Формула деградации

Продолжая публикацию книги «Ельцинизм. Могильщик цивилизации» мы переходим к главе 5, которую автор назвал «​5. АНТИЦИВИЛИЗАЦИЯ И УНИЧТОЖЕНИЕ ДУХОВНОЙ КУЛЬТУРЫ». В ней он пишет: Почему М.А.Булгаков, когда пишет в своём бессмертном романе о варьете – относит его к категории «облегчённых увеселений»? Дословно говоря – «в комиссию зрелищ и увеселений облегченного типа»? Это шутка? Или угадано с чутьём гения, что оперетта ЛЕГЧЕ оперы, а цирк – легче оперетты? ЛЕГЧЕ для кого и в каком смысле?! Ведь если существует «лёгкая» культура, то нужно говорить и о «тяжёлой», неподъёмной. Но разве «тяжёлое» и «мучительное» не синонимы? Разве не имеем мы в виду под фразой «тяжёлое время», «тяжёлые обстоятельства» — то, что они мучительные для человека? Уже из самой конструкции «увеселения облегченного типа» мы чувствуем, что человеку свойственно избавляться от какой-то тяжести… Облегчить себе некую ношу.

Продолжение. Предыдущие главы:
https://economicsandwe.com/33CA42BCE57620DB/,
https://economicsandwe.com/C054A8EEB03F16BF/
https://economicsandwe.com/48D69BFFD0351731/
https://economicsandwe.com/EA8D63351F9F590F/

Вот мы несли тяжёлый рюкзак. А потом сменили его маленькой лёгкой сумкой. Нам идти стало легче, но следующий логический ход в этой цепочке: может, нам и от сумки избавиться? «Облегчённый» — не значит, совсем уж без веса. Он означает лишь, что вес, давящий на плечи, меньше, чем предыдущий. «Облегчённость» — понятие относительное. Килограмм есть облегчение относительно пяти килограммов, но он тяжек по сравнению с полкило.

Теперь уже всем очевидно (по прошествии лет и подведении итогов горьких уроков), что ельцинизм, как мания реформаторства зоологического типа, оказался совершенно неспособен создавать, или даже просто сохранять высокую культуру. Если с точки зрения ОТЦ[1] культура является центральным стержнем цивилизованности и главным смыслом человеческой жизни (тем «сухим остатком» времени, который остаётся после никому не нужных потом экономики, политики, бытовых пошлостей ушедшей эпохи) – то для ельцинизма и вообще рыночного либерализма культура, в лучшем случае, пятое колесо телеги. В худшем же (наиболее агрессивные виды либертарианства) – лютый враг.

У рыночников возникает вполне устойчивое, хотя и не всегда осознанное (иной раз смутное) представление о культуре, как о каком-то балласте, очень тяжёлом в случае с оперой и романом, полегче в случае с опереттой и эстрадой. Этот балласт, словно мешок с камнями, надо зачем-то тащить на себе через время – а зачем, рыночники уже не понимают. Иногда покорно тащат, по привычке (сила инерции), а иногда и в довольно резкой форме начинают спрашивать:

-Зачем моя дочка учит стихи в школе? Как они помогут ей устроится в жизни? Зачем голову ребёнку забивают всякой ерундой, не имеющей отношения к её будущему заработку?!

Конечно, пока агрессивные культурофобы в меньшинстве, но и те, кто видят в культуре балласт – тоже, по сути, её уже приговорили. Если это не смысл жизни, а пустая трата времени – зачем тогда тратить на неё время, и тем более ресурсы? Если цель в жизни – больше жрать и больше спать, то культура мешает и первому (отнимает время у заработков), и второму (отнимает время от сна и пассивного отдыха).

Когда мы переворачиваем приоритеты (а рыночные реформы делают именно это) – то средство становится целью, а цель – средством. Человек цивилизованный зарабатывание денег считает нудной, досадной помехой в своей культурно-творческой и духовной деятельности. А человек рыночный наоборот, всякую культурную деятельность считает формой заработка, и когда на ней перестаёт зарабатывать – то оставляет её, как сломанный инструмент.

Есть люди, которые профессионально занимаются культурой? Есть. Им за это платят. Но ключевой вопрос – кто? Или государство, или частные лица, «отрывая от себя».

