29 сентября 1957 года на химкомбинате «Маяк», расположенном в засекреченном городе Челябинск-40 (ныне Озёрск) произошла первая в СССР радиационная чрезвычайная ситуация техногенного характера. Властям удалось сохранить втайне эту аварию глобального значения. Информация о катастрофе, частично стала доступна населению страны лишь в конце 1980-х годов, то есть спустя 30 лет после случившегося. Причем об истинных масштабах катастрофы стало известно лишь в последние годы. Многие герои, пожертвовавшие ради спасения людей своей жизнью, до сих пор не названы. И было бы вполне справедливо, если бы сегодня, вдовы и дети героев, получили бы государственные награды, за подвиг, совершенный 61 год назад, их мужьями и отцами….
Темно-свинцовое небо
В воскресенье 29 сентября 1957г. соцгород отдыхал в ПКИО, в кинотеатре им. Маяковского шел фильм «Свадьба с приданым». Лидия Буравихина вспоминает: «Тогда в холодное воскресенье мы, одетые в осеннее пальто, прогуливались с семьей вдоль городского озера и вдруг услышали взрыв и одновременно увидели огромный столб дыма, огня и пыли над заводом, поспешили домой. Николая срочно вызвали в прокуратуру».
Заслуженный строитель РСФСР Дмитрий Овакимян рассказывал: «В этот день в ПКиО в 16 час. начался футбольный матч комбинатовской команды «Химик» с командой строителей «Красная Звезда». И вдруг подул ледяной, шквалистый ветер с запада. За всю жизнь я не видел такого ветра и темно-свинцового неба. Вечером мы пошли на ужин в ресторан «Урал» и от нас потребовали снять ботинки перед входом, и в одних носках мы прошли в ресторан. А на второй день мы уже мыли ноги в поддоне с раствором и руки под рукомойниками с тем же раствором. О произошедшем ЧП на объекте мы еще ничего не знали. Лишь 2-го октября главный инженер строительного п/я 404 подполковник Грешнов нам объявил: «Товарищи, случилась беда на промплощадке».
Тогда взорвалось хранилище радиоактивных отходов (бетонная банка №14 глубиной более 8 метров). Лишенные водяного охлаждения после её ремонта (ремонтный персонал забыл включить вентиль подачи воды – А.Г.), около 80 тонн радиоактивных отходов, хранившихся в контейнерах из «нержавки», нагревшись, образовали критическую массу и с колоссальной энергией и ослепительной вспышкой сбросили с банки 167-тонную железобетонную плиту (крышку), отбросив её на 22 метра.
Смертельные отходы производства 20 млн кюри активности взлетели на воздух, образуя розово-голубое облачное свечение. А с высоты более километра на промышленную зону трех заводов, пожарную часть, полки военных строителей и охраны, а также лагерь заключенных, расположенный на территории строящегося нового завода, посыпался «град» 18 млн кюри активности этих отходов в виде горячих кусков бетона, железа, хлопьев и пепла…
Ветеран ПО «Маяк» Игорь Серов, будучи дежурным в/ч 3445 на промплощадке вспоминал:» Рядом находился строительный полк и лагерь заключенных. Всего в двух полках и лагере заключенных находилось около трёх тысяч человек… Густое черно-серо-бурое облако нависло над расположением полка. Наступила темнота после яркого солнечного дня. Состояние людей было ужасным. Командир дивизии полковник Пташкин команду об эвакуации людей получил из Москвы только вначале следующих суток. 30 сентября в 2 часа ночи началась эвакуация смешанным порядком — на открытых бортовых машинах и в пешем строю… Все военнослужащие прошли санитарную обработку в бане, всех переодели в чистую одежду. В бане мылись горячей водой несколько часов».
…
По указанию прокурора п/я 40 Тарханова, сотрудник спецпрокуратуры Николай Буравихин, как и сотрудники местного отдела КГБ СССР, срочно выехал на осмотр места происшествия. На объекте гробовая тишина, в лагере – заметное смятение… Супруга Буравихина вспоминает: «У Коли была хорошая привычка приходить со службы и целовать меня и сына. А в тот день, поздно ночью он пришел мрачный и без поцелуев. На выходе с объекта ему сказали срочно скинуть всю одежду, обувь. Ему их заменили. Наутро Коля снова ушел в прокуратуру и на объект. А в городе все было спокойно».
Писатель Владимир Губарев, повествуя о той аварии, приводит рассказ дозиметриста С.Ф. Осокина, работавшего в эпицентре взрыва: «Лагерь заключенных находился на промплощадке, и радиоактивное облако накрыло его. Бараки, люди, продукты – все было очень «грязным». Загрязненность территории доходила до несколько тысяч микрорентген в секунду».
