Она скукоживается

Насчет русского языка и состояния богоспасаемого «русского мира». В выходные слетал в Кишинев по личному делу, — и далее все правда. Что было, то было: русский изучало пол-планеты, а нынче, много где побывав, подтверждаю: в бывших странах СЭВ, даже в Болгарии, старшее поколение русский понимает, а вот для молодежи, хоть на «верхах», хоть в «низах», он уже стал terra incognita, стремительно отступая перед инглишем.

Чистая политика, конечно: смотря западные каналы, читая западную прессу, молодежь впитывает «дух западных ценностей», заодно  готовясь к работе с туристами (много где чуть ли не единственная «сытная» работа для простеца), и главное, к очень желанному для очень многих юношей и девушек отъезду, — а русская речь  рассматривается, пусть ты сто раз турист с бабками, как штамп о «второсортности»,

и примерно то же самое происходит в большинстве «экс-союзных» . Не говоря о Латвии-Эстонии (про Украину сами знаете), где власти откровенно ломают русскоязычных через колено, чтобы «перепрошить» им подсознание, ассимилировав их под свои нужды, на уровне «низов» русский явочным порядком почти забыт в Армении и даже Грузии, где ранее горожане знали его лучше, чем в российской глубинке,

а в Азербайджане, где прямого давления нет, по-настоящему хорошо дело обстоит только на уровне высококультурной интеллигенции и «элит», «улица» же забывает за ненадобностью, да и в Казахстане дело по чуть-чуть ведут к тому.   Вот в Узбекистане, Таджикистане и Кыргызстане, по понятным причинам, русский стараются как-то изучать, но именно, что «как-то», поскольку

будущим социальным низам вполне достаточно общаться на уровне «твоя моя понимай» и «давай дэнга», а властям Российской Федерации шибко грамотные социальные низы ни к чему, и потому свежие российские граждане, освоив и отбубнив самые азы, очень часто, за мзду, потом,  варясь в своем земляческом соку, ни в буки, ни в веди не нуждаются (как, кстати, и как бы «природные носители»,

то есть, большая часть молодых россиян, лопочущих на, скажем так, пиджин-рашн в различных вариациях, — что, в общем, как раз устраивает власти по тем же причинам, что и полуграмотность мигрантов). Некоторе исключение в этом смысле — национальные республики (Чечня — точно), где хорошее знание русского языка увеличивает и так немалый шанс сделать карьеру на федеральном уровне,

но в целом,  дело идет к тому, что на территории 1/7 через поколение сформируются два языка: правильный русский для «высших слоев», а также обслуживающей интеллигенции (с сарказмом и «эзоповым языком», как формами фиги в кармане) и «олбанско-матерный» суржик для черни. Великая русская классика станет «вещью в себе», музейным экспонатоми достоянием ограниченного круга ценителей,

а «новая» (она же «народная», то есть, живая) русская культура будет развиваться на базе доминирующей одебиленной, включая, разумеется, язык. Иными словами, возникнет «внутреннее двуязычие», как в старые добрые времена подчеркивающее сословный разрыв. Конечно, серьезные теоретики, понимая проблему, пытаются искать выход, однако теории, не подкрепленные практикой,  усыхают на корню.

О  «диаспорах» и говорить нечего: там русский язык, как правило, умирает в третьем поколении (Израиль, многие граждане которого, являясь осколками советской интеллигенции, не мыслят себя вне русской культуры и прививают ее детям, исключение). А уж семьи типа моей, где ребенок в семь лет не делал ошибок в  диктанте «Терраса с колоннами«, а теперь кайфа ради перечитывает «Повести Белкина», вообще раритеты.

Разумеется, официально гораздо лучше: Роскомсотрудничество получает фонды и отчитывается  на сайтах об их успешном освоении, однако, если порыться всерьез, приходится признать, что на практике бодренькие заявления типа «не относится к разряду вымирающих. Интерес к нему в мире…  неукоснительно повышается… Русский изучают более 10 миллионов иностранцев»

следует принимать с поправкой на то, что речь (как о массовом явлении), идет о странах Центральной Азии, но главное, — о Китае, у которого свои планы на будущее, и ситуация, при которой миллионы китайцев по-русски говорят или будут говорить, а вот 99% населения Российской Федерации по-китайски ни бумбум, внушает определенные опасения, — и на этом, пожалуй, можно переходить к резюме.

Но резюме не будет.

То есть, я его, конечно, написал, но написав, стер, вовремя сообразив, на какой шквал негодования нарываюсь, и с удовольствием уступаю слово эксперту, которого, полагаю, никто не злопыхателем не назовет — о. Валерию Духанину, еще шесть лет назад, в начале третьей каденции великого человека, когда жизнь текла молоком и медом, и казалось, что это будет всегда, уловил тендецию

и среди массы негатива четко выделил самую суть: «Хочется обратить внимание на еще один очевидный факт. Современное падение русского языка напрямую связано с падением России на мировой политической арене…  В итоге мы видим, что «повелитель многих языков», как называл русский язык Ломоносов, становится языком изгоев…» — по большому счету, ровно то, что вычеркнул я. Спорить не с чем,

разве что о. Валерий, пастырь душ, под финиш пишет: «И все-таки завершить свои размышления хочется на положительной ноте«, а мне не хочется. Потому, что дымные трубы на горизонте — вовсе не баня, как щебечут провожатые, и предупреждать об этом нужно, пока не дошли до ворот и еще есть возможность что-то сделать: хоть кинуться на конвоиров, хоть, вырвавшись из покорной колонны, бежать в лес…