Допустим, какой-то миллиардер, которому скучно только жрать, спать и водку пить, курить наркоту, забавляться в борделе – платит мне за рисование картин, что это значит? Значит, я зарабатываю на жизнь картинами. При этом не важно уже – люблю я рисовать или ненавижу. Рисование вовсе не цель, а средство «срубить капусты». Если этот миллиардер помер, и платить мне больше некому – что я сделаю? Продолжу рисование, или оставлю его, забыв как страшный сон? С точки зрения рыночной экономики, рисование, потерявшее заработок, теряет и смысл. Ведь никакого внутреннего, собственного смысла в культурной деятельности не предполагается, это лишь ремесло, наравне с кузнечным или шорным. Зачем делать конскую упряжь, если вышли из обихода конные повозки?

В цивилизованном обществе культура поощряема как государством напрямую, так и косвенно, через систему общественного воспитания. Людям внушается (в двух словах) ключевая идея: культура есть высший смысл жизни, а хлеб насущный – лишь средство, чтобы не сдохнуть по пути к высшему смыслу. Если вы поехали в Сочи на поезде – вы же хотите попасть на пляж, а не в вагоне посидеть! Поезд – не цель вашей поездки, он вас просто везёт к цели.

В цивилизованном обществе экономика и политика – вроде поезда или такси, а культура – тот конечный адрес, куда таксист должен вас доставить. Естественно, вы хотите, чтобы вас везли к цели быстро, в комфортных условиях, безопасно, может быть, с развлечениями в пути. Если в купе вагона есть телевизор – неплохо.

Но понимаете, что сделали рыночные реформаторы? Они вагон превратили в самоцель, как будто вы дома не могли телевизор посмотреть! Никакого Сочи, куда едет поезд, уже нет – а есть только размещение по купе повышенной комфортности как окончательная самоцель всей поездки…

Этот подход делает жизнь вопиюще, метафизически бессмысленной, оттого число самоубийств в сытой Скандинавии выше на душу населения, чем в нищей, но живенькой Африке!

Если экономические вопросы из служебных, из сферы обслуживания вдруг превращаются в самоцель, в церковь поклонения, в мистерию радения у психически больных сектантов секты оголтелого стяжательства (давно уже забывших, зачем им нужны были деньги, превративших деньги в конечный пункт своих вожделений) – то не остаётся места ни смыслу жизни, ни культуре.

Сразу культуру выкинуть боялся даже Ельцин (и со страху выступил инициатором создания телеканала «Культура»). Но представление о культуре, как второстепенной стороне обжорства – само по себе снижает её уровень до клоунады в ресторане. Сама структура ельцинского ТВ (хотя он этого не понимал) – выводит культуру в резервацию, как ненужных англосаксам индейцев. Кормить дорого, убить жалко – идите в резервацию и там сами умрите…

Если есть отдельный канал «Культура», то предполагается (опять же, подсознательно), что на других каналах ей места нет! Там серьёзные люди делают серьёзные дела (по мысли ельциноидов), а блаженным дурачкам выделена особая площадка…

Ельциноиды с конца 80-х и до наших дней очень плохо умеют формулировать свои базовые идеи. Язык – не их стихия, ведь по своей базовой сути они уже животные, язык у них – отмирающий рудимент или инструмент мимикрии, средство обмана и подманивания, которое использует хищник.

Оттого и получается, что базовые идеи ельцинизма нам приходится формулировать самим, за ельциноидов. Понятно, что в созданной ими социальной среде увеселения облегчённого типа не только будут, но и обречены вытеснять всё остальное. Потому что – чем тащить тяжёлое, лучше уж тащить лёгкое, а чем тащить лёгкое – лучше вообще ничего не тащить. Шагать по жизни налегке – как это делают гориллы и орангутанги, и подобные им социальные дегенераты наших дворов.

Между увеселениями облегчённого типа начинается конкуренция – какое более облегчённое. В процессе, соревнуясь друг с другом, они становятся всё «легче» и «легче», конкурируя за деньги алчущих облегчения плательщиков.

И что в итоге происходит?

Введём знакомый вам по бытовой речи термин: «Ликвидация».