…
К этому времени помощник прокурора п/я 40 юрист 1-го класса Николай Буравихин прослужил в органах прокуратуры уже десять лет, и он не мог не выполнить все указания прокурора п/я 40, тоже фронтовика Ивана Тарханова по обеспечению надлежащего надзора по ликвидации как самой аварии, так и её последствий, по оперативному и безопасному переселению лагеря заключенных, а также эвакуации жителей зараженной радиацией ближайшей деревни, поскольку он с максимальной ответственностью служил Закону. Надо отметить и то обстоятельство, что все «Первоочередные санитарные мероприятия по комплексу», разработанные созданной в тот же вечер комиссией под руководством заместителя главного инженера комбината Николая Семенова, тут же становились законом для всех, и Буравихин в этот период был выражением законности на пораженной территории.
Не растерялся Николай Буравихин перед масштабностью происшествия, и очевидными последствиями радиационного взрыва. Гамма и бета-лучи на земле и в воздухе безжалостно простреливали тела спасателей и потерпевших. Кроме того, существовал еще риск — новый взрыв других «банок» мог прогреметь в любую минуту. Не побоялся он и возможного бунта своих «ратников в ватниках», людей с пораженными правами. Все мероприятия по спасению жизни заключенных — строителей нового стратегического объекта: отмывка их, обеспечение одеждой и обувью, прокладка военными строителями выводной лежневки (дороги из бревен и досок — А.Г.) и вывод потерпевших в безопасную зону, снабжение их продовольствием не прошли без внимания и властного, распорядительного участия прокурора Николая Буравихина. Добавим сюда и мероприятия по спасению спецчасти с картотекой на заключенных с личными делами сотрудников лагеря, а также дезактивация военными строителями и рабочим персоналом комбината пораженной территории.
Бывший старшина войсковой части Василий Капицин вспоминал: «В 1957г. попало под след аварии десятое лагерное отделение (переименованный в 1955г. лагерь № 9 – А.Г.). Оттуда мы вывели 1064 человека. Говорят, что были трупы, много погибших, но я не могу это с точностью заявлять. 1064 человека по списку я накормил и вылечил…».
Ветеран завода Иван Китаев отмечал:» Несмотря на высокий радиационный фон, завод продолжал ритмично работать. …Ни один из действующих атомных реакторов не был отключен». Комбинатовцы самоотверженно выполняли особое задание Родины. Только поэтому остался на месте в рабочем строю Госхимзавод им. Дм. Менделеева и соцгород Озерск.
Бывший помощник прокурора п/я 40 Ветеран прокуратуры РФ, Заслуженный юрист РСФСР Федор Дозмаров вспоминал: «Моя жена в то время работала в спецчасти лагеря № 9, в котором содержались заключенные. Все они вели строительство нового завода Химкомбината «Маяк». Этот лагерь оказался полностью накрытым продуктами взрыва радиоактивных отходов комбината. Эвакуацией заключенных занимался помощник прокурора, юрист 1 класса Николай Буравихин. Эвакуированы они были в чистый поселок «Горки» (так поселенцы-москвичи назвали этот поселок – А.Г.), а также в другие лагеря этой закрытой зоны. Больше их не привлекали к строительству заводов. На следующий день, после взрыва я спросил Буравихина: «Ну как там?» Николай вяло махнул рукой и тихо ответило: «Да, все нормально!». Реакция волевого, собранного и мужественного человека…
Справедливости ради надо отметить, что проверки обстоятельств аварии 1957г. и надзор за проведением мероприятий по ликвидации её последствий на местах проводились также и другими оперативными служащими прокуратуры п/я 40, в частности Василием Пантюхиным и Юрием Потемкиным…
Борьба за жизнь с любовью вместе
Слова Николая Буравихина «Да, все нормально!» не успокоили его коллег. Все знали, что такое радиация на объекте. Через короткое время у него обнаружилось резкое ослабление здоровья, началось двоение зрения. Супруга Буравихина Лидия вспоминает: «Николая сразу положили в городскую больницу. Потом его перевезли в Свердловск. В Институте охраны труда ВЦСПС ему выставили диагноз — гемоцитобластоз, лечили. Вскоре нам выделили двухкомнатную квартиру. А на следующий год весной-летом мы по бесплатным путевкам поехали на Юг, в Ялту. Там он окреп, загорел. Обратной дорогой мы заехали в Куйбышев к его родным. Потом приехали домой в Челябинск-40, и он снова «в лежку». Друзья по прокуратуре, фронтовики Василий Пантюхин, Александр Петрухнов, Иван Тарханов и другие частенько навещали Колю на дому. Но улучшение здоровья Николая не наступило».
Лидия Буравихина продолжает: «Я дважды обращалась к начальнику Специального отдела Генпрокуратуры СССР А.М. Сливину помочь нам, так как мест для лечения мужа не было. И каждый раз он ответственно помогал положить Николая в московские клиники. В первый раз в 6-ю Московскую клинику. В последний раз, в конце 1959г. — в Институт (название не помню)». Здесь она шесть месяцев заботливо ухаживала за мужем, кормила его с ложечки, лечила медикаментами. Соседи по палате, тоже пострадавшие от атомного взрыва на Урале, поддерживали друг друга, играли в шахматы, но жизненные силы их покинули раньше Буравихина, на глазах Лидии Николаевны. И все же тогда ей казалось, что именно её любовь и неустанная забота вернут к жизни своего любимого. Все тайные слезы иссякли, надеялась она и на чудо свыше, но оно не произошло.
