КОММУНИЗМ КАК ПРЕДМЕТ НЕНАВИСТИ (обзорная лекция)

В основе цивилизации и выделения человека из животного мира, полагает А. Леонидов, лежит формирование абстрактного Разума. Этот Разум человечества, по сути своей есть коллективное мышление, единое и неделимое для мертвых, живых и ещё не родившихся[1]. Нечто Единое[2], общее для всех. У абстрактного мышления сложные отношения с конкретным биологическим носителем. С одной стороны (по принципу кругов Эйлера), абстрактное мышление значительно БОЛЬШЕ отдельной личности. В нашей голове собирается опыт огромного количества людей и поколений.

С другой стороны, абстрактное мышление внутри нас МЕНЬШЕ нашей индивидуальности. Потому что наша конкретная биологическая особь, кроме «ковчега коллективной памяти» (ковчег завета, можно сказать) содержит ещё много чего. Эти и зоологические инстинкты, и телесность, и собственные, личные интересы, противопоставленные обезличенности, безадресной безымянности общих принципов.

С одной стороны, коллективный Разум человеческой цивилизации не исчерпывается нами: кроме нас есть ещё множество его носителей. С другой стороны, и мы сами не исчерпываемся коллективным Разумом. Мы, как биологическая особь – и носим его в себе, и противостоим ему собственной природой.

Сложные отношения множества звериных хитростей, настроенных на пожирание друг друга (как и положено в биосфере) с Единым Разумом человеческой цивилизации требовали механизмов подчинения особи коллективному мышлению. Можно уверенно сказать, что коллективный разум подчиняет себе биологических носителей через сакрализацию практик служения святыням.

Так возникают фундаментальные аксиомы культуры, от которых, на правах выводимых из них теорем, появляются прикладные науки.

Отсюда интересный парадокс: наш разум не является в полном смысле слова нашим, в отличие от наших желудка или печени. Он в значительной, даже в подавляющей мере складывается из мыслей и опыта других людей, живых и уже умерших наставников формирующейся человеческой личности[3].

Единство разума даёт возможность коммуникации – которой не могло бы быть, да и не существует у каннибалов. Если мы друг для друга пища – то о чём нам общаться, какие у нас могут быть общие интересы, и какая для нас может быть общая истина? А вот если мы делаем общее дело, подчинены общему служению, объединяющему нас сверху в общность – у нас есть и развитая коммуникация, обмен опытом и знаниями.

Коллективный разум человечества многое дарит подчинённой ему биологической особи, но многое и требует взамен от неё, и не всегда ей приятное. В итоге у разума и биоса – разные, а зачастую и противоположные интересы.

Приоритеты абстрактного мышления (например, сохранение библиотеки вперёд себя) – противостоят приоритетам инстинкта[4] (когда себя нужно спасать, конечно же, вперёд какого-то абстрактного наследия предков).

С одной стороны, коллективный разум человечества – значительно больше и шире[5] биологической системы реагирования отдельной особи, что и даёт людям колоссальное преимущество над животным миром. Знание – сила! С другой – вступает в противоречие с рядом зоологических инстинктов: культура-бремя! Постигать науки – грызть гранит!

Ну и завершает картину то, что Коллективный Разум человечества зависим от биологических носителей, хотя и сохраняется на целом ряде неживых носителей. Книга существует как материальный предмет (топливо, например) и без читателей; но без читателей она не существует в качестве именно книги!

Возможно ли было бы возникновение Культуры без Культа, в среде эгоистичных особей? Леонидов отрицательно отвечает на этот вопрос[6]. Нет общего Культа – нет и общих ценностей.

Нет общих ценностей – нет и общих интересов. Если мы делим гаражи, как в фильме «Гараж», то ваш успех – мой провал, и наоборот. «Моё не твоё, твоё не моё». Примирить бы нас могло только «наше» — обобщённая мысль, обобществлённое имущество общего пользования. А если его нет, или его активно растаскивают – то у нас попросту нет общих интересов. Мы обречены на разрыв по всем существующим, и внове намечаемым линиям разрыва.

А раз так, то никакая общность не выйдет за рамки хищной стаи или орды. Не только не сможет, но и попросту не захочет, ибо её цели – прямо противоположные обобщению: обособление и присвоение.

