Забвение: 30 лет после Тяньаньмэнь

Месяц прошедший с того момента, как исполнилось ровно тридцать лет со времени событий на китайской площади Тяньаньмэнь, в самом Китае не вышло ни одной статьи и ни одной телепередачи, посвящённой этой дате. История вряд ли когда-нибудь скажет, однозначно что это было: попытка прогрессивных студентов начать демократические перемены в Поднебесной или чудом не состоявшийся кровавый майдан, очень далёкий от мирных форм протеста. Тем более, если это история Китая. Тридцать лет, по китайским меркам, срок настолько малый, что даже самые предварительные итоги подводить ещё слишком рано. Особенно в свете того, что главной и наиболее последовательной политикой, которой официальный Китай придерживается относительно тех событий, является забвение. На государственном уровне случившегося три десятилетия назад практически не существует. Даже в китайском интернете эта тема полностью зачищена. Такие гиганты международной телекоммуникации, как «Гугл» и принадлежащий ему «Ютьюб» откровенно пасуют перед требованиями китайского государства и ставят требуемые ограничения на свой контент в этом секторе мировой сети.

Но официальное забвение не означает забвения как такового. Помнят ли те события сами китайцы?

Цветы на могилах

На эти воспоминания наложены «технологические ограничения». Билл Клинтон как-то пошутил на данную тему, что попытка контролировать интернет похожа на попытку «прибить желе к стене». Тем не менее, Китай смог наладить такой контроль. Как, впрочем, и многие другие страны, задавшиеся такой целью. Но технологии технологиям рознь. Несмотря на все ограничения, технология играет огромную роль в сохранении памяти. Благодаря простейшим цифровым кинокамерам свидетели тех событий, покинувшие Китай, снимают документальные фильмы о пережитом и через интернет распространяют их в том числе и в самом Китае. Эти фильмы могут быть заблокированы в КНР, но они оказываются доступны для десятков миллионов китайцев, использующих VPN для обхода государственного контроля за сетью.

Более простые технологии также чрезвычайно эффективны. К примеру, независимый электронный исторический журнал «Память» («Remembrance») делает развёрнутые публикации по самым чувствительным вопросам новейшей истории Китая, используя нечто вроде современной формы самиздата. Его статьи собраны в формате PDF и распространяются по электронной почте друзьям и единомышленниками, как некогда распространялись листовки. При этом используются такие службы обмена сообщениями, такие как WeChat. Помимо этого данные тексты архивируются на сетевых ресурсах за рубежом, опять же становясь доступными для всех в Китае через VPN.

Информация о событиях на площади Тяньаньмэнь собирается и обобщается и на более высоком публицистическом уровне. К примеру, известный китайский диссидент и историк Ляо Иу, ныне живущий в Германии в эмиграции, не так давно опубликовал на английском языке книгу «Пули и опиум: реальные истории Китая после резни на площади Тяньаньмэнь», которая во многом переворачивает представления о том, что многие думают о происходившем тогда. И если, в большинстве случаев, те протесты изображаются как некая «донкихотская битва романтичных студентов», то г-н Ляо чётко показывает, что куда большее участие в тех событиях принимали рабочие пекинцы из вполне пролетарских кругов, и именно они первыми встали перед танками, чтобы защитить студентов и дело, которое они представляли.

Но информационная блокада «тяньаньмэньского вопроса» не всегда существует и внутри самого Китая, пусть даже нарушается она на таких своеобразных территориях, как Гонконг. В годовщину произошедшего гонконгская «New Century Press» опубликовала ранее неизвестные сверхсекретные документы, относящиеся происходившему внутри Коммунистической партии Китая в период событий. Документы показывают, как именно Дэн Сяопин взял под контроль партию и как её верховный аппарат изъявил ему покорность, обещая поддержать решение применить силу и свергнуть лидера-реформатора Чжао Цзыяна.

Но память существует и на самом низовом уровне. Каждую годовщину на кладбище Бабаошань в западном пригороде Пекина, появляются цветы на могилах тех, кто погиб в те дни. Четыре строки стихотворения, написанные на обратной стороне надгробия одного из них, с чисто китайским символизмом тоже, в своём роде, прорывают информационную блокаду:

«Восемь калл.
Девять желтых хризантем.
Шесть белых тюльпанов.
Четыре красные розы».

Восемь, девять, шесть, четыре. Год, месяц, день. 4 июня 1989 года. Дата, которую в современном Китае даже называть не всегда можно. Событие, вспоминать о котором не разрешено даже на могильной эпитафии. Но кто-то всегда помнит. Пусть даже и очень особенным образом.

Цена гармонии

Однако главный вопрос в том, насколько действительно хотят об этом помнить сами китайцы. Один из американских авторов, пишущих статьи по данному вопросу, вспоминает, что около двух лет назад он читал лекцию «о наследии площади Тяньаньмэнь» в австралийском университете, и одна молодая китайская студентка подняла руку. Заданный ею вопрос запомнился ему крепко: «Почему мы должны возвращаться к этому периоду истории? Почему вы думаете, что это поможет Китаю сегодня, особенно будет полезно нашему молодому поколению? Как вы думаете, это может навредить тому, что китайское правительство называет гармоничным обществом?».

