Современный человек в ловушке безумия

​Деградация разума в потребительском обществе приводит к тому, что высшая психическая деятельность атрофируется и отмирает, происходит дегенерация, хорошо известная учёным при формировании паразитов[1]. Городской паразит, занят либо самой примитивной однообразной формой труда (конвейер), либо вообще никаким трудом (многообразные формы постиндустриального открытого и латентного тунеядства). В итоге он утрачивает свойственное, например, самостоятельному сельскому хозяину (поневоле тонкому знатоку природы-кормилицы) адекватное представление о мире вокруг и о себе, собственном месте в мире.

В голове спутываются желаемое и действительное, факт и вероятность, фантазии и реальность, законы естества и беспочвенные предположения, возникшие из «смысловых галлюцинаций».

Его мышление становится подобным описанному Салтыковым-Щедриным у его «двух генералов»[2]. Теперь её можно почти без изменений изложить как «повесть о двух киевлянах», или «повесть о жаждущих Европы», или повесть «о двух из московского креативного класса»:

-Кто бы мог подумать, ваше превосходительство, что человеческая пища, в первоначальном виде, летает, плавает и на деревьях растёт? – сказал один генерал.
-Да, — отвечал другой…

Читаешь и думаешь: да ведь это ж «без купюр» разговор двух городских майдаунов, когда они обнаружили, что пища, непонятным для них образом появлявшаяся на майдане, «вдруг» таким же непонятным образом перестала появляться «из ниоткуда».

+++

Мы не можем рассматривать текущие события вне связи и вне контекста глубинных тектонических сдвигов коллективного разума. В том, что уже более 30 лет происходит с нашим обществом – невозможно найти логику, по той причине, что никакой логики в них нет.

Новейшая история – не продукт рассудка, а следствие массовой утраты рассудка. А искать логики в поступках сумасшедших – только самому сойти с ума, и ничего более…

В частности крах советского строя – лишь часть, эпизод огромного планетарного процесса КРИЗИСА РАЦИОНАЛЬНОСТИ. Кризис рациональности – это порча носителей, теряющих способность сохранять информацию и представления об операционных системах в прежних объёмах.

У преемственности передачи знаний и всей сложности высокоразвитого мышления есть технические проблемы при передаче (сожжение варварами книг, библиотек, например). А есть более фундаментальные, антропологические – утрата способности ценить наследие, внутренняя варваризация БИЧа («Бывшего Интеллигентного Человека»).

Крах советского строя не может рассматриваться в отрыве от глобального кризиса человеческой мысли, кризиса упорядоченного и сложно-функционального мышления. В определённый момент примитивному существу потребовались примитивные решения.

Он – в силу своей примитивности, умственной отсталости, социальной олигофрении лоббирует именно простые решения.

И не потому, что они самые системные, самые быстрые, самые разумные и т.п. А только лишь потому, что они единственные ему понятны! В итоге общество отталкивает очевидную (развитому мозгу) эффективность и упоённо предаётся очевидным (для развитого мозга) нелепым и неэффективным, с виду бредовым практикам.

Поймите: очевидное для вас — не есть очевидное для всех. На каждом уровне шкалы цивилизованности у человека свои горизонты очевидности! И то, что вам видится абсурдом – примату низшего вида абсурдом не кажется. И наоборот[3].

Откуда взялся кризис разума к концу ХХ века, что его сдетонировало, каковы его причины? Попробуем, друг-читатель, кратко ответить на эти важнейшие вопросы…

+++

Выживание человека с древнейших времён требовало от него широких и разнообразных познаний в самых разных областях окружающего мира. Самый первобытный дикарь вынужден хранить в голове колоссальный объём сведений о природе и свойствах вещества, о растениях и животных, он под страхом смерти должен научиться распознавать грибы и следы. Неграмотный крестьянин, не умеющий написать своего имени – тем не менее, имел более 20 слов в своём лексиконе, чтобы описать снег, который он различал по плотности, структуре, характеру выпадения, срокам и т.п.

Отмечу, что знания человека древности не были односторонними: они требовали разносторонности. Знание о повадках хищников не заменяло самой полной своей полнотой знания о свойствах целебных трав, умение самостоятельно построить дом – не отменяло необходимости навыка самому делать себе обувь и т.п.

То есть мы видим принуждение быть умным, сообразительным, смекалистым, схватывать на лету (понимание), принуждение уметь анализировать уже у первобытного человека. Дураков эта суровая жизнь не щадила. Ни одно племя не выжило бы на молодой Земле, если бы глупостью уподобилось современным украинствующим, выдумавшим и иллюзорный мир, и иллюзорных себя в этом иллюзорном мире.

