Почему Россия не Финляндия или Самый проклятый русский вопрос

Фото из открытых источников

Не так давно Леонид Парфенов, талантливый журналист, телеведущий, документалист, общественный деятель изложил свое видение русского вопроса в заметке «Это огромная работа — стать снова русскими». Мне, естественно, стало интересно, каков посыл и, главное, почему мы по мнению автора сейчас «не русские».

Поначалу я ничего не поняла, что хотел сказать Леонид Геннадьевич, у него все как-то в одну кучу свалено: журфак, юрфак, Ленин, Путин, Сечин, «Санкт-Ленинград», Крым, отсутствие национального проекта — вообще не за что зацепиться. Словом, все по В. Пикулю: «Скушны доклады твои. Тянешь ты их, тянешь… будто килу какую через забор! Уйдешь — и мне всегда таинственно кажется: а чего ты сказать пришел?»

Однако искреннее желание понять мысль г-на Парфенова было в конце концов сполна вознаграждено следующим криком журналистской души: «Пока мы не зададимся вопросом, который я считаю самым проклятым русским вопросом, – это не что делать и кто виноват, а почему Россия не Финляндия? – так все и будет. Мы 108 лет были одним государством. Почему у них дороги лучше и дешевле? Почему их школьники выигрывают все олимпиады? Откуда такое качество общедоступной медицины? Ведь все остальное как у нас: топи, березки, комарье, и выпить они тоже не дураки!»

И тут вдруг отчетливо потянуло смердяковщиной из Скотопрогоньевска, а г-на Парфенова, как оказалось, душит банальная «жаба». Почему мы не Финляндия, с тоской и упреком в адрес сограждан вопрошает Леонид Геннадьевич, невольно уподобляясь внебрачному сыну Федора Павловича Карамазова: «В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».

Не он первый, не он последний задается вопросом: почему мы не кто-либо еще. В 1991 году особо одаренные ныли «почему мы не Америка». Ну так сбылась мечта смердяковых: мы уже почти как они — и джинсов завались, и голливудского «кина» вдоволь, и сортов колбасы более чем, и безработные в наличии, и бездомных полно, и своих собственных отечественного производства миллионеров расплодили, словом, все как у людей, а дело с места не двигается, мы все еще не они.

Далее Леонид Геннадьевич развивает свою уже вполне понятную мысль: «Это огромная работа – стать снова русскими. Не советскими, не постсоветскими – русскими. Это огромная работа, потому что, например, утрачена русская инициативность. У нас малая часть занята собственным делом, у нас гигантский процент населения работает в госсекторе. А до революции все крестьянство – 80 % населения – было индивидуальными предпринимателями и сельской буржуазией – кулаками. Ни зарплаты, ни соцобеспечения не ждали, ни трансфертов никаких и все семьи многодетные – а жили от своего труда».

Теперь ясно: инициативы нам не хватает, разбаловало нас первое в мире социалистическое государство разными там пенсиями и стипендиями, разучились мы жить своим трудом. Г-н Жириновский тоже как-то разорялся на тему, что, мол, пора бы реабилитировать и возродить в России кулачество. По его мнению кулачество олицетворяло собой идеал русского крестьянина, предпринимателя и эффективного менеджера, который «накормил армию, страну, выиграл все войны, одел всех, обул». К сведению певцов кулачества, кулаками до Революции называли перекупщиков, посредников, короче говоря, спекулянтов и ростовщиков, и было их ну никак не 80% — откуда вообще эта цифра взялась, не из тех ли источников, которые повествуют о миллиардах репрессированных и расстрелянных лично Сталиным?

Русский публицист и ученый Александр Энгельгардт писал, что «настоящий кулак ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги… Все у кулака держится не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир деньги, о приумножении которых он только и думает. Капитал ему достался по наследству, добыт неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами». Все богатство и власть кулака строились на том, что он однажды сумел отжать у своих же сограждан и передать по наследству своим талантливым отпрыскам. То есть кулак — это человек, который дает деньги в рост, скупает земли своих односельчан, и постепенно обезземеливая их, использует в качестве наемной, почти бесплатной, рабочей силы.

Пусть г-н Парфенов оглянется по сторонам и убедится, что с кулачеством в путинской России все в полном порядке: коллекторы, ростовщики, спекулянты, рейдеры, барыги, прочее жулье и ворье прекрасно себя чувствуют и процветают, вот только эти инициативные граждане почему-то ни дорог не строят, ни в образование не вкладываются, ни о качестве и доступности медицины для своих кредитных батраков не печалятся. Стало быть, не в кулаках дело, а в чем-то другом. Быть может, в том, что при столь нелюбимом Леонидом Геннадьевичем Советском Союзе, когда, к слову, и дороги строились, и здравоохранение было бесплатным и в шаговой доступности, любой способный юноша из какого-нибудь Череповца, юнкор «Пионерской правды» мог взять и запросто поступить в Ленинградский университет имени Жданова на факультет журналистики, причем бесплатно. Ну как бесплатно? Кто-то же в это время работал, строил фабрики и заводы, запускал ракеты, испытывая дикую нужду в жвачках, джинсах и сотнях сортов колбасы. Чтобы детям стало лучше, чтобы внуки жили счастливо в самой прекрасной стране на свете.

И вот детки выросли и плюнули с высоты европейской просвещенности в своих дедов и отцов, даже не задаваясь вопросом: а много ли сейчас ребят из Череповца и прочих не шибко центральных городов могут вот так запросто поступить на бюджет в ВУЗы Москвы или Санкт-Петербурга, хоть по части талантов они Гегелей и Ньютонов заткнут за пояс?

