Чтобы деньги с ума не сводили…

«Даже любовь не свела с ума стольких людей, сколько мудрствования о сущности денег». — досадливо написал как-то Уильям Гладстон, английский государственный деятель и писатель, многократно занимавший пост премьер-министра Великобритании. Столь печальный вывод неглупого дельца Гладстона связан с тем, что под словом «деньги» люди объединяют сразу три принципиально-разных явления, смешавшихся и спутавшихся в быту до стадии неразличимости. Так, если горох и чевевицу смешать в одной куче, то тоже замучишься потом их разделять, чем пользовалась, если помните, мачеха Золушки, чтобы поиздеваться над падчерицей…

Как это принято в точных науках, разграничим разные функционалы того, что называется «деньгами» с помощью «штрихов». У нас получатся собственно-деньги, «деньги-штрих» и «деньги-два штриха». Обозначим их так:

— D, D’, D».

Что касается D, то это учётный инструмент обменного фонда разделения труда. Разделение труда началось на заре цивилизации, и оно имеет очень прогрессивный характер: оно обеспечивает колоссальный рост производительности и существенно улучшает условия труда людей. Чем самому производить все продукты, гораздо удобнее и выгоднее производить только один продукт, который у тебя лучше всего получается. И выменивать этот продукт на все остальные, которые тебе нужны.

Инструментом тут станут деньги первого функционала, D.

Если речь идёт о горизонтальном обмене, то обычно он складывается как эквивалентный обмен. То есть усилия и неудобства, трудности и затраты времени уравниваются, и мы меняем свой и чужой труда «час на час», конечно, с поправкой на риск, образование и т.п.

Главная примета ЭКВИВАЛЕНТНОГО ОБМЕНА – в том, что в обществе не идут два разнонаправленных одновременных процесса: обогащение одной группы и обнищание другой группы населения. Если же в обществе кто-то стабильно становится всё богаче и богаче, цикл за циклом, а кто-то – всё беднее и беднее с каждым оборотом колеса обменов – это явная примета НЕЭКВИВАЛЕНТНОСТИ обменов. То же самое можно сказать о международной торговле, если одни народы она делает всё богаче, а другие от неё всё больше и больше хиреют.

То, от чего хиреешь, слабеешь, нищаешь – для тебя вредно, и это даже не формула, а простая тавтология: «что тебе вредит – то тебе вредно». Люди перестают заниматься тем, что им вредно: умные сразу, глупые немного погодя, набив синяков и шишек. Но так или иначе к ЭКВИВАЛЕНТНОСТИ приходит любой горизонтальный обмен, если, конечно, вы не обмениваетесь с сумасшедшими (а они непредсказуемы, и представление о выгоде у них своё, психопатическое).

Причина проста: белая у тебя кожа, жёлтая или чёрная – ты всё равно (пока не свихнулся насовсем) не хочешь делать того, что тебе вредно, больно, мучительно. А потому отказываешься от НЕЭКВИВАЛЕНТНОГО ОБМЕНА, разоряющего и распыляющего тебя.

Схема тут довольно проста. Допустим два человека производят два разных продукта. Каждый продукт стоит 1 доллар. Но один делает свой продукт целый день, другому хватает часа.

Для эквивалентности обменная стоимость того продукта, который производится за день, должна вырасти до 8 долларов (при 8-часовом рабочем дне). Иначе что получается при обмене?

После 1-го рабочего дня один получил 8 долларов, другой 1.

После второго у одного уже 16, а у другого только 2.

И так далее: разрыв нарастает и нарастает, превращая привилегированный труд в рай, а ущербный труд в разорительное проклятие. Лучше уж совсем не меняться, чем меняться на таких кабальных условиях!

+++

Рыночные теоретики говорят, что рынок сам отрегулирует эквивалентность. Но они рассматривают умозрительную и невозможную в жизни ситуацию горизонтальных обменов без вертикали. То есть рассматривают только деньги первого вида D, не рассматривая (и делая вид, что не замечают) денег двух других видов: D’, D».

А потому и практической ценности в либерально-рыночной демагогии никакой нет. Она ничего реального описать не может.

D’ – это деньги второго уровня разделения труда, когда уже есть вертикаль власти, иерархия. D’ c помощью власти, силового превосходства фиксируют и закрепляют неэквивалентность обмена продукта на продукт.

Конечно, и раньше, при горизонтальном обмене, возможны были случаи надувательства, очковтирательства, продажи дёшево доставшегося по дорогим ценам. Но там это было явление временное и исключительное: как только обман вскрывался, неэквивалентность обменов прекращалась.

Теперь же, в случае D’ все знают о неэквивалентности, она ни для кого не секрет, но все её принимают, потому что она (обмен дешёвого на дорогое, лёгкого на трудное) обеспечивается силой. А именно:

-Или прямым террором;

-Или близким к террору шантажом, угрозами применить террор – если не сделают, как велено.