+++

Таким образом, «коммунизм» — только псевдоним цивилизации, культуры и истории. Как термин, его знали не всегда, как сущностную цель движения человеческих масс – знали ВСЕГДА, и всегда довольно однозначно озвучивали со времён выхода из пещер и джунглей.

Если ты не идёшь туда – то ты вообще никуда не идёшь, потому что, как в популярном фильме – «тут в город одна дорога».

Конечно, современный человек отличается от первобытного тем, что современный может одним ударом уничтожить весь свой род и вид, а первобытному, при всей его свирепости, такое «окончательное решение человеческого вопроса» было технически недоступно. И современный человек, не сходя с дороги «десоветизации» — попросту выморит человеческий род, что уже явственно вырисовывается. А первобытный – своей конкурентной борьбой за существование с себе подобными – всех убить не сумел, но очень сильно мешал развиваться прогрессу.

Каковы базовые задачи цивилизации? Изменялись ли они на протяжении тысячелетий?

Они – не изменялись.

В материальном мире – солидарность выживания человеческого рода, братство людей.

В духовном мире – максимальное взаимное заимствование достижений науки и культуры разными народами Земли. Ведь знание, которым делятся – не уменьшается, а наоборот, увеличивается. В чём его коренное отличие от материальных благ!

Разница лишь в том, что РАНЬШЕ без солидарности совместного выживания, в условиях зоологической (она же рыночная) конкуренции, мы жили плохо и недолго, мучительно и кошмарно. Но жили. А ТЕПЕРЬ, при современном развитии истребительной техники – нам и этого не светит.

+++

С точки зрения ОТЦ[7] социализм и коммунизм не совсем то, чем они были для марксистов. В марксизме они – итог неизбежного восхождения производительных сил. То есть это общества торжества на высшей точке прогресса, который (почему-то) у марксистов идёт только вверх, от низших формаций к высшим (а если наоборот?!).

ОТЦ же фиксирует строительство социализмов независимо от уровня развития производительных сил, отношения к научно-техническому прогрессу, восхождению или нисхождению эпох, и т.п. Вообще материальных факторов – которые по своей сути УСИЛИТЕЛИ: они усиливают прогрессивного в прогресса, а злодея в злодействе. Мощная техника или развитая наука, попав в руки регрессора – не предотвращают, а ускоряют и усугубляют регресс.

Социализм и коммунизм в рамках исторического анализа выступают как совокупность высоких идеалов (добровольные) и практика выживания народа в чрезвычайных условиях (принудительные).

То есть к справедливости распределения ресурсов и благ можно прийти двумя путями:

-Хотеть этого, мечтать об этом, стремиться к этому духовно;
-Спасаясь от катастрофы, когда никаких излишков для поддержания распределительной несправедливости уже не осталось, и люди строят подобие «военного коммунизма» («карточки») – потому что иначе в нём просто передохнут.

В этой связи важно отметить, что коммунистические принципы распределения благ включаются крупной катастрофой в ЛЮБОМ обществе автоматически. В эпоху мировых войн и Англия, и Франция, и Германия свернули свободный рынок, как миленькие. Принципы принципами, вопли о свободе остались лозунгам, а продукты-то распределяли до самого конца войны по карточкам. Мы знаем – не только из опыта, но даже и из литературы, кинематографа, что «маленький коммунизм» начинается среди выживших после кораблекрушения, авиакрушения, в зонах чрезвычайных ситуаций, при наводнениях, засухе и т.п.

Отсюда вывод: люди в условиях изобилия могут валять дурака, но когда они встают на грань выживания, они прекрасно понимают, как нужно правильно себя вести. Угроза немедленного и очевидного вымирания включает «коммунизм в головах» автоматически.

Если человек спасает свой род – он ведёт себя одним образом, а если он ублажает свою особь – то совершенно иным. Это две базово-различных матрицы поведения. Причём речь идёт не только об абстрактном «роде человеческом», но и о простой семейственности. Внутри нормальной семьи работают коммунистические принципы, там общее пользование общим имуществом.

+++

В классическом марксизме социализм – это ранний, неразвитый коммунизм, а коммунизм – это высшая стадия развития социализма. С точки зрения современности многое выглядит иначе. Например, моё мнение: коммунизм есть жёсткий, предельный социализм, а социализм – наоборот, есть коммунизм размягчившийся и либеральный. Здесь нет места для «высшей» или «низшей» стадии. Коммунизм может быть и первобытным: очень жёсткое равенство членов племени в условиях зашкаливающей опасности и острейшей нужды в самом необходимом.

