Ровно век назад, 11 ноября 1918 года, завершилась Первая мировая война. Первой она была по массе параметров – первая «тотальная» война, первая война моторов и т. п. Но в истории человечества она стала и первой войной массового плена – число пленных впервые исчислялось миллионами. И если трагическая судьба советских военнопленных 1941–1945 гг. достаточно широко известна, то о плене в годы Первой мировой наши современники почти не имеют представления.
Устойчивые к тифу
Каждый седьмой из участвовавших в боях Первой мировой оказался за колючей проволокой лагерей для военнопленных. Таких за 1914–1918 гг. набралось свыше 8 млн человек. Из них около 40% составили пленные из Российской империи. В лагерях на территории главного противника, кайзеровского Второго рейха, оказалось минимум полтора миллиона русских. Кому-то из них посчастливилось обойтись месяцами лагерей, а кто-то провел в них почти 8 лет, ведь последние из наших военнопленных сумели покинуть побежденную Германию только в 1922 г.
По официальной статистике уже советской России, в плену на территории Германии, Австро-Венгрии, Османской империи и Болгарии с начала войны и по 31 декабря 1917 г. побывало 3 409 433 наших соотечественника. Впрочем, эти данные неточны – реальные цифры могут быть как выше, так и ниже. На изучении истории русских военнопленных той эпохи роковым образом сказались драмы, последовавшие за Первой мировой, – и наша Гражданская война, и Вторая мировая. Хаос революций и гражданского противостояния не позволил собрать и сохранить в России многие данные, а в боях 1945 г. в Германии и Австрии погибла масса архивов предыдущей мировой войны. Поэтому статистика русского плена вековой давности остается неполной.
И все же попробуем суммировать, что нам известно. Первая мировая война начиналась как типичный конфликт Belle Epoque, «Прекрасной эпохи» с ее верой в разум, прогресс и гуманизм. Никто из зачинателей не думал, что август 1914 го быстро превратится в «тотальную» мировую бойню. Все вступившие в тот конфликт державы уже подписали Гаагскую конвенцию «о законах и обычаях войны», содержавшую весьма гуманную главу о правах военнопленных. Однако реальность жестоко скорректировала все благие пожелания.
Германский Генштаб, основываясь на опыте Франко-прусской вой-ны XIX века, начинал европейский конфликт с планами захватить в ходе всех боевых операций порядка 150 тыс. пленных. Немцы были дисциплинированно готовы к их размещению и наивно считали, что уже в следующем, 1915 году всех Kriegsgefangenen предстоит отпустить в связи с окончанием войны… Но уже к осени 1914 г. число только русских пленных превысило 100 тыс., к весне следующего года их стало полмиллиона. К ним добавились многочисленные французские и английские пленники c Западного фронта, и в неготовом германском тылу за колючей проволокой спешно оборудованных лагерей начались эпидемии тифа.
К весне 1915 г. от тифа в Германии умерло 8% русских пленных. Но потери от эпидемии среди французских пленных были еще выше – от 16 до 30%. После войны политики из Парижа пеняли побежденной Германии, что немцы якобы «намеренно смешивали в одном лагере не имевших иммунитета западноевропейцев с более устойчивыми к тифу русскими».
Сапоги и скука
Показательно, что немцы именно в отношении русских почти сразу официально нарушили положения Гаагской конвенции 1907 г. о «законах и обычаях войны». Конвенция предусматривала, что все личные вещи пленных, «за исключением оружия, лошадей и военных бумаг», остаются в их неприкосновенной собственности. Однако уже 15 сентября 1914 г. Прусское военное министерство, главный орган Второго рейха по работе с военнопленными, издало приказ о конфискации у русских солдат сапог.