Ликвидации чего либо бывают моментальными (выстрел – и человек «ликвидирован»), а бывают плановыми. И тогда работает ликвидационная комиссия. Во втором случае явление ликвидируется по частям – как культурный стержень цивилизации при ельцинизме (в условиях либерально-рыночной трансформации общества).

Ликвидация – понятие общее. Как в алгебре – можем подставить любую конкретику в эту формулу: «Ликвидация Х».

Мы можем поговорить о ликвидации науки, а может поговорить о ликвидации литературы, можем поговорить о ликвидации школы, образования, а можем – о ликвидации службы пожарной безопасности. Хотите – поговорим о ликвидации «красных уголков» на предприятиях, а хотите – о ликвидации кружка виолончелистов. Обобщая всё, мы говорим о ликвидации «Х (общих методах ликвидации разных предметов).

Ликвидация «Х» в любом её виде вызывает возмущение цивилизованного, культурного человека. Его (если он культурный) – пугает и отталкивает ликвидация культурного наследия, потому что культура за таким наследием закрепляет статус «священного», сакральный статус.

Этот статус позволяет отличить, например, книги от обычных канцелярских черновиков, текущих архивов учёта, подлежащих ликвидации через сколько-то лет, потому что они никому более не нужны. Но как только предмету «Х» — может быть, даже ошибочно, присвоена категория «культурного наследия» — ликвидация «Х» вызывает негодование. При этом случай алгебраический: ликвидация музейного фонда или ликвидация библиотеки равно неприемлемы для культурного человека.

Но давайте зададимся простеньким вопросом: а с чем связана ликвидация? Очевидно же, что с затратностью! Если мы не ликвидируем фундаментальную науку или большую литературу, музей или школу, да что угодно – мы тем самым принимаем на себя бремя затрат. Они же не могут просто так сохраняться!

Понятно, что убивая науку, Ельцин не расстреливал её носителей из маузера. Он просто перестал её финансировать, что и привело к её (в значительной степени) ликвидации. Вряд ли Ельцин испытывал личную жгучую ненависть к переводчикам стихов с таджикского или монгольского языков; Ельцин просто не хотел на них тратиться, то есть он преодолевать затратность школы художественного перевода, а это вело к ликвидации данной школы.

Отсюда вывод: большая наука, духовность и культура вступают в непримиримый конфликт с узколобой «буржуазной бережливостью». Культура и знания, выходящие за рамки шкурной повседневной выгоды, воспринимаются как слишком затратные, и ликвидируются – именно по причине затратности.

-Если найдёте дураков, которые будут вам за это платить – ваше счастье – говорит капитализм культуре – А мы вам эти ваши изыски оплачивать не намерены…

Так происходит дезертирство капиталиста с культурного, цивилизационного фронта. Капиталист почему-то думает, что оберегать цивилизацию – не его долг и обязанность, а дело свободного выбора. И мол, если мне жадно тратиться на переиздание Гомера – то и не буду. Но в своей борьбе с затратностью – капиталист переходит на позиции ликвидатора культуры. Поскольку фонды затратны, то снижение невосполнимых затрат (экономия) приводит к сокращению фондов. Это же легко понять: если в библиотеке оставить поменьше комнат, «уплотнив», то и книг в ней меньше останется! А если институту срезать бюджет исследования, то и объёмы исследовательской работы «срежутся».

Делая платёж из государственного (обязательного) рыночным (добровольным), капитализм не только сокращает «налогооблагаемую базу» культуры (когда в оплате поддержания культуры и образования участвуют не 10 из 10, а только, скажем 4 сознательных человека, а 6 себя «освободили»). Самое главное – тем самым капитализм меняет отношения между человеком и культурой на противоположные.

В традиционном обществе культура была господином, а человек – её слугой. Помните латинскую поговорку «жизнь коротка, искусство вечно»? О чём она, задумайтесь! Человек – краток, он пришёл и ушёл. Культура — то, что остаётся навсегда, она главнее.

Рыночные отношения делают человека (плательщика) господином, культуру – его слугой. Никаких обязанностей, никакого долга перед культурой у человека нет. Наоборот, это культура обязана играть роль шута, поразвлечь и ублажить, чтобы ей кинули монетку! Но думали ли вы, во что выродиться культура-шут, культура-слуга, и какова будет у такой культуры цивилизационная ценность?!