А вместе с изобилием неизбежно приходит и вахлачество. Где изобилие – там и свобода, а где свобода – там и снисходительность к разгильдяйству.

Тот, кто вырос в сытом разгильдяйстве – не может понять голодного и страждущего (сытый голодного не разумеет). Но это правило действует и наоборот: там, где нужда и бедствия достигли предела и перехлестнули в запредельность – там военный коммунизм, в качестве спасения выживающих, реализуется с предельной жёсткостью и казарменной дисциплиной.

Чтобы это понять – нужно погрузиться в крайности нужды и бедствий. Потому что человек, избалованный «манной небесной» — никогда не поймёт, зачем нужен железный строй и армейская строгость.

Когда у нас совсем мало продукта, мы в буквальном смысле вымираем от голода – выжить общество может только в условиях предельного уравнительства. Потому что: сегодня я не получил пайка – уже сегодня я стал трупом.

Изобилие не то, что отрицает равенство – оно его размывает. Снисходительность к человеческим слабостям начинает преодолевать железные и бессердечные нормы справедливости.

Что лучше, что хуже? Опять же, вопрос поставлен неправильно! Нельзя выбирать между нищетой и изобилием, никто добровольно нищеты не выбирает, она обрушивается, как несчастье, как стихийное бедствие. Её можно превозмочь, как сделал Сталин, или же просто умереть, не сумев её преодолеть.

Либерализм – религия сытых. В том, что они сыты, нет никакого их достоинства, это их удача. На них не упало то несчастье, социальный недуг – который упал на других, на нищих.

Проблема же в том, что сытость производит из себя развинченное разгильдяйство, которое – если не пресечь его энергичными усилиями по поддержанию дисциплины – уничтожит базовые условия породившей его сытости. Сытые своей снисходительностью к слабостям друг друга заведут развал так далеко, что погрузятся в нищету, откуда только два выхода: военный коммунизм с пайками или вымирание.

Золотую середину поддерживать очень сложно. Развиваясь, отлаженное производство даёт не только море потребительских благ, но и крайнюю степень потребительской распущенности, морально-поведенческой деградации человека, в условиях, когда он не сталкивается с жёстким вызовом выживания. И, привыкнув к безопасности, начинает вахлачить.

Поэтому, с моей точки зрения, коммунизм – это тотальное и всестороннее распределение, а социализм – более размытое, либеральное и условное. Чем больше благ в наличии, тем терпимее мы к потребительским слабостям окружающих людей: мол, с такой прорвы не убудет!

+++

Главное отличие русской истории от американской в ХХ веке заключается в том, что русских многократно и тотально, под корень, разоряли, вбивая в каменный век. Никакой другой народ не подвергался столько раз подряд колоссальному разорению и обнищанию, как русские.

Экономическая политика выродившегося царизма поставила нацию на грань выживания, в состояние острого голода, уже до I мировой войны. Затем эту погибель усилила, как мегафон усиливает голос, мировая бойня, её катастрофические потери и разруха. На них наложились интервенция и гражданская война, после которых от народного хозяйства остались, в буквальном смысле слова, «рожки да ножки». Там и в 1913 году была беда, если честно посмотреть! А её углубили штыковыми лопатами до какой-то Марианской Впадины…

Не успели сталинисты вытащить народ к каким-то скромным потребительским результатам к 1941 году – как по стране вновь прошёл каток тотального разрушения, и все труды пошли насмарку. Победители вновь оказались на руинах, на отметке ниже «нулевой», на какой-то отрицательной величине. За этим последовал ещё один рывок, окончательно подорвавший силы нации. Снова, уже в который раз, восстанавливать вбомбленное в состояние крошева и руин – этот процесс порвал жилы у тех, у кого они ещё оставались.

Русский народ, начиная с 1905 года, похож на человека, которого раз за разом сбивают машиной, как только он пытается подняться с асфальта. Причём даже не дожидаясь, пока он встанет в полный рост…

Последний чудовищный удар по чуть-чуть вздохнувшим отцам – ельцинизм. Его результаты сродни гитлеровскому нашествию. Весь ХХ век, с начала и до конца, нас таранили бампером очень мощного автомобиля, отчего эффект налицо.

