Глаза бы их не евровидели

Среди всех новостей последнего времени, колеблющихся в диапазоне от противоречивых (в самом лучшем случае) до ужасных (чаще всего), одна все-таки несколько порадовала. А именно – о том, что на очередное Евровидение, если его, конечно, не отменят из-за коронавируса, от России поедет группа Little Big.

Но дело не только в том, что сей самобытный коллектив как нельзя более лучше соответствует нынешнему формату и духу конкурса. Порадовала реакция информационного пространства и широких народных масс – чуть-чуть обсудили, чуть-чуть посмеялись и порисовали демотиваторы, почти тут же забыли. Как и должно быть.

«Евровидение», стартовавшее в середине 1950-х, было задумано как средство популяризации музыки и телевидения — и одновременно интеграции Старого Света, тогда еще исключительно его западной части. Причем по составу участников и подбору материала это было что-то сродни передаче «Алло, мы ищем таланты!» и спортивным Олимпиадам, изначально задуманным как соревнование исключительно любителей.

Конечно, понятие «любительство» в музыке столь же расплывчато, как и в спорте. Но, скажем так, к любителям состав участников всегда был явно ближе, чем к тяжеловесам и миллионщикам от музыки. С конкурса порой уезжали суперзвездами, как это случилось с Селин Дион, группами «АББА» и «Чингисхан», но почти никогда на него в таком качестве не приезжали.

Со временем на «Евровидении» все более частыми стали и проявления экстравагантности и эпатажа, что роднило его уже не только с «Алло, мы ищем таланты!», но и с постсоветскими передачами типа «Сам себе режиссер» и «Минута славы».

Проблема в том, что у нас (а возможность нашего участия в «Евровидении» рассматривали еще в годы перестройки, окончательно же созрели уже в начале девяностых) конкурс сей рассматривали на первых порах не совсем верно, как нечто более близкое как раз к смотру лучших и самых звездных сил.

Тут, конечно, сказалась и слепая эйфория первых лет тотальной «открытости миру», желания немедля перед этим миром чем-то блеснуть. Насколько это «что-то» подходит для того, чтобы им блестеть, как-то не думали. Поэтому после тест-драйва с не самой худшей и не самой лучшей российской певицей Юдифь в ход пошли козыри. Вернее, то, что ими казалось.

Сначала на «Евровидение» съездил Ф.Б.Киркоров, стремительно утверждавший сам себя в должности «короля российской эстрады», но закономерно занявший семнадцатое место. Затем очередь дошла до его тогдашней сиятельной супруги.

Правда, с Пугачевой в 1997-м года история вышла мутная – изначально вроде как петь про «примадонну» должен был Валерий Меладзе, но он вдруг заболел и брать на себя ответственную миссию пришлось непосредственно «примадонне». Вон она и утверждает до сих пор, что Меладзе ее подставил, а она не хотела, особо не готовилась, поэтому и заняла всего лишь пятнадцатое место. Позволю себе усомниться в искренности Аллы Борисовны. С ее замашками и психотипом исполнить гимн самой себе с высокой европейской сцены – мечта и замечательный подарок, опять же, самой себе.

Правда, европейский зритель хмурую пафосную даму не оценил. Почуял, вероятно, в ней пролог надвигающейся на «Евровидение» эпохи фриков, шутов и бородатых женщин, но не совсем понял, в чем именно изюминка. Если бы ему рассказали, что гротескно-уродливое самомнение Аллы Борисовны вполне может быть проведено по разделу фричества, да и пугачевский клан, где причудливо сплелись бывшие и будущие жены, мужья и любовники, очень даже фрик-ячейка – может быть, и оценил бы. А так, без подсказки и раздаточного материала – нет.

Но писать язвительности про Пугачеву и ее клан я могу бесконечно, поэтому сдержу себя и умолкну. Более того, скажу о ней пару добрых слов – ее эпохальное фиаско помогло выработать хотя бы на некоторое время здоровое отношение и здоровые критерии отправки участников на конкурс.