Это позднее, в разгар войны, русская армия столкнется не только с кризисом снарядов и винтовок, но и со страшным дефицитом обуви. В августе же 1914 го кадровые русские полки топтали Восточную Пруссию прекрасными кожаными сапогами, на которые и позарилось тыловое командование немцев сразу после разгрома армии генерала Самсонова. Вместо изъятых вопреки Гаагской конвенции сапог русским пленникам выдавали традиционные для Западной Европы и непривычные в России деревянные башмаки. К удивлению немецких комендантов, пленные русские солдаты отказывались их носить и пытались плести лапти. Все это происходило на фоне директивы германского Генштаба, где про вражеских пленных говорилось с пафосом добропорядочного бюргера: «Государство считает военнопленных лицами, которые просто исполнили свой долг и повиновались приказам свыше. А потому в их пленении видит гарантию безопасности, а не наказания».
Немцы не были бы немцами, если бы не попытались рачительно использовать пленных в военной экономике. На фото: группа русских военнопленных отправляется на работуSueddeutsche Zeitung Photo⁄Alamy Stock Photo⁄Vostock Photo
Однако следует признать, что кайзеровский Рейх на протяжении войны в целом исправно выполнял положения конвенции по отношению к пленным офицерам. Что неудивительно – и в России, и в Германии той эпохи офицерский корпус, особенно в начале войны, комплектовался высшими социальными слоями. В отличие от солдатских лагерей, возникавших зачастую в чистом поле, офицерские лагеря военнопленных размещались в более приспособленных для жизни местах, в основном в старых крепостях и казармах. Особая инструкция предписывала охране «относиться к русским офицерам подобающе их чину, не нанося им моральных ран», но при этом строго запрещала любой контакт с такими пленными.
В начале войны попавшие в германский плен состоятельные офицеры свободно пользовались платными услугами лучших немецких врачей и дантистов. К концу войны таких вольностей и возможностей было уже меньше, и главным врагом офицерских лагерей, по воспоминаниям очевидцев, стала скука.
Сами виноваты
В постсоветское время было модно пенять властям сталинского СССР за отношение к попавшим в гитлеровский плен. Однако политика царских властей по отношению к своим пленным в годы Первой мировой войны отличалась несильно. Когда к 1915 г. в России стали возникать многочисленные общественные движения и акции по сбору помощи для пленных, знаменитый по Русско-японской войне генерал А. Н. Куропаткин однозначно высказался от имени армейского командования: «В военной среде сам по себе плен считается явлением позорным… Все случаи сдачи в плен подлежат расследованию после войны и наказанию в соответствии с законом».
Начальник штаба русской армии генерал М. В. Алексеев вообще призывал запретить общественную помощь пленным, дабы направить всю активность «земства» на поддержку воюющей армии. «Пленные находятся в условиях жизни более сносных, чем защитники Родины на фронте, которые ежеминутно подвергаются смертельной опасности…», – высказывался будущий организатор Февральской революции и Белого движения.
Утвержденное в годы Первой мировой войны положение о солдатах, бежавших из плена, предписывало обязательную проверку причин пленения. Только после формального снятия подозрений в измене вернувшемуся рядовому могло быть выплачено жалованье за время пребывания в плену и единовременное пособие в размере 25 руб.
После Февральской революции 1917 г. Временное правительство поначалу громко декларировало отказ от прежней царской политики подозрения к пленным, заявив устами военного министра А. Керенского: «В новой России иное отношение к военнопленному ее гражданину. С него решительно снято всякое подозрение, к нему – сострадание, любовь и признательность».
Однако, когда летом 1917 г. начались массовые сдачи в германский плен, тот же Керенский возмущенно высказывался в адрес новых пленников кайзера: «Неужели обманутая Родина должна помогать и им?»
Научно обоснованная конина
Такое отношение к плену привело к тому, что Россия последней из стран Антанты наладила практиковавшийся в Первую мировую обмен больными и искалеченными пленными. Окончательное соглашение с Германией об обмене инвалидами подписали лишь в начале марта 1917 г., когда возникло новое препятствие – за годы войны в лагерях вспыхнула настоящая эпидемия тогда неизлечимого туберкулеза, и нейтральные страны Скандинавии, через которые предполагался обмен, просто испугались принимать у себя массы туберкулезников…
На фоне всех дискуссий в России о плене и пленных немцы методично выстраивали свою политику по использованию Kriegsgefangenen. Еще весной 1915 г. по поручению военных властей профессор А. Бакхаус, директор Кенигсбергского сельскохозяйственного института, разработал «научную основу» питания военнопленных. Отныне на каждого пленника полагалась дневная норма в 2700 калорий, из которых 85 г составлял белок, 40 г – жиры и 475 г – углеводы.