Коммунизм не был ни блажью, ни свободным выбором русского народа в таком положении. Любая нация, будь то Франция, Англия или США (и Германия) в условиях войны переходят на «карточки» — то есть к коммунистическому распределению. Коммунизм можно выбрать, если ты сыт и благополучен, но его нельзя выбрать нищему и голодному: для него коммунизм сама жизнь, простое и элементарное выживание. Или так (раскулачивание мироедов[8]) – или смерть нации.

Прямая противоположность русской истории ХХ века – американская история ХХ века. США оказались в стороне от всех войн, разрух и потрясений в Европе. Из должника европейских держав они превратились в их крупнейшего кредитора. На всех войнах США удалось нажиться по крупному, при этом никакой разрухи внутри страны войны не приносили.

Там где Россия 100 лет теряла – США 100 лет копили и приобретали.
В итоге сложился полярно-противоположный психологический настрой.

Русские сакрализировали коммунизм, который был для них весь ХХ век (да и сейчас остаётся) единственным спасением, единственным средством выживания. Американцы, напротив, максимально лояльны к приоритету частной собственности.

Конечно, теоретически неограниченная частная собственность – всегда и везде противостоит правам человека. Всегда и везде, по крайней мере, в теории, сохраняется дилемма:

-Спасти жизнь Петру, отняв частную собственность у Ивана;
-Или же сохранять частную собственность Ивана даже ценой гибели Петра.

И каждый делает свой выбор: выбирает или жизнь человека, или неприкосновенность частной собственности.

-Или все люди равны перед законом – но тогда у каждого равные возможности в жизни, равный старт;
-Или же люди с младенчества разделены на неимущих и наследников, причём крупные наследники становятся начальниками по праву рождения, без учёта каких-то личных заслуг и качеств.

Но, хотя теоретически везде так, в стране сытой, переполненной излишками потребительских благ – вопрос стоит далеко не так остро, как в стране голодающей.

+++

Острота проблемы диктует и накал страстей вокруг неё. В стране богатой имущие могут откупиться от неимущих широкой благотворительностью, покрывающими нужду подачками. Там и формируется «позитивный американизм», который подменяет вопросы законодательного ограничения богатых воспитательными мероприятиями.

Возникает мысль, что если воспитать богатых наследников «хорошими людьми» (кто и как это сделает?!) – то они не будут использовать свою наследственную монархию во зло. По сути, это лишь повторение популярной в XVIII веке теории «просвещённого абсолютизма», только на уровне экономических отношений, на уровне предприятий и хозяйственной деятельности.

Наследник, безусловно, монарх над унаследованном, и монарх отнюдь не декоративный, отнюдь не конституционный. Неограниченная частная собственность – это вам не аренда, она по определению предполагает абсолютизм власти владельца. Но, с другой стороны, монарх же может быть добрым и просвещённым человеком, если его правильно воспитают, он может нести благо подданным…

Нищета, предельно обостряя нужду и бедствия народных масс, делает коммунизм из возможности необходимостью. Там лозунг «социализм или смерть» — не бравада, а констатация факта. Или мы обуздаем распоясавшихся мародёров, или нас просто не станет!

Но при этом переход к коммунизму по необходимости – это очень тяжёлый и кровавый процесс, который калечит и людей, и саму идею коммунизма. Если бы переход осуществлялся осмысленно и добровольно, когда выбор ещё есть – то это было бы лечение заболевания в ранней стадии. А так получается – операция в крайне запущенной стадии болезни, когда всё уже загноилось и начался некроз тканей!

+++

Сам по себе коммунизм в чистом виде – есть переход к рациональному хозяйству, выводящему человека из-под власти и заложничества слепых стихий и злобных самодуров. Этот процесс начался, с точки зрения ОТЦ[9] в момент перехода людей от собирательства к земледелию и от охоты к скотоводству. То есть сам по себе он, очищенный от сектантской шелухи и левачества – совершенно объективный, беспартийный процесс, неразрывно связанный с умственным и технологическим развитием человеческого вида.

Разумная экономика – это экономика предсказуемая (планирование), комфортная (достаток) и безопасная (отсутствие безработицы, изгойства). Ей противостоит экономика безумия и беснования (бесноватость современного либерализма) – которая столь же объективно и беспартийно для человеческого вида:

-Непредсказуема (хаос слепых стихий, лотерейность удачи)

-Дискомфортна (разорение и нищета без всякой вины хозяйствующего субъекта)

-И смертельно опасна (не может справиться ни с одним из вызовов, стоящих перед человечеством[10]).

