Александр Сергеев: «Давайте будем честными до конца» Итоги анкетирования к шестилетию реформы РАН

Членов-корреспондентов, академиков и профессоров РАН опросили об итогах реформы 2013 года, после которой собственность и деньги РАН перешли к ФАНО. Реформа была не раз названа «гвоздем в крышку гроба российской науки», «блицкригом» и другими нелестными эпитетами, ученые выходили против нее на митинги и возмущались. С той поры прошло шесть лет. Что же они думают о ней сейчас, решили выяснить два института — психологии и социологии — РАН, Координационный совет профессоров Академии и Управление информационной политики и пресс-службы РАН. Рассказал о результатах Александр Сергеев.

Но сначала немного о методике опроса. Он проводился онлайн в два этапа. На первом, в котором были вопросы с выбором вариантов и открытым ответом, отвечали профессора РАН (179 человек из чуть больше 600 имеющихся — хотя в таблице распределения респондентов по возрастам указан 171 человек). На втором этапе расширенную и доработанную анкету отправили не только им, но и членам-корреспондентам и академикам. Получилось 711 анкет, но в этот раз все вопросы были уже с выбором из данных вариантов. Этот опрос стал основным.

Мнимые величины

«Результаты оказались где-то более тревожными, чем можно было ожидать», — отметил президент РАН. «Научное сообщество РАН единодушно в негативной оценке последствий реформы РАН», — вторит ему вывод в тексте-анализе. Но приведенные в подтверждение данные не так уж однородны: «61% респондентов считают, что влияние реформы на их область исследования было отрицательным, еще 22% отмечают как положительные, так и пагубные последствия. По мнению большинства опрошенных (64%), за прошедшие шесть лет положение дел в российской науке ухудшилось». То есть отрицательные оценки у более чем половины, но никак не у всех опрошенных.

Единодушие можно наблюдать разве что на Дальнем Востоке, где на ухудшение положения пожаловались 100% ученых, в Уральском отделении (94,7%), отделении историко-филологических наук (94,3%) и отделении физиологических наук (88%). Но если посмотреть в таблицу внимательно, в эту сумму включены и нейтральные отзывы, поэтому и текст доклада, и президент РАН Александр Сергеев упустили мнение до 30% опрошенных. Только причисляя нейтральные мнения к отрицательным, можно добиться этих пугающих цифр («в 10 раз больше ученых считает, что скорее отрицательно, чем положительно»), названных главой академии.

Интересно, что более молодое поколение жизнью недовольно реже: среди профессоров РАН 20% считают, что положение дел улучшилось. В отдельных областях тоже есть всплески оптимизма: в биологии улучшения заметили 24,5%, в медицине — 28%, в сельском хозяйстве — 21% респондентов. В отделении глобальных проблем большинство (80%) изменений не наблюдали, хотя оттуда поучаствовало в анкетировании всего пять человек.

Но и в общей выборке хватает нейтральных отзывов: 20,1% опрошенных считает, что ситуация в российской науке за прошедшие шесть лет не изменилась. В опросе про конкретные области науки к такому варианту пришли 11,4%, а еще 21,58% участников согласились, что у реформы были и положительные, и отрицательные последствия.

Камо грядеши

Но вопросов было много, и найти в них можно немало интересного. У авторов исследования, судя по всему, была также нулевая гипотеза, что цели реформы большинству ученых кажутся туманными, если не вредительскими, а приоритеты СНТР им неясны. Участникам задавали два вопроса на эту тему, но относительно всего научного сообщества — то есть просили отвечать за некий гипотетический консенсус, а не за себя.

«В представлениях профессоров РАН реорганизация системы управления наукой не связана с целями, заявленными Стратегией НТР РФ до 2035 года, — резюмировал Сергеев. — Можно предположить, что долгосрочные цели реформы в управлении наукой непонятны большинству опрошенных не столько из-за плохой информированности о самих целях, сколько из-за отсутствия у научного сообщества рычагов влияния на государственную научную политику». А с тем, что на политику они влиять не могут, согласились более 70% опрошенных в обеих анкетах — хотя президент РАН заявил, что 80% считают, что «у них есть возможность влиять на государственную научную политику». «Ученые любят, когда с ними советуются при проведении различных реформ, и очень негативно воспринимают, когда эти реформы безальтернативно спускаются сверху. А если научный работник не понимает, что и зачем надо делать, то эффективность его работы будет низкой», — прокомментировал эту ситуацию Сергеев, намекая на потрясшую все сообщество реформу 2013 года.

Попросили ученых и сравнить российскую науку с западной. Почти половина опрошенных считает, что наши исследования не уступают зарубежным и находятся на одном уровне с развитыми странами. Уверенных в опережающем развитии российской науки немного — чуть меньше 8%.