Туда стали ездить либо начинающие перспективные певицы типа Алсу и Юли Савичевой, либо уже популярные коллективы разных жанров, не обремененные, однако, жмущей коллективную голову короной – «Мумий Тролль», «Премьер-министр». «Тату», поехавшие в 2003-м, были, пожалуй, даже слишком хороши и «звездны», ибо имели на тот момент неплохую международную известность и раскрутку. Они, кстати, почти выиграли, а многие считают, что и выиграли, просто при подсчете голосов жюри сжульничало.

Тем не менее, уже тогда в российском отношении к «Евровидению» вновь начали проступать такие не самые однозначные черты, как его слишком широкое освещение и бурное обсуждение, все эти многочасовые телемарафоны, начинавшиеся едва ли не с расцветом солнца в день финала и заканчивавшиеся через сутки, полные телестудии «болельщиков» и т.д. и т.п.

Постепенно, где-то со второй половины нулевых, конкурс в России обрел некий геополитический подтекст. Это как раз было время бурного «вставания с колен», с созданием соответствующей мифологии. Статус энергетической сверхдержавы, успехи в футболе, хоккее и баскетболе, так и почему бы и в музыке не показать, что мы впереди планеты всей, уж Европы так точно. Тем более такая цель совпадала с амбициями отдельных исполнителей и их продюсеров.

Вот так вот и стал победителем Дима Билан, поучаствовав два раза за три года и, согласно шутливым апокрифам, пообещав приезжать, пока не получит «золото». Билан по-человечески приятный парень, но как инструмент державной мощи выглядит немного забавно.

Между тем, и наши заклятые друзья с постсоветского и постсоциалистического пространства стали воспринимать «Евровидение» соответствующим образом, только с обратным знаком – как арену выражения русофобских настроений.

Некоторая степень политизации конкурсу всегда была свойственна – то ближневосточные страны откажутся участвовать вместе с Израилем, то кто-то выбежит на сцену, протестуя против диктатур в Испании и Португалии, да и вечная проблема соседско-союзного голосования стран вроде Кипра и Греции друг за друга имеет место.

Но именно противостояние бывших республик свободных со некогда сплотившей их, как выяснилось, не навеки великой Русью добавило особо насыщенные политические краски в евромузыкальную палитру. Неизвестно, действительно ли Данилка-Сердючко, пардон, Сердючка-Данилко, выступая от Украины, пел про «Лашу тумбай» без намека на «Раша, гуд бай».

Важно, что «Рашу» предпочли услышать в обеих странах – в России с гневом, на Украине – в ее свидомо-озабоченном сегменте – с восторгом. А история с грузинской песней «We don’t wanna Put In», которую отстранили от московского Евровидения-2009 как намекающую на российского тогда премьера?

После 2014-го политизация вообще возросла в разы.

Достаточно вспомнить конкурс 2016-го, где ко всеобщему свидомому ликованию победила украинско-крымскотатарская исполнительница Джамала, спевшая что-то там про депортацию ее соплеменников в 1944-м. Кто о ней вообще сейчас помнит? Разве что аудитория телеканала ATR, разогнанного по причине неликвидности. А шуму-то было, радости и визга!

Шума, кстати, хватало и в России. У нас тогда, напомню, заградительным барьером на пути Джамалы к триумфу был назначен Сергей Лазарев. И заградить почти получилось. Но, знаете, считать надеждой русской музыкально-геополитической фортификации гламурного космополита, который не считает Крым российским, это как-то еще чудесатее, чем в случае с Биланом.

В общем, хорошо, что густо, вульгарно и нелепо политизированный конкурс подающих надежды исполнителей, фриков и подающих надежды фриков, занял в списке наших насущных дел подобающее место. То есть – близкое к последнему. И если российские представители займут такое же место, огорчение, в свою очередь, тоже будет таким же. Близким к отсутствию.

Думаю, кстати, что не займут.

Little Big ребята талантливые и по-своему, как уже сказал, в формате.

Но по большему счету — без разницы. У нас и без них с их будущими конкурсными оппонентами хватает фриков, трансвеститов, бородатых женщин, неугомонных бурановских бабушек и неувядающих дедушек, прямо и непосредственно влияющих на нашу жизнь.