В 1916 г., по мере нарастания продовольственных трудностей, эти нормы пересмотрели: неработающему пленному теперь полагалось 2100 калорий, а занятому на тяжелых работах – 2900. В том же году любое употребление мяса пленными сократили до одного раза в неделю. В королевстве Вюртемберг на юго-западе Германии местные власти распорядились в качестве мяса для русских пленных использовать исключительно конину, ссылаясь на то, что попытки ввести конину в меню для французских пленников, «более восприимчивых к качеству пищи», вызвали решительные протесты.
«Сумрачный тевтонский гений» особенно проявился в январе 1917 г., когда любое мясное блюдо было исключено из рациона пленных полностью и навсегда. Чтобы компенсировать это решение, германские власти распорядились по воскресеньям, вторникам и пятницам выдавать каждому пленнику по пол-литра пива. Так что популярный у нас в 90 е годы минувшего века пошловатый анекдот про «пил бы баварское» в годы Первой мировой войны немцы реализовали буквально и принудительно.
Мужчины немецкой мечты
В конце 1917 г. германский Генштаб в преддверии мирных переговоров в Бресте подготовил статистическую справку о русских пленных, содержащихся в лагерях Второго рейха. Из более чем 1,2 млн русских пленников 650 тыс. (54%) использовались на работах в сельском хозяйстве, 230 тыс. (19%) – в промышленности, 205 тыс. (17%) – на работах в прифронтовой зоне. Оставшиеся 115 тыс. (около 10%) составляли офицеры и нетрудоспособные солдаты.
«Наиболее хорошими работами считались крестьянские…», – вспоминал один из пленников. И это подтверждается мемуарами большинства очевидцев. К 1917 г. массовые мобилизации оставили германские села без мужчин самого трудоспособного возраста, а даже в промышленно развитой Германии той эпохи сельское производство все еще основывалось на ручном труде. Русские пленники, большинство из которых составляли крестьяне, оказались удачным подспорьем для немецкого сельского хозяйства.
Попасть на работы в деревню было удачей и для пленника. На селе, ближе к плодородной земле, в условиях острого дефицита местных мужчин и высокого спроса на мужские рабочие руки (и не только руки), пленник был застрахован от голода, мучавшего города и лагеря. В отличие от гитлеровской эпохи, немцы Первой мировой войны хотя и воспринимали русских как «варваров», но еще не были тотально заражены идеологией «расового превосходства». Поэтому нередко между селянами и пленными устанавливались вполне человеческие отношения, что зачастую становилось поводом для возмущения прибывших на побывку германских солдат и даже немецких газет.
Так, Kolnische Volkszeitung в январе 1917 г. разразилась целым фельетоном по этому поводу: «Русские идут! – и все население деревни бежит, чтобы их увидеть. Молодые девушки спорят, кому достанется самый красивый. Старшее поколение рассчитывает на рабочую силу. И хотя она тоже требует оплаты, прежний работник обходился гораздо дороже. Поэтому военнопленных стараются содержать как можно лучше, чтобы они не жаловались и не бежали. И вот русский становится господином: салат он отвергает со словами: «это для скотины». А кофе он наполовину разбавляет молоком…»
Едва ли реальность была столь буколической, но вполне сносное и даже порой вольное существование в оставшихся без мужчин немецких деревнях нередко подтверждается воспоминаниями русских пленных.
«Это были живые скелеты…»
Для русских плен Первой мировой заметно отличался от плена в гитлеровской Германии. Как на любой войне, в 1914–1918 гг. хватало фактов жестокости и даже садистских проявлений, но в целом при кайзере еще отсутствовала система и идеология уничтожения «унтерменшей». Однако и в ту эпоху был плен, становившийся смертельным.