Его поразило то, что она не оспаривала факты того, что произошло 4 июня 1989 года. Она абсолютно не отрицала событий, как таковых. Но она сомневалась в ценности самого этого знания. И здесь речь уже не шла о стирании произошедшего на площади Тяньаньмэнь летом 1989 года из коллективной памяти. Этот уровень аргументации был другим. Студентка абсолютно чётко вынесла за скобки всё, что касалось «актов насилия правительства против народа», манифестировав, что социальная стабильность имеет приоритет над всем остальным. После чего второй китайский студент задал вопрос ещё более недвусмысленно: «Может ли знание о событиях 4 июня быть опасным для нашего совершенного общества?».

Для 660 000 китайских студентов за рубежом, впервые обнаруживающих эти скрытые эпизоды в новейшей истории своей стране, ситуация может быть весьма сложной и неоднозначной. Но подавляющее большинство из них в итоге воспринимает это именно так: распространение данной информации расценивается ими, как западный заговор, направленный на подрыв китайского социалистического государства и авторитета КПК.

Эти студенты в полной мере являются частью пост-Тяньаньмэньского китайского поколения, рожденного в эпоху накалённого патриотического воспитания, которое очень сфокусированно напоминает им о целом столетии национального унижения Китая от колониальных держав. История стала серьёзнейшим идеологическим инструментом КПК, и закономерно, что некоторые её эпизоды являются куда более выигрышными для партии, в то время как другие искореняются и стираются из коллективной памяти. Это не является чем-то странным или невиданным. Это применяется во всём мире. В том числе и в тех странах, которые заявляют о своей абсолютной демократичности. Но красной нитью через весь этот идеологический дискурс проходит самая главная идея — современное возрождение Китая, являющееся наивысшей ценностью. Именно это помогает легитимизировать нынешний политический режим и представляемый им государственный строй. И именно в сравнении с этим китайские студенты определяют ценность воспоминаний о площади Тяньаньмэнь.

Не оглядываясь назад

Сегодняшние популярные герои китайского общества, особенно бизнесмены, такие как Джек Ма, основатель Alibaba, одной из крупнейших корпораций Китая, воплощают собой именно такую версию национальной истории и современности их страны. Он вырос в бедности и выучил английский язык, организовывая бесплатные туры для иностранных туристов, воплощая повесть о бедности и богатстве, созданную экономическим бумом в стране.

Другая часть современного героического пантеона Китая выражена в традиционных коммунистических героях, о подвигах которых детям рассказывают учебники. Одним из примером таковых являются, «пять героев горы Ланъя» — пятеро солдат, занявших оборону против наступающих японских соединений и ценой своей жизни защитивших отходящие колонны гражданских беженцев и крупный отряд своих, который смог выйти из-под японского огня. Когда у них закончились патроны и японцы подошли вплотную к обороняемому ими участку труднопроходимой горной дороги, они решили прыгнуть с обрыва, чтобы не сдаваться в плен врагу. Когда же один современный историк недавно попытался поставить под сомнение эту легенду, на него подали в суд, вынесший решение против него. По мнению китайского суда, национальные чувства и историческое достоинство, воплощённые в этой истории, являются важными элементами фундаментальных ценностей современного Китая. И их подрыв — это подрыв государства.

Решение того суда целиком и полностью отражает мнение современного китайского общества, согласно которому даже правда — это зло, если она используется во зло. Ну, а подобные исторические исследования вполне могут рассматриваться, как диффамация.

В рамках этой концепции образ Народно-освободительной армии сакрален. И любые разговоры об открытии ею огня по народу, или об убийстве её бойцов представителями народа, фактически равны саботажу. Настоящая битва вокруг памяти 1989 года — это сверхпринципиальное столкновение, происходящее в аудиториях, редакциях и в интернете. Но вопрос в другом: а имеет ли это хоть какое-то значение за пределами данных аудиторий, редакций и сетевых форумов?

В некотором смысле, внушение молодым китайцам утилитарного взгляда на историю является инструментом даже более мощным, чем сама цензура. Когда люди признают, что история должна служить интересам государства, вся современная международная аргументация теряет для них силу.

Но дело даже не в этом. Память о площади Тяньаньмэнь современному Китаю просто не нужна. В нём просто нет для неё места. И это, быть может, главная победа КПК на нынешнем идеологическом пространстве. По сути, то, что можно было бы назвать «площадью Тяньаньмэнь» было побеждено дважды: тридцать лет назад — физически, а сейчас — духовно.

Правда именно в этом. Китай идёт вперёд, не оглядываясь назад. И просто игнорирует всё, что может не то, что остановить, а даже просто затормозить это движение.

(с) Павел Раста.