Труба горит: 120 лет Луи Армстронгу

Строгие джазмены и критики считали его отступником, предавшим «идеалы джаза» ради эстрадной песни, а борцы за права чернокожих – клоуном, развлекавшим белых господ. Но для всего мира Армстронг стал символом джаза и самым душевным черным артистом, какого только можно вообразить. Песни в его исполнении до сих пор на слуху: What A Wonderful World, Hello, Dolly, Go Down Moses. А его фирменная хриплая рычащая манера пения породила массу подражателей: от Скримин Джея Хокинса и Оскара Бентона до Джо Кокера и Тома Уэйтса, не говоря уже о Григории Лепсе и иже с ним. 4 августа исполняется 120 лет со дня рождения Луи Армстронга. Кем же был этот улыбчивый и источающий энергию жизнелюбия человек?

Вечное дитя

Неблагополучное, трущобное детство будущей знаменитости – сюжет классический. Нищее бесправное детство жило в Армстронге до последних его дней. Даже став звездой, внутри он оставался забитым и запуганным луизианским ребенком, боящимся беспричинной оплеухи от «сильного белого человека» и безмерно благодарным за то, что ему позволяют выступать.

Брошенный отцом и часто оставляемый на произвол судьбы любившей погулять матерью, Армстронг вырос патологически неуверенным в себе. Годы славы не принесли ему ощущения собственной ценности. Он видел, что люди рады ему, когда он играет на трубе и веселит публику, поэтому готов был в буквальном смысле умереть на сцене. «Я живу, чтобы дуть в трубу. Если я не смогу делать этого, зачем мне жить?» – говорил Луи.

В отличие от многих артистов, он никогда не жаловался на изнурительные гастроли, потому что без концертов чувствовал себя несчастным и ненужным. Он прощал обворовывавших его менеджеров, приговаривая: «Пусть забирают все, кроме моих аплодисментов».

Город грехов

Армстронг утверждал, что появился на свет 4 июля 1900-го. Но, подметив, как вольно артист обращается со многими фактами своей биографии, исследователи не очень-то верили ему на слово. И правильно делали. В середине 1980-х историк музыки Тад Джонс наконец смог определить верную дату.

Родной город Армстронга Новый Орлеан был территорией вольных нравов в пуританской Америке. Он славился легальной проституцией, реками алкоголя, горами наркотиков и всеми видами криминального бизнеса. И все это под аккомпанемент разнообразнейшей музыки: от религиозных гимнов и европейских маршей до блюзов, рэгтаймов и африканских плясовых. В начале ХХ века из этого пестрого варева появился джаз, и Луи оказался одним из тех, кто придал ему лучшую форму.

Его детство прошло в сердце черного Сторивилля – негритянского квартала красных фонарей. Маленький Луи зарабатывал мелочь на улице, распевая с друзьями песни в составе вокального квартета. На улицах Сторивилля не только пели, но и стреляли. Стрелял и Армстронг – из револьвера, сворованного у одного из маминых дружков. В результате 11-летний певец загремел в исправительный приют для чернокожих детей, что было для него настоящим везением. Жили в приюте бедно, но по крайней мере никто не голодал. А кроме того, там был оркестр, к которому присоединился и Армстронг.

Ученик

Поначалу на юного «гангстера» смотрели косо, но скоро он поразил воспитателей великолепным слухом и природным чувством гармонии. Ему доверили горн, а потом перевели на корнет – инструмент, близкий к трубе. Играя на нем, он впервые почувствовал, что способен на что-то большое. Луи усердно упражнялся и, покинув приют в 14 лет, уже знал, кем хочет быть.

У него еще не было своего инструмента, и Луи ходил по кабакам, где уставшие от многочасовой игры музыканты иногда позволяли ему исполнить несколько номеров, пока они отдыхали.

Днем развозить на тачке уголь, а вечерами играть музыку – таким было почти ежедневное расписание Армстронга, пока в 1922 году он не уехал из Нового Орлеана в Чикаго. За эти семь лет из никому не нужного подростка Луи превратился в лучшего корнетиста города.

Сильная рука

В Чикаго его выманил Джо «Кинг» Оливер, руководитель Creole Jazz Band. Еще в Новом Орлеане он начал опекать юного музыканта, а когда перебрался в Чикаго, решил подтянуть и своего одаренного ученика в этот крайне важный для музыкального бизнеса город. Он именно что выманил Армстронга, потому что тому уже не раз поступали предложения из разных мест, но, будучи человеком нерешительным, он придерживался стратегии, которую описывает русская поговорка «сиди лягушка в луже – не было бы хуже».

Оливеру же Луи доверял безгранично. То был властный и неуживчивый человек, но он полюбил Армстронга и заботился о нем.

