ПИСЬМА ОБ ЭВОЛЮЦИИ (32). Закрытие «Сухаревки»

Открытки В. Табурина из серии «Дети-политики». 1917. Удивительно, насколько добродушно и мягко изображались «буржуи» в 1917 году (если сравнить с карикатурными изображениями, например, духовенства). Действительно остро-сатирические изображения «буржуев» стали типичными только с началом гражданской войны в 1918 году

Итак, мы коснулись преемственности в строительстве армии, которую большевики строили под ударами белых. Можно сказать и так: белые выковывали эту армию своими почти смертоносными для красной республики ударами. Но ковалась армия и изнутри, неизбежной и необходимой опорой на старое офицерство. А такую армию, выросшую, осознавшую свои кастовые интересы, спустя какое-то время стало невозможно вести в бой, имея в героях одних Емельяна Пугачёва и Стеньку Разина, но не имея в этом ряду Александра Суворова, Александра Невского или Петра I. Таким образом, преемственность в военном строительстве и в выборе официальных героев были строго взаимосвязаны.

Теперь поговорим о ещё более важной и определяющей теме, а именно о судьбе буржуазии и буржуазного «рынка» после Октября. Конечно, история «красногвардейской атаки на капитал» и военного коммунизма более чем подробно изучена историками. Но есть одна немаловажная деталь, на которой стоит остановиться. А именно: большевики начали отнюдь не с полного отрицания буржуазии, а с намерения заключить с ней — если не мир, то хотя бы что-то вроде перемирия. Достаточно сказать, что первые полгода после революции фабрики и заводы формально оставались в собственности их бывших хозяев. В ноябре 1917 года В. И. Ленин замечал об эсерах: «Да ведь нам не о чем с ними разговаривать. Ведь они ничего не могут предложить нам. Они сами не знают, чего хотят. Разве Чернов знает, чего он хочет? Вот другое дело, если бы к нам пришли для переговоров Коновалов и Рябушинский. Это люди серьёзные, деловые. Они знают, чего добиваются. С ними есть о чём толковать. А эс-эры ведь совершенно несерьёзные, неделовые люди».

Павел Рябушинский (1871—1924) — тот самый промышленник, правый либерал, который накануне Октября грозил придушить революцию «костлявой рукой голода». («К сожалению, — заявлял он в августе 1917-го, — нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились»).Тем не менее с ним Владимир Ильич готов был «толковать». Беда была только в том, что «коллективный Рябушинский» даже близко не собирался «толковать» ни о чём с Лениным. Наоборот, он в тот момент собирался и уезжал на Дон и на другие «белые» территории, чтобы вести оттуда непримиримую войну с большевиками…

Как известно, большевиков часто упрекали и упрекают за чрезмерный нигилизм, излишнее революционное отрицание «старого мира». Но, как видим, когда они бывали готовы идти на уступки, никто обсуждать и принимать эти уступки у них и не собирался. То есть революционное отрицание, нигилизм красных отнюдь не был их прихотью, блажью или капризом — он был столь же непреложно продиктован простейшими интересами выживания революции.

Либеральная газета «Современное слово» в феврале 1918 года так характеризовала положение буржуазии на тот момент: «Все улицы, площади и бульвары заполнены мелкими торговцами… Магазины пустеют. Магазины заколачивают… Теперь торгует улица. Здесь можно достать — всё, на все вкусы, для всех потребностей…
— От гравюры и старинного фермуара до порнографической открытки и старых калош.
— От шоколада Крафта до ярко-красной «собачьей» колбасы.
«Буржуй», крупный «буржуй» — при последнем издыхании… Идет новый «хозяин»… Мелкий, жадный, цепкий, яростный к наживе… Вот она — будущая буржуазия — в платках, попрыгивая от холода, кутаясь в шинелишки, азартно выкрикивает свой товар:
— Папиросы!
— Спички!
— Шоколад!
— Консервы! Разные вещи! Пряники!»…

Торговцы на сатирических открытках 20-х годов

Может показаться, что кадетская газета ошиблась в своём прогнозе, что «новый хозяин — мелкий, жадный, цепкий, яростный к наживе» был сметён последующей «красногвардейской атакой на капитал». Это, однако, совершенно не так. Сметён был — в пределах РСФСР — только «крупный буржуй».

