Как банкир Шарль Верн русскую пшеницу покупал
Знаменитая книга маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году» до сих пор остается эталонным примером взгляда на нашу страну с Запада. И ныне не стихают споры, чего же в ней больше – откровенной русофобии или же нелицеприятного, но объективного анализа.
При этом мало кто знает, что в ту же «николаевскую» эпоху Россию посетил и описал еще один высокопоставленный француз. В отличие от маркиза, банкир Шарль Верн (Charles Vernes) являлся аристократом бизнеса, а его «русский отчет» был конфиденциальной служебной запиской, не предназначенной для публикации и развлечения публики.
Шарль Верн, франкоязычный швейцарец, с начала XIX века был одним из ведущих банкиров Парижа. К моменту визита в Россию он уже второе десятилетие являлся заместителем управляющего Banque de France, центрального банка крупнейшей державы Западной Европы. В Петербург банкир прибыл весной 1847 года с конкретной целью, вызванной неурожаем пшеницы во Франции и окрестных странах. Крупные закупки зерна в три раза сократили денежные запасы Парижа. Займы в Лондоне оказались дороги и недостаточны, в итоге французы решили найти кредит для закупок русского хлеба в Петербурге.
Шарль Верн не только побывал на приеме «в русском Версале» у царя Николая I, но и ознакомился с состоянием экономики и финансов загадочной для француза страны. Из Петербурга банкир проследовал в Москву, а затем через Киев в Одессу, откуда шли основные поставки русской пшеницы во Францию. В Москве и Петербурге он вел переговоры с местными чиновниками и финансистами, из «старой столицы» французский банкир повез в Одессу миллион наличных рублей. Примечательно, что такую фантастическую для той эпохи сумму француз вез в своей карете без опасений и большой охраны. Путешествие по дорогам «варварской» России оказалось быстрым и безопасным. Впрочем, термин «варварская» банкир и не употреблял – его отчет о поездке в Россию был деловит и сух, лишь иногда сопровождаясь короткими лирическими замечаниями. «Находясь в Москве и Санкт-Петербурге, лучше понимаешь русский народ, он чувствует себя хозяином в своей стране», – писал Верн своему начальнику, графу д’Аргу, главному банкиру Франции.
«Москва меня поразила обилием производимых товаров и изделий… Именно Москва является промышленным центром России. На большом базаре в Санкт-Петербурге продаются только товары российского производства…», – рассказывает парижанин, сетуя, что в российском бизнесе активно участвуют англичане и немцы, но мало представителей Франции.
Главное внимание Верн сосредоточил именно на финансовой и банковской сфере России. Петербургский монетный двор он охарактеризовал как «достаточно передовое предприятие», а Государственный коммерческий банк – как «достаточно эффективный в более удаленных областях России». Но больше всего его поразило хранилище наличных драгметаллов в Петропавловской крепости.
«Во время моего пребывания в России я был свидетелем пополнения резерва в Крепости на 12 миллионов рублей, – пишет банкир. – Двери данного хранилища открываются для пополнения запаса или для выдачи наличных денег только в присутствии комиссии, в состав которой входят высокопоставленные государственные служащие, представители дворянства и коммерческих кругов, которые составляют соответствующий протокол».
«Общая сумма государственных долговых обязательств относительно невелика…», – характеризует французский банкир российский госдолг. «Анализируя всё предыдущее, можно утверждать, что кредитной системе в России уделяется достаточное внимание и она имеет развитые формы существования…», – резюмирует второй человек в банковской системе Франции. Одним словом, Россия в его деловом описании отнюдь не похожа на «соединение крайнего варварства и заимствованной цивилизованности» из сочинений маркиза де Кюстина.