Если D- обменный механизм, созданный для обмена меры на меру, то D’ – это уже административный механизм, осуществляющий не обменную, а регуляторную функцию. Например, помещик, предоставляя безземельным крестьянам право обрабатывать записанную за ним землю, осуществляет не обмен, а регуляторную функцию: он не производит никакого блага, а распределяет имеющееся, и не им созданное благо (пахотные земли).

Внешне D и D’ на уровне знаков ничем не отличаются друг от друга. Они совершенно одинаковы с виду. Но представьте себе два совершенно одинаковых по внешнему виду мешка, на обоих написано «рис». В первом мешке рис, а во втором – наполовину рис, наполовину песок. Обмен такими мешками обогащает того, кто отдаёт мешки с песком под видом рисовых и получает мешки, полные рисом. Но внешне мешки не отличить друг от друга, как не отличить и денежные знаки, напечатанные для обеспечения обмена в рамках разделения труда и для регуляторных функций хозяев общества.

Смешение D и D’ в общем обращении, обороте на равных, приносит рис тем, кто его не выращивал, и оставляет без риса тех, кто его вырастил (что, если не знать схему, выглядит каким-то парадоксом: голодают без хлеба именно те крестьяне, которые его выращивают и им всех снабжают!).

Кроме того, такая схема двойного оборота эквивалентов товара и эквивалентов власти одинаковых с виду знаков неизбежно приводит к появлению денег третьего типа: D».

С точки зрения товарного обеспечения D – подлинные деньги, D’ – в той или иной мере «полуфальшивые». Чтобы это понять, вообразите себе два совершенно одинаковых пакета. В одном качественное молоко, в другом –наполовину разбавленное водой. Снаружи не отличишь – они по весу одинаковы. Второй пакет не совсем фальшивка: в нём всё же есть пусть и разбавленное, но молоко. Конечно, он гораздо выгоднее своему производителю, чем настоящее молоко, он позволяет продать литр молока под видом и по цене двух литров!

Ну, а раз есть полуфальшивки, то чего скромничать? Появятся и полные фальшивки, деньги типа D». То есть денежные знаки, неотличимые на вид от настоящих, которые нашлёпали без всякого товарного или ресурсного обеспечения…

Скажут: но ведь власть преследует и фальшивомонетчиков, и производителей фальсифицированного продукта! Да, власть их преследует, но там, где… этим занимается не она сама. А там, где она сама производит фальсификат или фальшивые деньги – кто её будет преследовать? Она сама себя?! Смешно…

Буржуазное государство стремится обеспечить свою монополию на производство фальсификатов и фальшивых денег, вышибить с этого рынка конкурентов. Но монополия не означает, что фальшивок будет производиться меньше. Монополия обещает лишь одно: вся прибыль с фальшивок пойдёт в один карман, в карман владельцев монополии. А о количестве продукта монополия ничего не говорит!

Деньги D» – это выпущенные государством, но при этом совершенно фальшивые деньги. Это уже – если брать аналогию с Японией, где одно время деньгами были мешочки с рисом – мешочки, целиком набитые песком и мусором. Но – благодаря пломбам, клеймам и печатям на мешковине, такие мешочки ходят наравне с рисовыми!

Менее всего такие мешочки выгодны тем, кто производит настоящий рис: получается, что они, кормильцы всей оравы, отдают ВСЁ за НИЧТО, потому что фальшивые деньги (те же доллары США) их производителям вообще почти ничего не стоят. И люди забирают нечто – взамен оставляя ничто, деньги D», деньги третьего типа.

Удивительно ли, что в условиях таких диспаритетов и перекосов одни группы населения пухнут, как на дрожжах, не зная, куда уже деньги девать, а другие – гаснут и вымирают, погружаясь во всё более и более глубокое истощение и безысходность?

Если представить труд в виде молока, то представьте себе, что два человека слили в общий котёл два литра: один воды, другой молока. Из котла полученную жидкость разлили по литровым пакетам. Каждого наградили рублём, на который можно купить литр молока в пакете.

В итоге тот, кто сливал воду – не внёс ничего, получил же пакет разбавленного молока. А тот, кто сливал в общий котёл настоящее молоко – получил едва ли половину от того, что внёс. Какой смысл ему на таких условиях участвовать в деле? Заливать литр настоящего молока, а получать на выходе «в награду» литр разбавленного?!

Штука в том, что вертикаль власти НЕ ДАЁТ ЕМУ ВЫЙТИ из таких кабальных отношений обмена. Она настаивает на тождестве D, D’ и D».

А если принять такое тождество, то получится, как у Гладстона: сойдёшь с ума при попытке понять сущность денег. У тебя всё время будет получатся, что они либо вредны, либо полезны. Если воду смешать с ядом, то получится, либо, что воды человеку пить не нужно, либо что ему нужно яд выпить!

А как человеку без воды? Никак. А как ему пить яд? Помрёшь ведь!

Но современные дензнаки – это умышленное и коварное смешение воды и яда, необходимого и подло-убийственного. И, не понимая этого, не отделив мух от котлет, ничего в сущности денег не поймёшь!