В начале 1919 года, то есть в разгар «военного коммунизма», большевики на какое-то время легализовали в Москве партию правых эсеров и их газету «Дело народа». Это было уже после выстрелов правых эсеров в Ленина, Урицкого и Володарского, после всех белогвардейских эсеровских правительств на Волге и в Сибири, которые воевали с большевиками, пока их самих не разогнал и не арестовал ими же выпестованный и выросший под их крылом адмирал Колчак…

Любопытно пролистать эти номера главной эсеровской газеты за 1919 год. Конечно, эсеры ничего не поняли и ничему не научились. Но о чём же они писали? В пространном очерке К. Буревого газета славила Сухаревку — знаменитый Сухаревский рынок, средоточие того самого «нового хозяина» в Москве. Из номера от 26 марта 1919 года:
«В тяжёлые дни разрухи, недостатка и голода вся Москва поклонилась Сухаревке.
— Только Сухаревкой и живём.
Так отзывается обыватель столицы о положении…

Вот закусочный ряд… Люди трутся друг о друга; толкотня, давка. Приятно щекочущий запах жареного возбуждает аппетит. Кастрюльки, сковородки, целые баки шипят; варят, разогревают, поджаривают..
— Жареная колбаса горячая! Ветчина! Сало, сало!

— А вот горячая пшённая каша! Подходи! Давай, давай!..

Торговля пшённой кашей на Сухаревском рынке. 1919. «Каша настоящая, хорошо так пахнет».

Каша настоящая, хорошо так пахнет. Едят по 13-14 р. порцию. Можно достать рублей за 5-10 маленькую булочку, стакан горячего молока за 6-7 р., порцию жареной картошки с конским мясом за 15 р. Горячих пирожков и ватрушек очень много. Не мало и охотников до этого лакомства… Встречаются даже самые настоящие белые лепёшки и печенья. Много сала, ветчины… масла…

На столиках стоят громадные самовары, из которых публика угощается чаем и кофе. Сахар продаётся тут же: на двадцатку 8 кусков. Сластей много…
Пожилая дама в шляпе и пенснэ продает картофельные лепёшки:
— Берите, берите! 5 руб. штука!

А вот и краснощёкие деревенские бабы. Они за хлеб наменяли уйму разнородных товаров и материй и с трудом, рассыпая и подбирая покупки, волокут их с сияющими лицами».

Торговец на Сухаревском рынке. 1920

Всё в этой картине характерно: и крестьяне, справляющие свой «пир во время чумы», на фоне голодающего города и за его счёт. В обмен на хлеб они могли по баснословным ценам выменять всё, что было их душе угодно. Характерен и эсеровский публицист («социалист»!), который разливался соловьиными трелями в честь Сухаревки и призывал устами «обывателя столицы» ей «поклониться».

А вот очаровательная «политическая программа» в форме стихов Сергея Раззявы со страниц всё той же эсеровской газеты. Озаглавлена она «Поэма о булке»:
Ах, булка, булка!
О ней, о пышной,
Горяченежной,
Как вздох степей,
Вздыхаю гулко,
Ропщу мятежно
(Хотя неслышно)
О ней, о ней!
………….
Хочу упругой,
Стыдливо сдобной,
Румяно-белой,
Что день, — сильней.
Слетаю вьюгой,
Куда угодно,
Как оголтелый,
За ней, за ней.
………….
Отдам я слепо
И бестолково,
Сквозь смех и слёзы,
Добро моё, —
И все совдепы,
И исполкомы,
И совнархозы, —
Всё — за неё!

Разве это не прекрасно?.. Газета «социалистов», пусть и в полушутливой форме, призывала отдать «за булку» «все совдепы и исполкомы», то есть все советы депутатов и их исполнительные комитеты. По сути, это та же самая крылатая фраза Рябушинского, только облечённая в изящную стихотворную форму. А кому отдать? Да всё той же «Сухаревке», разумеется, которой следовало «поклониться».

В общем, «Сухаревка», то есть рынок в широком смысле слова, жил параллельно «военному коммунизму» и рядом с ним. На этом фоне Ленин в декабре 1920 года, выступая на съезде Советов, торжественно объявил о… закрытии «Сухаревки» — этого, как он выразился, «малоприятного учреждения». Раздались аплодисменты…

«Сухаревка» закрыта, — продолжал Владимир Ильич, — но страшна не та «сухаревка», которая закрыта. Закрыта бывшая «сухаревка» на Сухаревской площади, её закрыть нетрудно. Страшна «сухаревка», которая живёт в душе и действиях каждого мелкого хозяина. Эту «сухаревку» надо закрыть. Эта «сухаревка» есть основа капитализма. Пока она есть, капиталисты в Россию могут вернуться и могут стать более сильными, чем мы. Это надо ясно сознать».

Едва ли закрытие Сухаревского рынка в Москве существенно изменило положение, описанное выше — что «все улицы, площади и бульвары заполнены мелкими торговцами… торгует улица… здесь можно достать всё». Это скорее был символический жест. Только цены на всё у торговцев, изгнанных с насиженного места, естественно, резко взлетели вверх.

А в отношении «всероссийской сухаревки» Ленин был, разумеется, совершенно прав, отмечая, что её сила по-прежнему огромна. И не прошло и нескольких месяцев после того выступления и первого (но не последнего) официального закрытия московской «Сухаревки», как «всероссийская сухаревка» нанесла красным ответный удар, едва не ставший для них смертельным.

Об этом — в следующий раз.

(Продолжение следует).