В самое тяжелое положение попадали те, кому не повезло оказаться на прифронтовых работах, где трудиться заставляли надрывно и много, кормили плохо, а конвой был особенно зол в силу близости линии фронта. Нередко русских пленных немцы отправляли работать ближе к Западному фронту, на оккупированную территорию Франции, где все попытки пленников обратиться к французам приравнивались к подготовке побега и карались расстрелом.
Пленные получали очень условную медицинскую помощь, поэтому за годы Первой мировой войны от ран и болезней умерло 294 офицера и 72 292 солдата русской армии, или чуть более 5% всех попавших в германский плен из РоссииSueddeutsche Zeitung Photo⁄Alamy Stock Photo⁄Vostock Photo
Попавший в плен фельдшер 10 го Сибирского стрелкового полка А. З. Захарьев Васильев вспоминал подобную ситуацию: «Нас повезли на работы к Вердену, на постройку железных дорог. Первая рабочая рота из нашей партии работала в непосредственной близости от рвущихся французских снарядов… Умирали от поносов и отеков. Умирало очень много, иногда по 2 –3 человека в день, особенно на 4–5-м месяце работы, от истязаний, непосильных работ, голода и холода. Люди были, как тени, не могли стоять, не могли говорить, ноги были опухшие. Температура у умирающих была 35 и ниже – это были живые скелеты…»
В разгар боев под Верденом с обеих сторон за сутки погибало до 70 тыс. человек. В таких условиях едва ли кого-то из немцев волновали судьба и состояние русских пленников.
Военно-полевые романы
Газеты и судебные архивы кайзеровского Рейха сохранили немало колоритных и порой трагикомичных фактов. Так, в 1916 г. суд приговорил к штрафу некую Хедвигу Рихтер, служанку, влюбившуюся в русского пленного и всюду повторявшую, что после войны «со своим Федором поедет в Россию».
Нашумел в Германии и случай, когда некая 39 летняя фрау сбежала от мужа в Голландию с 20 летним русским офицером, прихватив немалую сумму из семейного сейфа. Солдатская жена Марта Вебер была задержана на границе Австрии вместе с беглым русским солдатом, на суде простодушная женщина так озвучила мотив помощи в побеге – «добраться с пленным до России, получить там от него обещанные продукты и вернуться назад».
Бывали и случаи, отдающие трагическим водевилем. Например, в конце войны некий зажиточный бауэр застрелил из охотничьего ружья работавшего у него русского пленного – убийство произошло, когда немец выяснил, что русский умудрился лишить невинности двух его дочерей. Зафиксированы и обратные случаи – русский военнопленный в приступе гнева зарубил немку, отвергшую его ухаживания, сказав, что с такой свиньей она не будет иметь ничего общего.
Показательно, что в кайзеровской Германии отсутствовали какие-либо наказания для русского военнопленного за сам факт добровольной интимной связи с немецкой женщиной. Тогда как немкам за такую связь сначала полагался штраф, а с 1917 г. – и короткое тюремное заключение.
В этом смысле Второй рейх заметно отличался от Третьего. Однако ростки «расовой» идеологии уже зрели и готовили благодатную почву для Гитлера. «Если задуматься, насколько высокий процент русских чиновников и офицеров имеет немецкое происхождение после почти полного уничтожения русского дворянства Петром Великим, то становится без дальнейших пояснений понятно, что русский должен видеть в немце своего господина и легко примиряется с ролью слуги…», – глубокомысленно писал в 1916 г. некий германский чиновник, составлявший для высшего командования официальную аналитическую записку с характерным названием «Отчет о военнопленных в саксонских лагерях в форме их представления о государственном строе, народности и расе».
Увы, для высокомерия по отношению к русским у подданных Второго рейха имелись не только «расовые» измышления или факты о слишком высоком проценте «остзейских немцев» среди царского офицерства, но и куда более основательные показатели. По сравнению с немцами, а также с пленниками из Англии и Франции в среде рядовых военнопленных из России был разительно высок процент неграмотных. Накануне Первой мировой войны, по официальной статистике, в Русской императорской армии на тысячу новобранцев приходилось 617 неграмотных, в то время как в германской армии один неграмотный приходился лишь на 3 тыс. призывников.
