СМЕРТЕЛЬНО НАДОЕВШИЕ ВРЕМЕНЩИКИ И НЕУМЕХИ…

Самый удивительный парадокс нашего времени в том, что никакой дискуссии о будущем с либералами у нас… нет! Сломано тысяча копий в словесных баталиях, при этом относительно будущего удивительный, сказочный консенсус, к которому примыкают и Кудрин, и местные гешефтмахеры, и эксперты МВФ, и эксперты Давоса. Мы ломимся в открытую дверь, доказывая либералам, что ЗАВТРА БУДЕТ ХУЖЕ ЧЕМ ВЧЕРА. Они совершенно с нами согласны. Возьмите любой прогноз – ВШЭ, или европейский, или американский, и везде чёрным по белому написано: ЗАВТРА БУДЕТ ХУЖЕ, ЧЕМ ВЧЕРА. И единственная разница в оценке – в том, что либералы с этим смирились. А мы нет. Мы не хотим катастрофы завтра. А либералы разводят руками: ничего не поделаешь, катастрофы не избежать…

Почему у либералов-рыночников такой удручающий фатализм в оценке будущего? У этого вопроса долгая история. Как США в своей борьбе с миром социализма (на глобальном уровне), так и ельцинизм (в нашей локации) – главную опору нашли в социальных паразитах и социальных дегенератах.

И в итоге сломали восходящий тренд цивилизации (завтра будет лучше, чем вчера) – с мотивацией «чтобы не учиться и не работать, не напрягаться и ни за что не отвечать». А, как они выражаются, «просто жить». Сломав стержень, на котором машина цивилизации вертелась, ни США, ни Ельцин не сумели предложить ничего взамен. Их альтернатива – это пикник с обильными возлияниями возле сломанной машины. И ровным счётом ничего больше…

Социальный дегенерат стремится сбросить с себя напряжение усилия здесь и сейчас, причём любой ценой. Сбросив напряжение, прежде всего, сняв с себя ответственность за всё и за всех – он углубляется в грубейшие зоологические наслаждения, у богатых связанные с шоппингом и половыми извращениями, а у бедных – с наркотиками, алкоголем и теми же половыми извращениями.

А конструкция цивилизации, какую её сторону ни возьми – экономическую, технологическую, научную, образовательную, культурную и т.п. – не рассчитана на хищного рвача или наркомана. Там ничего не может развиваться или просто сохраняться, если пользователь – дегенерат. Если все его мысли заняты только одним: урвать, как крыса, или ужраться, как свинья.

В качестве морковки, сладкого приза зверю от дрессировщика, и американизм, и ельцинизм имели и имеют только одну «вкусняшку»: соблазн безответственности должностного лица, перестающего быть должностным от слова «долг». И превращающегося в помещика, для которого должность – поместье, источник ренты, и более ничего.

Нет такого дела, которое должностное лицо обязано сделать к сроку: на всё воля рынка, а она непредсказуема. Вознаграждение начальства стремится к бесконечности, а деловая нагрузка на него – к нолю.

Это же не план пятилетки выполнять – который не выполнишь-накажут. Оттого стресс и бессонные ночи. Здесь, в пространстве либерально-рыночной безответственности, можно топтаться на месте десятилетиями, строя прогнозы собственной деятельности, как гадание на кофейной гуще. Может быть, экономика вырастет… А может, и упадёт… Откуда, мол, мне-то знать, если рынок рулит?!

В итоге ни стресса, ни нагрузки – одни удовольствия да наслаждения: личные дела идут в гору, личные коттеджи строятся, личные зарплаты растут – с общими делами это никак не связано.

Принципы накопления энтропии в системе, неумолимые – вытеснили все розовые и безосновательные надежды, что «само всё как-нибудь наладится». Само ничто и нигде не налаживается (хотя сломаться само по себе может). Как не починит сам себя сломанный телевизор, так не починит сама себя и сломанная экономика.

У либералов же два выпирающих и выпуклых качества: все они, как на подбор, неумехи и временщики.

Неумехи они по той причине, что не знают, и не хотят знать – как что работает. В их понимании – они не делают, а «руководят»: красиво тусуются, красиво выступают, красиво «пиарятся», а все дела – свалены на кого-то другого, неизвестно кого. По своей природе они потребители, а не созидатели. Пользоваться чем-то готовым они могут, а создать или починить сломанное – нет.

Это как если бы телемастером назначили человека, который понятия не имеет о телевизорах, а умеет только включать с пульта разные каналы. Такой телемастер в ателье принимает у вас сломанный телевизор, и пытается включить его пультом. А когда не включается – разводит руками, и говорит что-то вроде «народ у нас неправильный» и т.п.

А когда телевизор совершенно исправен – он лихо давит на кнопки пульта, скачет с канала на канал, искренне веря, что управляет телевещанием…

Клептократия неизбежно выдвигает в управленческий слой неумех, потому что деньги полностью безличны, и обладание той или иной суммой денег ничего не говорит о личных качествах, компетенциях их обладателя.

В итоге нанотехнологиями руководят те, кто ничего не смыслит в нанотехнологиях, а сыроварением – те, кто понятия не имеет о процессах изготовления сыра. Они – совершенно некомпетентные – приходят как инвесторы, назначенцы или наследники – и превращают профессионалов в заложники своей некомпетентности. Они убеждены, что «лучше всех всё знают» — хотя на деле не знают ничего.