Это всегда так – просто в условиях текущего потребительского изобилия это не так сильно заметно, как на острой грани выживания.

И получается: дальше всего от перехода к коммунизму (как к рациональной организации жизни) человечество именно в том состоянии, в котором ему легче всего было бы перейти к коммунизму!

Естественно, в состоянии потребительского изобилия текущего момента можно было бы смягчить все трудности и неустойки масштабного перехода на новые рельсы хозяйствования. Столь же естественно, что в условиях крайней нищеты и голода, наоборот, у властей нет практически никаких ресурсов для «затыкания дыр» в социальной сфере[11].

Таким образом, человечество оказалось в ситуации «цугцванга»:

-Нищета плоха уже сама по себе, сама собой.

-А изобилие плохо тем, что размягчает мозги и нравы, снижает склонность к восприятию разумных решений.

Сильные люди строят хорошую экономику, но она, своим изобилием, порождает слабых и развращённых людей, которые в итоге её же и гробят по принципу «ты нас породила – мы тебя убьём». Ярчайший, хоть и не единственный пример – «перестройка» и ельцинизм. Вот уж когда очевидным образом дегенераты сумели превратить перспективную и бурно развивавшуюся экономику в выгребную яму и пустырь безнадёжности!

Их на что хорошее не хватит, дегенератов; а вот на такую дрянь, как череда майданов – их хватает с лихвой!

+++

Если мы разумные люди, то мы обязаны понимать экономику, как совокупность машин, и в итоге – машину. Эту машину нужно собрать из её механических деталей. Её нужно включить, дать ей работать, и не ломать, не совать неподобающее в её входные отверстия! Всем понятно, что случится, если машину, рассчитанную под чистый бензин – начать заправлять сырой нефтью и гудроном!

Мы должны понять, что пока машина не построена – ничего не будет, а если её сломать – то тоже в итоге ничего не будет. Её нужно построить и оберегать от поломок – или окажешься, как «укры позорные», в каменном веке.

Социальный дегенерат не понимает машинерии – ни частной, когда речь идёт о сложном оборудовании, ни общей, когда речь идёт о способности нации самостоятельно производить все блага, доступные человеческой цивилизации. Социальный дегенерат переносит на экономику свои первобытные анимизм и фетишизм, он пытается воздействовать на машину производства заклинаниями и уговорами, магическими «абракадабрами», он ждёт «экономических чудес» и «волшебства» от инвесторов. Для социального дегенерата экономика – это непостижимый языческий божок, карающий и милующий по неизвестным причинам и требующий кровавых жертвоприношений.

Гвозди или масло в этой «экономике» не производятся умом и трудом человека, а «падают с неба», в ответ на шаманские пляски либералов и соблюдение каких-то магических ритуалов «евровходящими». Теми, которые видят в Европе не совокупность машин, а некую таинственную, колдовскую «инициацию», посвящение в мистерию милости идолов.

А любой разумный человек понимает, что всякое производство – совокупность машин и технологий, которые можно и нужно:

-Понять, постичь, изучить

-Повторить у себя

-И, в итоге, превзойти, сделав лучше учителей.

Именно поэтому Пётр Великий входил в Европу громом пушек и викторий, а не на карачках вползал, умоляя поделиться «благодатью». Если один человек что-то сделал, то другой человек может это повторить. Памятуя, что в условиях рыночной экономики и конкуренции первый будет всячески мешать и противодействовать «дублированию», желая сохранить монополию своих достижений!

+++

Что тут важно понимать? То, что любой уровень, каким бы низким или наоборот, высоким, он ни был – можно изменять в обе стороны. Любой уровень развития – это всегда развилка из трёх дорог:

-Двигаться вверх

-Двигаться вниз

-Застыть в состоянии застоя.

Нет такого уровня, который нельзя было бы зафиксировать, или превзойти, или, наоборот, потерять, утратить. Рекорды ставятся людьми, и побиваются людьми, и недоступны тоже очень многим людям, современникам чемпионов.

Понимание этого поможет нам понять разницу между разумной организацией жизни и текущим, зачастую случайным, потребительским изобилием.

Разумная организация жизни на любом «этаже» шкалы цивилизации:

-Перекрывает пути вниз, не даёт скатываться к одичанию.