Многие века расплатой за глупость (превращавшуюся в убийственную слабость своего носителя) была смерть.

Тысячелетиями люди воображали себе рай, очень похожий на нашу жизнь в 1980-м году, и уж, конечно, намучившись в нищете и вечных опасностях, такие люди не выбросили бы своего рая бездумно на помойку. Эти люди, рождавшиеся, жившие и умиравшие в аду – знали цену и каждой крошке хлеба, и каждой капле молока, и каждому полену для печки.

+++

Но это не всё. Важнейшую роль в формировании коллективного разума человечества сыграла религия. Именно она гармонично дополнила необходимость практических знаний Культом Знаний, дала возможность развивать абстрактное мышление, обобщающие функции разума.

Полноценная наука не смогла бы сформироваться без широких обобщений мысли. Их парадокс (кажущийся парадокс) в том, что наименее практически полезная особи идея представляется наиболее ценной. Чем сложнее абстракция, тем меньше от неё пользы непосредственно в быту, но тем важнее она для фундаментальной науки.

Именно этот кажущийся парадокс создал образ учёного – непрактичного недотёпы и чудака, теряющегося среди жулья, образ слабого, беспомощного – но умного очкарика[4]. Разум Человечества (Коллективное Сознательное цивилизации) складывался из двух частей:

Необходимость знаний – когда без определённого их уровня просто не выжить. Это снимало вопрос об усердии и желании учиться – захочешь жить, выучишь!

Культ знаний – когда их хотят и мечтают обрести. Здесь уже знание (зачастую об очень отвлечённом предмете) ценится не как оружие в бою за выживание, а само по себе. Оно из средства превращается в самоцель познающего.

+++

Объём знаний человечества рос: они помогали облегчить жизнь. И никто не думал, что облегчение жизни снимает ту мотивацию быть умным, которая и породила накопление знаний!

Во второй половине XX века сложно-выживающего человека со сложным многообразием занятий заменяет новый типаж: гарантированно выживающий человек однообразного монотонного труда.

Человек вставал к какому-нибудь рубильнику или рычагу, и всю жизнь только и делал, что двигал его туда-сюда.

Пока зарплата за это простейшую, единственную функцию, которой можно обучить и обезьяну, была мала – человек отвлекался. Он (как ещё моё поколение помнит) — отвлекался на приусадебное хозяйство. Он отвлекался на заготовки (охота, рыбалка, сбор грибов, ягод и т.п.), на домашнее мастерство (сам делал или чинил мебель, осуществлял ремонты и т.п.). А каждое занятие требует умения – и развивает мозг, если не специально, то в качестве побочного эффекта. Человек, собирающий грибы – поневоле изучал грибное царство, охотник познавал мир животных и мог сравнить его с городским, человеческим, обществом. И т.п.

Но что происходит, если растёт зарплата? Она вытесняет малоприбыльные побочные приработки. Она покрывает все нужды и потребности горожанина. Простейшее и примитивнейшее дело «от и до» становится для огромных масс единственным!

Этот человек сдавал такие экзамены в школе…

А этот — уже вот такие… Если вообще сдавал хоть что-нибудь.
+++

Но что станет с умом, если всю жизнь только и делаешь, что дёргаешь один и тот же рычаг, имеющий лишь два положения?! Когда выживание стало очень простым делом (всего лишь заявление в отдел кадров подать), а многообразные сложные занятия по обеспечению выживания сменились однообразными и простыми – начались очень и очень зловещие внутренние процессы.

Сознание человека, гордого могучей техникой вокруг себя (к возникновению которой большинство людей никакого отношения не имеют) стало деградировать.

Процесс шёл незаметно для окружающих и для него самого. Богатство, изобилие еды и шмоток вокруг человека нарастало – и мало кто замечал, что его внутренний мир нищает, мысли становятся всё короче, глупее, оборваннее.

Подобно тому, как животное в зоопарке теряет навыки выживания и здравый смысл вместе с ними, человек в современном городе чрезмерно «опростился», перестал понимать, как устроены Вселенная, жизнь, общество и кто он сам в этом обществе. К чужим людям такой человек стал требователен, как к собственным родителям – притом, что в условиях постоянной опеки никогда не взрослел.

Над человеком традиционного общества огромной глыбой нависала объективная реальность, и он чувствовал её громадность, свою малость. Опекаемый дегрод индустриализма менял внутренний мир: его «Я» разрасталось в его представлениях о мире, а объективная реальность со всеми её законами – сжималась до мизерности.

И если у вменяемого человека принято считать всё субъективное ничтожным, а всё объективное – главным, то для майдауна наоборот: субъективное важнее всего, а объективного он и не видит. «Я хочу» совершенно вытеснило «Мне необходимо».