И разве не есть снижение духовного качества культуры под влиянием её шутовства и прислуживания капризному плательщику – форма ликвидации культуры?

Человек ли рождается, чтобы обслуживать нужды своей цивилизации?

Или вся цивилизация существует только для того, чтобы угодить соизволившему явиться на свет человеку?

У общества, которое выбирает второй вариант – нет будущего, это общество, дрейфующее в сторону полного и окончательного озверения.

Потому что отказ от затратности сохранения культурного наследия – есть его ликвидация. И потому что большинство предметов можно утилизировать немедленно – или же увеличить их ценность за счёт увеличения долговременности получения отдачи.

Зерно можно съесть сразу, а можно посадить, и собрать сам-сорок, в качестве урожая. Поросёнка можно сразу зажарить, а можно вырастить в большого кабана (из второго подхода и возникло сменившее охоту скотоводство).

Чем больше и выше культура – тем затратнее для человека её поддержание. Растёт груз багажа – растёт и его давление на плечи. И речь не только о финансовых расходах, в которых каждая копейка – не съеденная кем-то колбаса. Речь куда в больше мере о времени и силах, которые человек тратит на духовное развитие, а мог бы потратить на тупые забавы (примитивным они милее).

Человек, который не осознаёт ясно и чётко своего долга перед цивилизацией, своего служебного и проходного в ней значения – обязательно начинает экономить силы, время и деньги на собственной и чужой культуре. А раз так – то переходит и к ликвидаторству.

И здесь изначальное отсутствие потребности «снимает» горечь её неудовлетворённости. Горилла отнюдь не страдает, что не прошла курса истории средних веков или не прочитала Данте. Этого действа в её жизни не состоялось – но ведь и потребности в нём изначально не было заложено. Оттого горилла остаётся гориллой, и, надо думать, весьма довольна собой, не меняясь 10 тыс лет, в которые человек весьма активно и существенно менял, развивал самого себя.

Примитивный современный либерал не тяготиться своей примитивностью, потому что не видит и не понимает её. В его понимании он очень ловко перекинул денежки с непонятно зачем существующей литературы на очень понятный и интересный ему футбол. Он не хочет жертвовать ассортиментом в ресторане ради пополнения фондов в библиотеке.

Развиваясь, человек видит воочию, как мало видел раньше, до подъёма. Но опускаясь, человек теряет прежде доступнее дали и горизонты из виду. И потому дегенерат не понимает, что он дегенерат: это видно окружающим, но не ему самому.

+++

Современное буржуазное общество давно уже превратилось в СЖИГАТЕЛЯ НЕРАСПЕЧАТАННЫХ ПИСЕМ. Приходит к нам конверт – а мы его сжигаем в камине, не раскрывая. Что в конверте было – мы не знаем, да нам и неинтересно знать. ПРЕЗУМПЦИЯ ЕРУНДЫ.

Мы заранее полагаем, что в книге ерунда – а раз так, то зачем «тревожиться читать»?

Очень и очень обдуманно могу сказать: у человека такого типа нет будущего. Такой человек – во власти инстинкта экономности действий, а это – зоологический инстинкт. И для культуры он очень страшный. Ведь культура не может существовать, как «вещь в себе». Это планете Плутон безразлично, открыли её земные астрономы или не открыли, она как вращалась по своей орбите, так и вращается. А культура неоткрытая – превращается в мёртвую. В ничто. Если письмо не имеет получателя – то оно всё равно, что не написано.

Потому потребительское рыночное отношение к культуре человечества – это ликвидационное отношение. Потребитель не просто чужд культуре, он её активно (сам того не понимая) уничтожает. Ведь дезертир способствует поражению своей армии – даже если и не имел цели её поражения.

В инстинкте экономности действий, в зоологии его проявления – разгадка плохой власти и ещё более плохой оппозиции наших дней. Власть – дрянь, и вызывает протест. Но какой?! Современный молодой нонконформист катастрофически неглубок, он камень, а не почва, на его примитивном самодовольстве ничего не может зацепиться корнями.

В наших мечтах оппозиция критикует власть за то, что власть слишком примитивна.