Обделенный родительским вниманием, Армстронг всю жизнь тяготел к таким «опекунам», некоторые из которых оказывались довольно пугающими типами, как, например, барабанщик Бенни «Блэкс» Уильямс, слывший в трущобах Нового Орлеана настоящим беспредельщиком. Другим проблемным экземпляром в этой коллекции был менеджер Джонни Коллинз, в начале 1930-х не только нещадно обкрадывавший артиста, но и умудрившийся втянуть его в мафиозные разборки.

По счастью, вторая и самая успешная половина жизни Армстронга прошла под присмотром Джо Глейзера, менеджера хотя и лютого, но честно заботившегося о своем подопечном.

Ищите женщину

В оркестре Оливера Луи встретил еще одну сильную личность – пианистку Лил Хардин, которая вскоре стала его женой, уже второй по счету. Первой, еще в Новом Орлеане, была проститутка Дэйзи Паркер. Для воспитанного в нравах Сторивилля Армстронга ее профессия не казалась чем-то предосудительным. Куда больше его беспокоило, что Дэйзи не могла жить без скандалов и драк.

Лил была совершенно иной. Пианистка классической школы, она увидела в Армстронге, с одной стороны, очень талантливого, а с другой – невероятно закомплексованного человека и поняла, что для дальнейшего развития ему нужно выйти из-под влияния ментора Оливера.

Лил, что называется, взялась за Армстронга. Она уговаривала его худеть (у Луи всю жизнь были проблемы с лишним весом: он любил от души поесть простецкой жирной пищи), прилично одеваться (все, кто встречал его до этого, поражались его дикому «деревенскому стилю») и, наконец, принять приглашение знаменитого нью-йоркского оркестра Флетчера Хендерсона.

Хардин была именно той женщиной, стоявшей за спиной успешного мужчины, о которой говорит популярная присказка. Длительного руководства жены музыкант, впрочем, не выдержал и ушел к другой, менее требовательной спутнице. Но Хардин не переставала любить Луи и умерла через два месяца после него: от инфаркта прямо на сцене во время концерта памяти Армстронга.

Горячее не бывает

Добившись признания в Нью-Йорке, Луи в 1925 году вернулся в Чикаго – опять же по настоянию Хардин, – где собрал собственную группу The Hot Five, а чуть позже секстет The Hot Seven. Многие записи, сделанные с этими бэндами, стали не только хитами, но и шедеврами раннего джаза. В их числе были такие номера, как Heebie Jeebies, Hotter Than That, Struttin’ With Some Barbecue, West End Blues. Историк джаза Тед Джоя писал: «Ни одна работа в джазовой традиции не вызывала столько любви и восхищения, как эти музыкальные сессии».

Еще в Нью-Йорке с Луи случились две примечательные вещи: он перешел с корнета на трубу (для более мощного звучания) и начал петь. Пел он с детства, но показать на сцене свой голос не решался. Но когда однажды наконец запел, то выяснилось, что слушателям голос Армстронга нравится не меньше, чем его игра на трубе.

Также оказалось, что застенчивый Луи, прежде скромно державшийся на заднем плане, может быть прекрасным шоуменом. Он легко перетягивал на себя внимание всего зала, откалывая между песнями шутки и разыгрывая импровизированные сценки.

Голос и губы

Примечательно, что самого Армстронга его фирменный хриплый голос не устраивал. Как это нередко бывает, не ценя своей уникальности, он хотел быть «как все», а точнее, как сладкозвучные бархатные певцы-крунеры вроде Бинга Кросби.

Он даже решился на несколько операций (и это при его нелюбви к медицине): хирурги удаляли ему наросты на связках, которые давали хриплость и которые были у Луи, возможно, с рождения. Эффект от лечения был кратковременным, и скоро Армстронг снова пел в рычащем тембре.

В поздние годы вокал стал его главным инструментом, а труба – лишь сопровождающим. Тем более что из-за проблем с губой играть на трубе Луи становилось все тяжелее.

Такая незаметная непосвященному человеку деталь, как манера складывать губы, использовать язык, зубы и мышцы лица при игре на духовых инструментах, может иметь самое драматическое значение для музыканта. Армстронгу в юности явно не хватало профессионального наставника, который бы предупредил его об опасности неправильной постановки губ.

К 30 годам у Луи появились проблемы с верхней губой, ставшие причиной не только физических страданий, но и ухудшения игры. Из-за постоянного, по несколько часов в день, прижатия к зубам и мундштуку на губе стали образовываться наросты, что-то вроде мозолей. К ужасу своих коллег, Армстронг собственноручно срезал их бритвой. Но они появлялись вновь. Губа теряла эластичность, деревенела, нарывала. Став популярным артистом, он, когда мог, отменял концерты, а когда не мог, играл через боль.