Национальный вопрос
«Не думайте, что вы здесь простые пленные, вы здесь настоящие гости германского императора… Германское правительство в настоящей войне имеет союзником мусульманский халифат и борется вместе с ним против врагов ислама, против России, Англии и Франции. И оба они, Германское правительство и халифат, борются за сохранение ислама…» – так 23 июня 1915 г. обращался к аудитории имам в лагере военнопленных у городка Цоссен под Берлином.
В официальных документах этот лагерь носил претенциозное имя Halbmondlager, «Лагерь полумесяца». Здесь собирали пленных мусульман как из России, так и из колониальных войск Британии и Франции.
Поначалу у немцев были грандиозные прожекты создания из пленных мусульман целой армии для «джихада» на фронтах союзной Османской империи. Но прозаическая реальность разбила эти фантазии – оказалось, что, например, у казанских татар и марокканцев не слишком много общего. Попытки наладить в таких лагерях «мусульманскую диету» быстро натолкнулись на дефицит риса, а вскоре и союзный немцам Стамбул официально попросил не играть в «джихад». У вестернизированной и светской власти «младотурок» тогда были большие проблемы с арабами, как раз бунтовавшими против Стамбула под исламскими лозунгами.
Сказалось и весьма смутное представление самих немцев о нациях в Российской империи. В «мусульманские» лагеря поначалу отправляли даже грузин с армянами. Кстати, в особую нацию германское командование выделяло и казачество, безуспешно пытаясь агитировать таких пленных за «вольность». Правда, по их поводу в Берлине шла жаркая дискуссия, включать ли в нацию казаков разнообразных российских «киргизов»…
Естественно, Германия не обошла и тему «русских немцев». Попавшим в плен российским подданным немецкой национальности официально объявлялось, что кайзер видит в них «не пленных солдат, а освобожденных от русского кнута соотечественников». В лагерях для «русских немцев» были лучше условия и питание, а в качестве штрафной санкции предусматривался перевод в обычные лагеря на положение «коренных русских».
Пленным немцам из Российской империи власти Второго рейха предлагали получить немецкое гражданство, но с обязательным приложением к такому заявлению сведений о форме черепа, цвете глаз и волос. При этом предпочтение отдавалось именно немцам Поволжья, а не немцам из русской части Польши, где, по мнению берлинских властей, из-за смешения с евреями «народность уже поблекла».
Поражение в мировой войне свело на нет всю пропаганду даже в отношении немцев. В начале 1919 г. администрация германских лагерей сообщала, что из 808 «русских немцев» 178 давно бежали, 411 хотят вернуться в Россию и только 95 остаются в ожидании гражданства.
Организованное освобождение русских из германского плена началось еще в январе 1918 г., в ходе мирных переговоров в Бресте. Однако из-за революционного хаоса, охватившего и Германию вслед за Россией, возвращение пленников затянулось на долгие годы. По приказу англо-французских победителей с весны 1919 г. немецкие солдаты охраняли лагеря русских пленных без оружия. Однако вскоре охране вернули ружья, когда англичане и французы сочли, что русские пленные в Германии слишком «заражены большевизмом». Последние русские пленники великой войны вернулись на родину только к середине 1922 г.
Официальная статистика Веймарской республики, сменившей побежденный Второй рейх, утверждает, что на немецких землях в годы Первой мировой войны умерло 294 офицера и 72 292 солдата русской армии, или чуть более 5% всех попавших в германский плен из России. Это более высокий показатель смертности, чем у пленных французов и англичан (3% и 2% соответственно), но более низкий, чем у военнопленных из Италии, Сербии и Румынии.
По подсчетам современных российских историков, смертность русских пленных в Германии в годы Первой мировой войны была выше официальных немецких цифр, достигая 10–11%. Однако в любом случае это в четыре раза ниже смертности наших пленных во время войны с Рейхом Гитлера.