В реальности оппозиция недовольна властью, потому что даже эта власть недостаточно примитивна для молодого павиана. Ему хочется – «ещё проще». Так, чтобы «раз-и квас». «Эти люди ничего не читали и всё перепутали».

Рыночное общество производит каскад общественного опрощенчества, меняя лапоть не на ботинок, а на босу ногу. Рыночное общество фабрикует «поколение ЕГЭ» — для которого любая форма сложной культуры (в том числе и политической) – тягомотина и «геморрой».

Потому и стали возможны «политические украинцы», которые лечат ножевую рану… новой ножевой раной, не задаваясь вопросом, как, каким образом новое пулевое отверстием поможет исцелить предыдущее?!

+++

Если человек понимает, что потерял слиток золота, то он страдает и горюет. А если он потерял нечто тяжёлое, в мешке, про которое ничего не знает (тот же слиток золота) – то чувствует облегчение. Весовая-то нагрузка при ходьбе уменьшилась!
Нечто подобное происходит и с обществом, которое не понимает своего раскультуривания. Оно «облегчается» в увеселениях облегчённого типа, очередь в которые с примесью чёрной магии и предсказал Булгаков. Облегчаясь, это общество ощущает, конечно, смутные фантомные боли потери чего-то, чего именно – оно не может вспомнить. Но гораздо отчётливее этих фантомных болей становится иллюзия простоты и понятности, удобства и психологического комфорта.

Ещё Библия предупреждала, что «преумножая познание, преумножаем скорбь». Зрячий видит много горя, которое слепому попросту не видно. Обезьяна с точки зрения буржуазной психологии гармоничнее всех – у неё нет ни депрессии, ни «комплексов».

Все сложные и неоднозначные вопросы жизни для социального дегенерата «волшебным образом» становятся вдруг и однозначными и простыми. Конечно, это лишь иллюзия простоты, предлагающая вместо решения фейк и фикцию решения. Своей полноты эта иллюзия обретает в киевских майданах и у наших навальнят, которые настолько «свободны» от всяческого культурно-диалектического багажа, что, несмотря на самый юный возраст, уже знают точные ответы на все «вечные» вопросы. По формуле, «чего тут думать – раз-два и сделал!».

Отсутствие эффективности в этих обманчиво-простых решениях у дегенерата компенсируется отсутствием памяти. Склеротик видит рубцы от ожогов, но не может понять – откуда они. И снова смело хватает раскалённый чайник – как в первый раз!

Раскультуривание общества при Ельцине и после Ельцина – не только объективно-трагический процесс. Это ещё и субъективно-облегчительный процесс, на уровне личного восприятия скинутые с плеч знания и тонкости кажутся сброшенным балластом.

Парадоксально то, что всё больше и больше учиться – страсть, охватывающая только того, кто всё время учится.

А тот, кто ничему не учится – и потребности в учении не видит.

И это естественно: если мы не знаем какого-то дела, то вместе с общим его незнанием мы не знаем и его полезности. Ружьё для того, кто умеет им пользоваться – огнестрельное оружие. А попав к дикарю, оно может служить лишь неудобной и нелепой дубиной, худшей из дубин, потому что цельные дубовые дубины и в руке сидят удобнее, и бьют мощнее.

+++

В этой обстановке, созданной не лично Ельциным (который лишь символ), а гораздо более широким и глубинным течением ельцинизма – всякая культура может выживать только вопреки, но никак не благодаря системе. Если течение влечёт назад – то вперёд можно плыть лишь против течения, а это очень трудно, и в конечном счёте, бесперспективно: устанешь, снесёт обратно…

И в этом, менее заметном, чем экономический погром, отношении тотального раскультуривания как широких масс, так и узких «элит» (всё более путающих понятия «просвещённость» и «растленность») ельцинизм для цивилизации опаснее. Разрушенные заводы восстановить трудно – но всё же легче, чем восстановить разрушенного изнутри, опустошённого на самом базовом уровне мотиваций, человека.

Если мы имеем ненормальную экономику, но нормальных людей – то экономика тоже постепенно станет нормальной.

Если же вокруг нас ненормальные люди – то даже самая образцовая экономика в итоге подстроится под них. Ибо, с точки зрения ОТЦ, именно культура, а не экономика – является целью человеческой жизни и всякой, включая экономическую, деятельности.