Есть у меня ответ на столь волнующий г-на Парфенова вопрос, но он ему, как очередному исполнителю скотопрогоньевских вокабул насчет замечательного инициативного запада и плохой России, в которой он разглядел только «топи, березки, комарье, и выпить не дураки» вряд ли понравится. Как ему должно быть известно, вековечное противопоставление запада и России выражалось в категориях «развитие» и «консервация». Но если для запада развитие означало экспансию, агрессию, принудительное несение «цивилизационных ценностей» всем остальным, по умолчанию «отсталым» народам, то для России развитие означало преобразование прежде всего себя самой, причем коллективное, которое ошибочно считалось «консервацией». Между тем, объединение людей на основе идеи преображения человека на протяжении всей истории проявляло себя в ситуациях открытого и прямого противоборства с западной моделью как более успешное. Хотя отдельно взятые «смердяковы» и их молодая поросль в лице «коль уренгойских», набирающие силу и прыть, уже позволяют себе хамские сожаления по поводу того, что нас так и не завоевали более «цивилизованные» страны, мол, зря деды и прадеды геройствовали, «сейчас бы баварское пили…»

Традиционной была и выработанная веками особая склонность русских к коллективизму, выражаемая в категориях «общинности», «соборности», «коммунизма», которая зиждилась на убеждении в равенстве людей. Ведь если люди не равны, то какая уж тут общинность и соборность. Идеал коллективизма переносился русскими и вовне в модель всеединого человечества. Наряду с коллективизмом (общинностью) еще одна устойчивая базовая компонента «русской идеи» — это мессианизм. И здесь «русская идея» вновь вступала в оппонирование с «западным проектом». Человечество нуждается в спасении от распространяющегося в мире зла — вот фундаментальная российская постановка проблемы миростроительства. Вместо устремлений господства над миром, мессианский пафос России выражался даже в идее Великой жертвы собой ради спасения мира — это к вопросу, которым сейчас задаются многие «патриоты»: зачем, мол, освобождали от гитлеризма всяких поляков, чехов и прочих сербов. Да затем, чугунные вы головы, что по-другому русские в цивилизационном смысле слова, советские люди не могли, иначе не были бы русскими.

Вот такой простой ответ на непростой вопрос г-на Парфенова: коллективизм и цивилизационное мессианство, потому мы и не Финляндия, и не еще какая-либо страна. Да и вообще, почему мы, собственно, должны становиться Финляндией, задам я встречный вопрос, ничего не имея против финнов — они славные, дружелюбные люди, просто они — это они, а мы — это мы. В той же Финляндии известные журналисты не стенают, почему Финляндия не Германия, например. Украинские «смердяковы» уже продали свое первородство за «кружевные трусики» и западные плюшки, а стали ли они Европой после этого, что там у них с дорогами, образованием и здравоохранением (спойлер: все стало гораздо хуже)? Да и кем они стали вообще, отрекшиеся от Русского мира, а к вожделенному западу не прибившиеся, ну разве что в части внешнего управления в духе неоколониализма? Мировыми изгоями, гастарбайтерами, не помнящими родства.

Какой быть России, ныне стоящей на перепутье путинизма — это вопрос вопросов, и он куда сложнее, нежели проблемы состояния дорог, образования и здравоохранения, которыми в современной РФ как раз и занимаются последние тридцать лет обожаемые г-ном Парфеновым кулаки: это вопрос целеполагания, идеи, которая могла бы объединить всех и каждого. Когда-то, по словам Л.Н. Гумилева «на Куликово поле пришли москвичи, владимирцы и так далее, в том числе и литовцы, а вернулись с Куликова поля русские». Сейчас перед русским российским народом стоит тот же выбор: строить ли Россию будущего свою собственную, отчетливо видимую через историческую призму Руси, России, СССР — коллективную, трудовую, справедливую, нравственную, великую цивилизацию. Или же продолжить курс «на запад обетованный», где мы, быть может, обретем если не хорошие дороги, то хотя бы инициативных кулаков, но потеряем себя, окончательно и необратимо мутировав, по словам Дмитрия Анатольевича Медведева в «молодую страну с тысячелетней историей».

Когда цесаревич Павел с супругой вернулись из познавательного путешествия по Европам, немка Екатерина II, оставшаяся в русской истории с титулом Великой, встретила их следующими словами: «Молодых людей, еще не окрепших в священной любви к Отечеству, нельзя выпущать в Европу, ибо, ничего толком в ее делах не распознав, они там едино лишь пенки вкусные с чужих тарелок слизывают. Наверное, я лучше вас знаю все удобства европейской жизни. Но не вижу поводов для того, чтобы низкопоклонствовать перед Европой в ущерб престижу Отечества, и в убогости нам всегда любезного».

Что поделать, русская идея всегда ставила духовное, идеальное выше материального, может в том числе и поэтому с дорогами у нас не очень складывалось. Но знаете ли, сограждане, я уж как-нибудь потерплю временные дорожные неудобства, если в нашей стране простые, но способные череповецкие мальчики и девочки вновь смогут бесплатно обучаться в лучших столичных ВУЗах, как это было во дни юности Леонида Геннадьевича. Глядишь, образование со здравоохранением наладятся, причем без всяких кулаков. И в чем действительно прав г-н Парфенов: работа предстоит огромная.

Вместо послесловия:

Они глумятся над тобою,
Они, о Родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…

Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей —
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,

Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.

(И.А. Бунин. Родине)