«Попса»?

Армстронг никогда не называл себя джазменом и слово «джаз» произносил редко, предпочитая говорить просто «музыка». Джазовые приемы, которыми он пользовался, были естественными плодами его авторского стиля, выработанного за многие годы игры в Новом Орлеане. Джаз был его природой, а не эстетической концепцией.

Поэтому, когда критики в 1930-х начали обвинять музыканта в «предательстве джаза» и увлечении эстрадой, Армстронг пожимал плечами. Он много раз повторял, что для него в музыке главное мелодия. В эпоху, когда многие композиторы брезгливо отворачивались от мелодизма, как от чего-то вульгарного, он не боялся выглядеть «низкопотребным».

Когда в 1940-х в джазе начался бум бибопа, Луи говорил о представителях этого направления: «Они стараются быть оригинальными: играть черт знает как, лишь бы не так, как играли до них. Послушайте, какие нелепые аккорды они берут. Публику тошнит от их музыки, в которой нет ни запоминающейся мелодии, ни ритма, под который можно было бы танцевать».

Джеймс Коллиер в книге «Луи Армстронг: Американский гений» уделяет немало места защите музыканта от обвинений в предательстве. Прежде всего он подчеркивает разницу между идеологами и пуристами джаза, которыми в ранние годы были преимущественно выходцы из благополучных белых семей, и людьми вроде Армстронга, выросшими в нищете и расовой сегрегации. Музыка была для последних единственным путем наверх, а успех у публики – гарантией выживания. Разговоры об элитарном некоммерческом искусстве выглядели для них в лучшем случае непонятными, а в худшем – издевательскими.

Армстронг подчеркивал, что он entertainer – человек, чья работа развлекать других. В его картине мира в этом занятии не было ничего постыдного. Критикам и эстетам оставалось только вздыхать по поводу того, что Господь дал столько таланта и музыкальной интуиции такому простаку.

Европа

В начале 1930-х Армстронгом интересовались не только критики, но и мафия, чрезвычайно влиятельная в те времена. В эту историю он влип благодаря менеджеру Джону Коллинзу. Собственно, проблемы с бандитами были у менеджера, а Армстронг оказался их невольным заложником. Времена вообще были невеселые: в годы Великой депрессии многие музыканты теряли работу, а набиравшее популярность радио чуть было не похоронило индустрию грамзаписи, ведь слушать музыку теперь можно было бесплатно.

В этой ситуации Армстронг и Коллинз решили попытать счастья в Англии. Британские меломаны встречали Луи как полубога, хотя и были поражены его аляповатым костюмом (ускользнув от опеки второй жены, он принялся за старое) и необычным поведением на сцене. Привыкший потешать американскую публику, Луи гримасничал и паясничал, непрестанно вытирая лицо полотенцем – пот лил с него градом. Для британцев такое представление было еще более удивительным, чем джаз.

Популярное прозвище Сэчмо появилось у Армстронга именно в Англии. Луи в шутку называл себя Satchel mouth («рот, как сумка») – так его дразнили с детства. Не привыкшим к луизианскому произношению англичанам слышалось «Сэчмо», и музыканту это понравилось.

Луи даже планировал осесть в Европе: здесь к нему относились с большим почтением, чем в Америке. Незадолго до путешествия он приехал с гастролями в родной Новый Орлеан – уже как знаменитый артист, – а конферансье отказался представлять публике «этого ниггера».

Однако в Европе тогда было трудно найти стоящих джазменов: для лондонских концертов их пришлось выписывать из Парижа. Кроме того, из-за проблем с губой Луи сорвал важные гастроли. Устроитель подавал на Армстронга в суд, и артист недолго думая сбежал в Америку. Здесь за него взялся новый менеджер Джо Глейзер. В буквальном смысле выкупив Луи у Коллинза, он привел в порядок его дела и начал строить карьеру эстрадного певца, которая достигла кульминации в 1950–1960-х годах.

Звезда

Последние десятилетия своей жизни Армстронг наслаждался успехом и, главное, после лихих 1920–1930-х – стабильностью. Он осел в Нью-Йорке со своей четвертой женой, которая, с одной стороны, была умна и образованна, как Хардин, но старалась не давить на него. С помощью Глейзера он собрал оркестр All Stars, с которым записывался и выступал в свое удовольствие. Он много снимался в кино и регулярно появлялся на ТВ.

В 1954 году Луи выпустил автобиографию «Сэчмо. Моя жизнь в Новом Орлеане». Исследователи находят, что в ней много выдумок и фантазий, а некоторые факты Луи из свойственной ему осторожности умалчивает. В конце 1950-х вышел фильм «Великий Сэчмо», задокументировавший его масштабное мировое турне.