Интересно, что больше всего (целых 17,1%) уверенных, что мы впереди планеты всей, нашлось в историко-филологическом отделении, где несколькими вопросами ранее практически больше всех жаловались на тяжелую долю за последние шесть лет. Среди физиологов и медиков оказалось больше всех чувствующих себя отстающими — 64% и 57,6% соответственно.

«По закону Академия не проводит научные исследования»

Не могли не затронуть и такую больную тему, как деньги. «Если посмотреть по процентам ВВП, которые мы тратим на науку из бюджета, по этому показателю мы выглядим очень неплохо — лучше, чем в Англии и во Франции, чуть хуже, чем в США», — заявил Александр Сергеев. Однако за рубежом не из госбюджета (в науку) приходит 70–80% финансирования, тогда как в России это соотношение перевернуто с ног на голову.

Успешнее всего деньги компаний привлекают науки, порождающие технологии или имеющие прикладное применение: в области энергетики, машиностроения, механики и процессов управления лишь 40,7% денег приходит из бюджета, в отделении химии и наук о материалах — 45,2%, в отделении биологических наук — 45,9%. На вопрос, кто должен решать эту проблему, Александр Сергеев ответил, что этим должны заниматься все: Совет по приоритетам СНТР, Координационный совет, Администрация президента РФ, Минобрнауки.

«К сожалению, затянули процесс старта первых проектов и первых программ. У нас очень немного положительных примеров, когда бизнес готов вкладывать не только в прикладные дела, но и в поисковые, фундаментальные исследования. Бизнес смотрит на примеры, а большой статистики у нас нет. Надо как можно скорее этот процесс организовать», — считает Сергеев. Происходит ли тут размывание ответственности, чувствует ли бизнес у нас в стране себя недостаточно безопасно и комфортно, отказываются ли сами ученые думать о возможных нуждах компаний, связанных со своей работой, — результат один, и очень неутешительный.

Президент РАН также отметил, что сражался за финансирование на дополнительные полномочия Академии как мог, но больших результатов не добился. «Объясняется это не отсутствием денег, а тем, что, согласно закону, Академия наук не является научной организацией, а соответственно, и не проводит научные исследования, — уточнил глава Академии. — Исходя из этого, министерства, которые могли бы выступить за увеличение финансирования, не имеют для этого юридических возможностей. Значит, нет научных исследований — тогда нет и финансирования на них». Он добавил, что РАН поднимала этот вопрос в высших инстанциях не раз, но никакого результата не добилась. Выходит, что статус Академии с этой точки зрения — сплошной казус и парадокс.

Что делать?

По словам президента Академии, новый закон должен быть хорош еще и через 15, и через 25 лет. Сейчас на гребне волны то НТИ, то СНТР, то нацпроект, предсказать появление которых за 10 лет было невозможно. А пока новый закон, актуальный в будущем, не сформулируют, и закон 1996 года подойдет — Сергеев даже назвал его «хорошим». «У меня такое впечатление, что летом искрили протесты, а сейчас так ладно и складно все пошло», — так оценил глава РАН взаимодействие с Минобрнауки по подготовке закона.

Если закон снова отодвинут вдаль, то, может быть, добавить денег в науку помогут новые фонды? За их создание ратует до 75% респондентов. Здесь успехов в переговорах с частными инвесторами добиться все-таки удалось. «Они готовы вложить средства в фонд, — рассказал глава РАН. — Сейчас прорабатываются юридические вопросы: как этот фонд будет функционировать, что это должно быть за юридическое лицо, которое могло бы, с одной стороны, привлекать средства, а с другой стороны, чтобы могло тратить на обеспечение деятельности международных научных консорциумов». Он напомнил, что сейчас у российских ученых более 60 соглашений с зарубежными коллегами и что наука всюду делается консорциумами и не может не быть международной.

Финансирование ученые предложили сделать более дифференцированным — в зависимости от успешности научных коллективов. Среди критериев этой успешности (внезапно даже для президента РАН) на первом месте оказались публикации. Казалось бы, уставшие от наукометрии академики, членкоры и профессора на самом деле понимают, что от публикаций не уйти — правда, многие были бы рады облегчить себе жизнь и не думать о каких-то там первом и втором квартилях. С такой позицией Александр Сергеев не согласен: он считает, что качество публикаций важнее их количества.

Еще одной проблемой, с которой предлагается бороться, стала вездесущая бюрократия, на которую жаловались до 90% респондентов. «Ученые не должны быть постоянно заняты отчетностью «сверху», которая регулярно поступает и с которой ученые не понимают, что делать. Все с этим согласны на уровне разговоров, тем не менее это не прекращается. В других сферах нашей жизни есть понимание, что надо заканчивать с «мелким администрированием», а в науке тем более пора этому положить конец», — заявил президент РАН.