К началу позапрошлого века экономическим центром старообрядцев была «старая столица», Москва. Здесь держателем основных капиталов выступали религиозные общины, сложившиеся вокруг Рогожского и Преображенского кладбищ, возникших во время страшной чумы 1771 года, когда вымерла треть москвичей. Истово верующие старообрядцы тогда оказались одними из немногих, кто не боялся рисковать жизнью, помогая зачумленным. В итоге их общинам от погубленных эпидемией перешла масса «выморочного» имущества, оставшегося без наследников.
В дальнейшем эти стартовые капиталы московские раскольники умело приумножали. Этому способствовала их легализация царем Александром I – в 1808 году либеральный император утвердил устав «Преображенского богаделенного дома», ставшего первой официальной структурой старообрядческих общин Москвы. Традиционно богадельни на Руси для самофинансирования пользовались правом выдачи денег в рост. Так московская община старообрядцев оказалась фактически настоящим банком. И этот специфический «банк» удачно пережил даже разорение 1812 года – старообрядцы тогда были немногими, кто не покинул оккупированную Москву и даже, по слухам, поднес «хлеб-соль» Наполеону. Поэтому их дома и собственность куда меньше пострадали от войны и пожаров, а царская власть после изгнания оккупантов преследовать староверов не стала.
В итоге по завершении наполеоновских войн именно общины старообрядцев оказались наиболее обеспеченными капиталистами Москвы и окрестностей. Свои капиталы они удачно вложили в текстильный бизнес. Пионером тут стал бывший крепостной крестьянин Федор Гучков – за тайный переход из официального православия к «беспоповцам» он получил от «Преображенского богаделенного дома» беспроцентный кредит и вложил его в самые современные ткацкие станки, купленные за рубежом.
В итоге к середине XIX века именно купец Гучков стал одним из крупнейших текстильных фабрикантов Москвы. Возникнет целая купеческая династия Гучковых, внук первого раскольника-фабриканта станет даже председателем царской Госдумы и министром Временного правительства.
Традиционно старообрядцы скрывали от властей всю свою жизнь, в том числе финансовые операции, однако кое-что из истории банкиров‑раскольников позапрошлого века нам известно. Например, известно, что в 1847 году московский купец Носов за тайный отказ от «никонианства» получил от «Преображенского богаделенного дома» огромный кредит на самых льготных условиях – 500 тыс. руб. на первые три года без процентов, а далее – с платежом лишь 4% годовых. В государственных и обычных коммерческих банках совершенно невозможно было получить столь дешевый и удобный кредит.
Успешным инвестициям ревнителей «старой веры» способствовала и специфическая обстановка на фабриках купцов‑старообрядцев, когда в работники нанимали исключительно единоверцев. Религиозная сплоченность в условиях замкнутой секты позволяла избегать конфликтов с рабочими, но одновременно куда сильнее их эксплуатировать – зарплаты на фабриках старообрядцев были меньше, а рабочий день дольше, чем на предприятиях иных капиталистов.
Один из первых исследователей старообрядцев–предпринимателей Москвы так описывал нравы их фабрик: «Массе наемных рабочих не противостоял хозяин-наниматель. Он в их глазах был единомышленником по вере, молящимся вместе с ними в общей молельне на фабричном дворе… Он казался своим в обстановке большого, чуждого и еретического города…»