Именно для удобства неумех громоздился весь либерализм, снимающий ответственность за порученное руководителю дело. Именно для их удобств план сменялся неопределённостью, в которой за любые итоги не судят.

Второе важное качество либерала, тесно связанное с первым – то, что он временщик. Он не развивает полученную отрасль, а пожирает её, утилизирует. Он не умеет, да и не хочет думать о будущем. Причём не только отдалённом, но даже и ближайшем. Он стремится жить на всю катушку «здесь и сейчас» — а потому выжимает из жизни, как из лимона – всё, что можно выжать.

Развитие, прогресс, движение вперёд, к новым высотам цивилизации – для либерала, как для неумехи и выскочки Хлестакова на губернаторстве, недоступная роскошь. А как для временщика – она не только недоступная, но и ненужная. Возникает своеобразная гармония ущербного духа: «мы не можем двигать прогресс – да нам и не надо».

А раз «нам» не надо – так зачем тогда париться, напрягаться, и пытаться двигать, то, что мы всё равно двигать не умеем?

По аналогии:

Я не умею управлять мусоровозкой, но и не стремлюсь ею управлять. У меня и цели такой никогда не было! Следовательно, умения у меня как не было, так и не будет.

То же самое можно сказать об отношениях либералов и прогресса. Они не умеют сохранять культурный уровень человечества – но им и не нужно.

+++

Важная особенность либеральных экономистов – они не предполагают никаких форм существования человечества после себя. Горизонт их мышления замкнут на их локацию: что могут получить от жизни они, только они, и сейчас. Это называется «жить для себя и жить сегодняшним днём». Что у них вокруг, или впереди – их не только не беспокоит, но и, в их конструкции мышления – просто недоступно для их понимания.

Ну, а поскольку капитаны экономики не предполагают никакого её продолжения после себя – совершенно очевидно, что процесс распада экономических связей и отношений с течением времени становится неизбежным и неотвратимым.

Что, собственно, те же капитаны и прогнозируют с каким-то инфантильным цинизмом, уверяя нас, что у нас с ними никакого светлого будущего нет!

Нетрудно рассчитать, что инерция прочности иссякнет. Труднее подсчитать, когда именно: инерцию вообще трудно предсказывать. Сколько будет ржаветь в земле старая труба, пока не превратиться в труху? Это зависит от множества факторов, начиная с сырости почвы и кончая качеством металла, пошедшего на эту трубу. Понятно, что вычислить день и час угасания инерции очень трудно.

А вот предсказать, что инерция рано или поздно угаснет – наоборот, легко. Плюс-минус пару лет!

То же самое можно сказать и о будущем глобального рынка с его чудовищными и всё время нарастающими диспропорциями и перекосами. С его колоссальной массой неоплаченного труда, равной массе нетрудовых доходов. Одни жрут в три горла, ничего не делая, другие трудятся из последних сил, голодая – и всё это вместе колоссальная бомба под мировой экономикой. Понятно, что люди, заложившие эту бомбу – не будут, да и не смогут её дезактивировать.

Либералы не умеют управлять экономикой так, чтобы наращивать её или хотя бы сохранить достигнутое прежними эпохами. Но предсказать всестороннее ухудшение – это и они в состоянии. Чем и занимаются с утра до ночи, гадая о том, какой из апокалипсисов придёт к неумехам и временщикам первым. Понятно (консенсус), что постепенно подтянутся все апокалипсисы, но спорят о том, с чего начнётся.

Корень же проблемы – в опоре американизма на человеческий низ и животные стороны человеческой сущности. Найдя себе такую опору, либерализм не может с ней ссориться, чтобы не остаться без опоры. А чтобы не ссориться со зверем в человеке – нужно ему постоянно потакать, быть снисходительным к его каждодневным проявлениям. Попробуй запретить какую-то форму скотства или разгильдяйства, самозванства и паясничания – сразу же потеряешь своих сторонников снизу.

Оттого всякому скотству современный Запад, обязанный скотству своей победой над СССР, открыл все шлюзы, устроив аналог всемирного потопа: затопление планеты агрессивными антикультурами.

Запад, сделавший из скотов и дегенератов свою ударную, пробивную силу – в итоге стал их заложником, был захвачен в плен собственной солдатнёй.

А в положении заложника он может только пищать о «грядущей катастрофе», бессильный придумать, «как с ней бороться», чем он с удручающей регулярностью и занимается ежедневно.

— Готовьтесь, люди – как бы снимают капитаны экономики с себя ответственность – завтра будет хуже, чем вчера! Мы вас предупредили – не удивляйтесь…

+++

Мы и не удивляемся. Мы только спрашиваем – доколе?! Доколе эти неумехи и временщики будут определять повестку дня, не решая ничьих проблем, кроме собственных, и никаких, кроме личных?

Но этот вопрос нам, увы, некому задать, кроме самих себя.

Трупное разложение обладает изрядной сладостью, которую слишком многие наши сограждане вкусили, подсев, как на наркотик, на безответственность и невзыскательность либерализма.

У либерализма есть свой соблазн. И он сродни тому чувству тепла, уюта, которое охватывает замерзающего в сугробе перед самой кончиной.