22 июля 1960г. Николай Буравихин, скончался в Москве. Упокоился он навечно он в родной земле Куйбышева.
«Грех памяти нашей – безгласной…»
Ох, как тяжело Лидии Николаевне вспоминать потерю любимого мужа! Но все, же затаенная, не до конца может быть осознанная гордость за своего избранника, до сих пор согревает ей сердце. Помнит она, и награждение его часами с дарственной надписью: «Тов. Буравихину Н.С. за выполнение особого задания от Генпрокурора СССР. 28.01.1958г.». По существу, эти часы – ценный ведомственный подарок самого Романа Руденко. Итак, «особое задание» выполнено, но какой ценою…
В недолгой жизни прокурора Николая Буравихина было много действительно героического. В том числе и двухмесячное Смоленское сражение 1941г., сорвавшее хваленый немецкий блицкриг.
Так получилось, что именно в этом пекле и получил свое боевое крещение лейтенант Буравихин. Свидетельство тому — наградной лист: «Тов. Буравихин, будучи командиром взвода автоматчиков 202 стрелкового полка 81-й стрелковой дивизии западнее гор. Смоленска… 15 июля 1941г. отбили пять атак противника, после чего перешли в контрнаступление…, со взводом автоматчиков на танках ворвался в населенный пункт Бобровка, где был расположен штаб полка противника. Штаб был разгромлен и в этот момент, при налете вражеской авиации, был ранен и контужен…» Добавим, что вражеский осколок пробил кисть правой руки боевого офицера.
После излечения Буравихин снова в строю, но уже на обороне Кавказа, командиром взвода разведки легендарного 897 Эльбрусского горнострелкового полка 242-й одноименной дивизии, боевой задачей которой стала оборона полосы фронта Грозный — Махачкала — Баку.
И снова подвиг, отраженный в очередном наградном листе гвардии лейтенанта Буравихина, который «10.10.1942г. получил задание переправиться через реку Некстра в районе с. Люрке, пробраться в тыл к противнику и достать языка, что и было выполнено. Был захвачен один офицер и солдат…., и при отходе Николай Буравихин был тяжело ранен в бедро правой ноги, но продолжал командовать боевой операцией…». Под огнем противника разведчики вынесли с поля боя своего командира. Но долгое лечение в нескольких госпиталях не устранило его пожизненную хромоту.
Служить Закону в сверхсекретной «цитадели»
Наследием победной войны для Буравихина были не только боевые награды и телесные раны от вражеских пуль и снарядов, но и душевные травмы от потерь его однополчан, а об инвалидности (2-я группа) он стремился не вспоминать в течение всей жизни.
16 июня 1945г. взрывом атомной бомбы США начали свой ядерный шантаж ослабленного войной Советского Союза. Государство — Победитель вынужден был реализовывать свой Атомный проект. А он предполагал строительство сверхсекретных объектов по производству атомной бомбы. Обеспечение законности и правопорядка в этих закрытых «цитаделях» возлагалось на Генеральную прокуратуру СССР и ее специализированных прокуроров. Первая такая прокуратура ИТЛ при строительстве № 859, переименованная 1947г. в прокуратуру п/я 40, была образована в строившемся на Южном Урале соцгородке (ныне ЗАТО Озерск).…
После войны, в 1947г. Буравихин окончил трёхгодичную Куйбышевскую юридическую школу Минюста РСФСР и был направлен в секретную «Сороковку». Прокурор п/я 40 государственный советник юстиции 3-го класса (генерал-майор – А.Г.), бывший чекист Г.Е. Кузьменко поручил новому помощнику осуществлять надзор над одним из лагерей, заключенные которого вели строительство атомных заводов, поскольку этот прокурорский надзор был по плечу только боевому офицеру, юридически грамотному специалисту и ответственному человеку, знающему тяготы жизни.
Тогда в составе ИТЛ и С № 859 находилось пять лагерей, численностью свыше 20 тысяч заключенных, но по мере развития промплощадки увеличивалась и численность этого контингента. А вместе с этим осложнялась и оперативная обстановка: росли производственные травмы в том числе и со смертельным исходом, увеличивалось число краж имущества, рылись подкопы, организовывались побеги заключенных, совершались убийства.
29 сентября 1949г. взрывом первой советской атомной бомбы лопнула атомная монополия США. Бывший гендиректор Химкомбината «Маяк» Борис Брохович вспоминал: «СССР не получил ожидаемую передышку. Он вынужден был опять продолжать гонку и накопление плутония, обогащенного урана – 235 и бомб. Форсируется строительство реакторов (УГР) и других типов в Челябинске–40, идет увеличение производительности реакторов».
Говоря о тяжелом периоде работы «Маяка» Брохович с горечью упоминает: «Появились у персонала и признаки ослабления технологической дисциплины, нарушения инструкций, расхлябанности, приводящие к козлам и авариям на реакторах и других производствах». Вместе с этим эксплуатационный персонал упустил из внимания и наказ Игоря Курчатова о строгом соблюдении технологического регламента и охлаждающего водного режима ряда производств…»
