразу подбегает: “Понял”. И даже не слушал до конца, потому что понимал, что надо делать. Ждал только команды. И ни один не дрогнул. Чувствовали опасность, но все поняли: нужно. Только сказал — надо быстро сменить. Бегом. Как до аварии бывало? “Чего я иду да почему?” А здесь — ни слова, ни полслова, и буквально все выполнялось бегом. Это, собственно, самое главное было. Иначе пожар тушился бы очень долго и последствия могли быть значительно большими».

Через несколько часов пожарных, тушивших пожар, и сотрудников станции, локализовавших последствия аварии, начали развозить в больницы двух столиц, украинской, а затем и российской. Никогда не забуду прочитанный ещё в детстве рассказ Максима Драча, сына поэта Ивана Драча. Молодой медработник, дежуривший тогда в одной из киевских больниц, так описывал впечатления от встречи пострадавших: «Мы их не очень-то расспрашивали, было не до того. Все они жаловались на головные боли, слабость. Была такая головная боль, что буквально стоит здоровый двухметровый парень, бьётся головой о стену холодную, говорит: “Так мне легче, так меньше болит голова”».

Дальнейшие страдания этих героических парней от острой лучевой болезни и вовсе не подлежат описанию. Первыми из пожарных, через две-три недели после аварии, ушли в Царство Божие командиры пожарных караулов, Кибенок и Правик. С ними — сержант Николай Ващук, старший сержант Василий Игнатенко, старший сержант Николай Титенок, сержант Владимир Тищура. Их имена навечно выбиты золотыми буквами в истории нашего Отечества.

Ночью с 22 на 23 мая пожарным ещё раз пришлось серьёзно вступить в бой с огнём. Начался сильный пожар в поврежденных помещениях четвёртого гоэнергоблока. Огонь охватил кабели высокого напряжения и главные циркуляционные насосы. Усугубление ситуации грозило вывести из строя третий энергоблок, и последствия обещали быть ещё более печальными, чем месяцем ранее. Ликвидацию ЧП взял на себя подполковник Владимир Максимчук, руководивший сводной группой пожарных расчётов ликвидаторов. Излучение в эпицентре возгорания достигало крайне опасного уровня, находиться здесь и не получить смертельную дозу облучения можно было считанные минуты. Максимчук принял единственно верное решение. Он разбил вверенные ему силы на несколько групп, работавших по десять минут и менявших друг друга. Нового этапа катастрофы удалось избежать, а Максимчука, шедшего в пекло почти с каждой группой своих бойцов-огнеборцев, увезли в госпиталь с запредельной дозой радиации.

В промежуток между пожарами 26 апреля и 23 мая вместились ещё множество подвигов ликвидаторов. Один из них на счету вертолётчиков, забрасывавших песком с воздуха дымящийся реактор в первые послеаварийные дни. Для того чтобы попасть в цель, приходилось подлетать к самому жерлу, в эпицентр огненно-радиационного пекла. Невероятная сложность условий, в которых приходилось работать, можно понять даже по видеозаписям, фиксировавшим происходящее из кабины вертолёта, ещё на относительном удалении от развалин реактора начинаются звуковые и визуальные помехи от радиации.

Кроме героизма, вертолётчики проявили и недюжинные умственные способности. В первый день работ было сброшено порядка полусотни тонн песка в мешках. Учёные сказали: нужно гораздо больше, пять-шесть тысяч тонн. Что делать: растягивать процесс на совершенно неприемлемый срок либо брать такую интенсивность вылетов, при которой все имеющиеся в наличии человеческие единицы быстро нахватают смертельные дозы? Начальник штаба ВВС Киевского военного округа Николай Антошкин решил грузить мешки в тормозные парашюты. В один парашют помещалось полторы тонны мешков, затем края купола сшивались, полученная «бомба» крепилась на внешнюю подвеску вертолёта и отправлялась в жерло. Дело пошло значительно более бойко. Кроме того, Антошкин предложил доработать конструкцию узла подвески. Из прочного металла сделали новую удлинённую балку, к которой приварили большое кольцо, позволявшее закрепить сразу несколько парашютов.

Сверху реактор подавили, но в резервуаре под ним находилась вода. Заслон из сброшенного песка и других материалов-нейтрализаторов создавал давление на конструкцию реактора, в любой момент могло произойти обрушение и паровой взрыв. В ночь с 6 на 7 мая, накануне Дня Победы, команда военнослужащих-добровольцев под руководством капитана Петра Зборовского осуществила откачку воды. Как и в других случаях, описанных выше, работать приходилось с часто сменой ударных групп на передовой. Рукава, через которые откачивали заражённую воду, неоднократно давали течь в разных местах, и эти крайне опасные течи добровольцам приходилось зажимать. Хотя, конечно, никакого специального согласования с Горбачёвым квоты «на убийство нескольких человек» и вообще риторики обречённых камикадзе, как это показано в местами прекрасном, но ещё части неоднозначном сериале «Чернобыль» от HBO, не было. Справились, в общем, угроза взрыва отступила.

И потом, уже в относительно спокойный период работ по возведению саркофага, героизм продолжал оставаться ежедневной составляющей жизни Чернобыля. Например, нужно было убрать чрезвычайно «грязные» куски графита, обломки бетона и ТВЭЛов с крыши машинного зала. Делать это приходилось вручную. Думаю, практически всем известны чернобыльские фотографии или видеокадры, на которых люди, похожие на героев постапокалиптического фильма, в специальных костюмах, обвешанных свинцовыми пластинами, выбегают на крышу и начинают орудовать лопатами. Работать, как уже нет нужды лишний раз повторять, можно было лишь по несколько минут. Добровольные превышения допустимого срока в два-три раза происходили постоянно.

А сколько ещё дозиметристов, медиков, водителей, строителей, представителей других военных и гражданских специальностей, сколько подвигов не уместить в этой скромной по размеру статье… Ещё нельзя не упомянуть, что, как и в любой войне, в войне с радиацией у фронта был тыл, поставлявший топливо, стройматериалы, технику, продукты питания, спецодежды и многое другое. Это была страшная и славная битва. И неудивительно, что в её финале, принимая капитуляцию у закованного в бетон реактора, бойцы писали на саркофаге свои имена и названия малых родин так же, как их отцы и деды в 1945 году на рейхстаге. И точно так же, как над рейхстагом, над саркофагом взвилось красное знамя, знамя Победы.

Хорошо бы и нам помнить, что тридцать пять лет назад в местах, одноимённых горькой траве полыни, имела место не только горечь трагедии, но и радость победы. В связи с этим уместно упомянуть Откровение Иоанна Богослова, в котором, как небезосновательно считается, предсказан Чернобыль: «Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде “полынь”; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». Второе название «Откровения», Апокалипсис, многими воспринимается как синоним всемирной катастрофы и конца света. Отчасти это правда. Но конец привычного нам света в результате победной битвы Создателя с врагом рода человеческого означает новое и лучшее состояние. Это ли не символ — даже для неверующих, но мыслящих людей — двойственности и неразрывности понятий «беда» и «победа» в нашей жизни.