С годами востребованность Армстронга росла: в 1964 году его альбом Hello, Dolly сместил с первого места американского чарта пластинку The Beatles, бывших тогда в зените славы. А 70-летие Луи, по версии самого юбиляра, случившееся в 1970 году, отмечалось почти как национальный праздник. На самом деле артист не дожил до своего настоящего юбилея месяц, скончавшись 6 июля 1971 года. Но есть что-то символичное, что он все-таки побывал на своем чествовании, ведь он так любил праздники и так по-детски нуждался в аплодисментах.

Шут или король?

Вроде бы Армстронг был человеком, которого любили все. Но, как верно заметил Коллиер, на его торжественных похоронах чинно присутствовали поп-звезды и политики, которые при жизни ни за что бы не пустили к себе на порог этого «жалкого ниггера». С другой стороны, в среде политизированных афроамериканцев Армстронга осуждали, как артиста, «обслуживавшего» белых.

Да, Луи не был бунтарем, но иногда и его прорывало. В конце 1950-х он наряду с Диззи Гиллеспи и другими звездами джаза ездил по свету в качестве «посла доброй воли»: по замыслу правительства Эйзенхауэра, рекламировал американский образ жизни в пику советской пропаганде. Луи понимал правила этой игры и до поры принимал их, так как для него это была возможность выступить в далеких странах. Но когда в 1957-м в Литтл Роке, штат Арканзас, начались волнения на расовой почве, Армстронг отказался от гастролей в СССР, заявив, что не хочет рекламировать американскую конституцию, покуда она попирается в самих США.

Поборники «власти черных» (black power) могли воротить от Армстронга нос, но в Новом Орлеане развивался культ прославленного земляка. В 1949 году на местном празднике Марди Гра Луи был выбран «Королем зулусов». Это шутливый титул, передразнивающий королей и королев, которых по традиции в этот праздник выбирали белые новоорлеанцы. «Королем зулусов» назначали кого-то из самых низов, чтобы подчеркнуть достоинство маленького человека. Армстронг был первой знаменитостью, удостоенной такой почести. Вместе с тем здесь был намек на то, что он простой человек из народа. Высоколобые интеллектуалы пришли в ужас от дикого представления: нарядившись в какие-то пух и перья, Армстронг радостно приветствовал жителей родного города. Это было очень в его духе: если люди хотят видеть Луи, он к их услугам.

Сердце

Несмотря на проблемы с губой, язвой и избыточным весом, Армстронг большую часть жизни считал себя совершенно здоровым человеком. Врачей он избегал и занимался самолечением. В 1959-м на гастролях в Италии у него случился инфаркт. Проблема была не столько в инфаркте, сколько в том, что после него Луи игнорировал советы врачей. Из больницы выписался как можно раньше и следующей ночью уже кутил и пел в каком-то ресторане.

Образ жизни он менять категорически отказывался, хотя появившаяся одышка мешала ему петь. Прислушиваться к медикам он стал лишь в самые последние годы жизни, напуганный внезапной смертью Глейзера от инсульта и своим резко ухудшившимся состоянием. Но и тогда он не мог отказаться от выступлений, несмотря ни на какие предостережения.

Последние концерты он играл, уже очень плохо себя чувствуя, в зале нью-йоркского отеля «Астория». Узнав, что в одном репортаже о его игре высказались пренебрежительно, Луи с беспокойством спросил у своего импресарио: «Ты же не откажешься от меня?» Даже на вершине славы реплика никому не известного журналиста могла повергнуть его в панику.

Помощник

Считая себя необычайно и незаслуженно везучим человеком, Армстронг старался помогать по возможности всем, особенно неудачливым музыкантам, ведь он понимал, как просто в этом бизнесе остаться за бортом. Часто после концертов к нему в гримерку выстраивалась целая очередь просителей. Луи знал, что некоторые из них видят в нем дойную корову, но не обижался, приговаривая: «Пусть они думают, что я делаю глупости. Но почему я не могу дать бедным людям немного денег?»

И дело было не только в деньгах. «В его уборной вы могли встретить людей из самых разных социальных слоев: монашек, проститутку в ярком платье, только вышедшего из тюрьмы уголовника и полицейских, слепого, раввина и священника, судью, белых и цветных. Кто только к нему не приходил, и для каждого он находил теплое слово», – вспоминал новоорлеанский джазмен Дэнни Баркер.

И в музыке, и в жизни Армстронг был тем, кто ободрял людей, при помощи нескольких нот или слов кардинально меняя их настроение. Энергия этого заразительного жизнелюбия сохраняется и в его записях, так что Луи продолжает помогать людям.