-Сохраняет все полезные достижения данного уровня

-Ищет пути наверх, к более высокому уровню.

Текущее изобилие не содержит в себе ни того, ни другого, ни третьего. Оно напоминает дурманящий голову напиток, когда «зачем думать – и так всё хорошо».

Совершенно очевидно, что на современном Западе – повсюду! – началось необратимое сползание вниз, феномен «дети беднее родителей». Потребительские возможности, которые западная экономика не сумела зафиксировать, схлопываются, и повсеместно. Сохранить себя в состоянии собственного прошлого века Запад не в состоянии, никаких путей развития он не видит и не указывает. Наоборот, переполнен паническими прогнозами апокалипсиса.

Почему? Да потому что сладко жрать на выигранные в лотерею деньги – ещё не значит стать разумным существом! Сладко и много жрать может даже безмозглая бактерия, если она попала в питательную и благоприятную среду.

А что касается цивилизации «человека разумного» — то вовсе не уровень потребления её определяет, а способность к преемственной поступательности, способность сохранить и приумножить достигнутые показатели. Можно стартовать с самого низа – но если движешься вверх, то ты «человек разумный». А если катишься вниз, пусть даже и с заоблачной высоты – то высота падения никак не красит твоих умственных способностей. Если свинью сбросить с самолёта – она же не станет умнее свиньи, сброшенной с крыши свинарника!

+++

Позитивный американизм – это совокупность теорий и воззрений, мечтающих об удержании достигнутого уровня потребления и сохранении духовного уровня цивилизации при сохранении «свобод и неограниченной частной собственности», лежащих в основе американской реакции.

Позитивный американизм – чурается коммунизма, который для него (в его сытости) выглядит экстремизмом и патологической крайностью. В то же время он сторонится крайностей зверств и предельного неравенства кастового и рабовладельческого общества, социального каннибализма, процветающего при «свободе» охоты людей друг на друга.

Однако маневрировать и лавировать можно только там, где есть пространство для маневрирования и лавирования. А оно, как дар божий: хорошо, если есть. А если нет – взять неоткуда.

В условиях массированного изобилия (американский вариант ХХ века) можно одновременно подкармливать и культуру и зверя, кидая каждому его кусок. Но даже одновременно их подкармливая – мы не снимаем антагонизма между ними.

Зверь в человеке не смирится с культурой, и наоборот. Там, где персонализированные дипломы и почётные грамоты значат всё – обезличенные деньги в итоге не будут значить ничего. Там, где деньги значат всё – любые персональные заслуги и качества не будут в итоге стоить ничего.

Сохранять их вместе можно только удерживая на поводках от расправы друг над другом. А это требует массированного изобилия всех благ, которое у дегенератов, награждающих и наказывающих без учёта личных заслуг или вины – быстро иссякнет. Больше всего денег у наркоторговцев и грабителей банков, и если деньги – это уважение, то понятно, к кому с почтением относится дегенеративное общество и как это отразится на его будущем.

+++

Коммунизм, как предмет ненависти – это удел зверя в человеке. Человек, справившийся с низшими животными инстинктами в себе, может говорить о коммунизме, в худшем случае, как о недосягаемой утопии, по формуле, «хорошо бы, да не верю что получится». Но «Фома Неверующий» — вовсе не есть гонитель христианства, и человек, полагающий коммунизм утопией – не есть антисоветчик и антикоммунист. Он – лишь скептик, и как скептик может быть полезен, указывая на слабые места в возводимой конструкции.

А другой конструкции – вот ведь в чём штука! – у человеческой цивилизации просто быть не может.

Жрать друг друга можно очень ожесточённо, и иногда при этом даже не погибнет род людской. Но даже если повезёт, и он не совсем погибнет (хотя и это в XXI веке спорно) – откуда же этот род, изнурённый подлянками друг другу, возьмёт силы для прогресса, движения вперёд? Что может вырасти из ненависти, кроме эскалации ненависти?!

Эти вещи очевидны, и непонятны только зоологическому зверю, сидящему плотно на низших инстинктах биосферы. Как следует из теории Леонидова, инстинкты биоса сформировались задолго до появления человека, и под человека, под его жизненные задачи, инстинкты спинного мозга рептилии не рассчитаны. Понимаете?

Варан может жить как варан, а человек, если будет жить как варан – не выживет. Потому что он не варан. Если ещё остались люди, способные понять разницу между человеком и рептилией…