+++

Кризис человеческой идентичности виду «человек разумный» — планетарный. Сегодня на Украине он наиболее ярко представлен, но дело лишь в яркости и контрастности изображения. Поверьте, мы больны тем же самым заболеванием (психическим), чем и не в меру раскормленные в советские годы украинцы.

Пришедший на смену «человеку разумному» «человек зажравшийся» недопустимо терпим и благосклонен к смертоносному озорству, рискованным формам идиотизма, к бессмысленным и опасным формам «самовыражения» взбесившейся личности.

Суть пост-индустриального психического расстройства в том, что упрощение труда и быта в современных городах убивает ту самую научность мысли, которая его и породила.

Социальный дегенерат, жизнь которого в ХХ веке была предельно облегчена – по своим психическим способностям превращается в «придаток к кнопке», и теряет всякое представление о том, что и как делается «за кнопкой».

В процессе облегчения, упрощения и рутинизации труда и быта никто не просчитал, каким образом она скажется на психической деятельности человека, перешедшего от самостоятельного полно-цикличного воспроизводства многих форм жизни во всей полноте (сельское хозяйство) к единственной, но сытно его кормящей, примитивной операции.

А сюда относится не только городской рабочий, всю жизнь занятый в рамках детального разделения труда одной и той же нехитрой операцией. И не только клерк в малополезной конторе, всю жизнь перекладывающий бумажки, и свихнувшийся на этой почве. И не только охранник, целыми днями стоящий столбом, образец занятости, лишённой всякого умственного содержания.

Но сюда же относится и преподаватель ВУЗа, на деле много лет зачитывающий один и тот же текст по бумажке. Операция простейшая, на порядок проще, чем крестьянский труд в собственном цикле воспроизводящего хозяйства – зато гонора выше крыши!

Равно как и у репортёра, который вовсе ведь не Бунин и не Шолохов, который овладел лишь простой, протокольной функцией записывания событий – но сам себя видит «интеллектуальной элитой», «властителем дум», «инженером душ» и т.п.

Именно городские тунеядцы и полу-тунеядцы превратились в садки для откармливания преступного либерализма. Ведь требование либеральных свобод вырастает именно и только из непонимания живой жизни, её органики и строения, её законов и естества.

В деятельности критического разума либерал понимает лишь самую примитивную его сторону, разрушительную (это как если бы строитель умел бы только ломать). Либеральный демократ понимает отрицание диктата, тоталитарности, не понимая, что разум отрицает лишь деструктивную, бессмысленную, контпродуктивную тоталитарность.

Разум отрицает не насилие само по себе, а лишь неразумное насилие. Отрицать насилие вообще для него равнозначно полному разрыву своей связи с реальностью: чтобы там не происходило, и что бы он об этом не думал – никакого действия (пресекающего или поощряющего) не последует.

Нужно быть слепыми, чтобы не увидеть роль единомыслия, подавления деструктивно-отсталых элементов в человеческой цивилизации. Цивилизация отрицает ту или иную ФОРМУ идеологии – негодную, неправильную – но она не может, по природе своей, отрицать сам ПРИНЦИП тотальной идеологии – как насаждения и защиты Истины[5].

Общество, отказавшееся от обязательного для всех идеологического минимума – добьётся лишь воскрешения пещерных медведей и саблезубых тигров, нашествия каннибалов и возрождения давно побеждённых болезней (что и происходит сегодня на наших глазах). Но либерал не способен понимать, что восстановление свобод в полном объёме – означает восстановление первобытности в полном объёме.

Этим он не только смешон, но и трагичен. Нет ничего комичного в психическом расстройстве, когда понимаешь, что это болезнь, увечье, травма человека. Тем более, что процесс носит массовый характер.

+++

Никто не смог заранее предсказать, как скажется перемещение основного центра впечатлений психики из необходимо-производственного занятия в добровольно-развлекательный спектр досуга.

Человечество уже страшно расплатилось за непредвиденную деградацию горожан – «придатков к кнопке», подобных двум генералам из Салтыкова-Щедрина.

И продолжает страшно расплачиваться. С 1988 года улицы и площади «перестройки» наполнились функционально-неграмотными и конституционально-слабоумными человекообразными существами.

При всём их бытовом благополучии, немыслимом для прежних времён, их мышление (в основной массе) – стало не творцом машин, а придатком к машине. Изнеженные, выхоленные, капризные, и при этом совершенно неспособные к анализу человекообразные – мало чем отличались от обезьян, перекормленных в зоопарке.

Одновременно происходят два порождающих либерала процесса: сужение умственного кругозора (он перестаёт видеть картину в целом) и снижение критичного отношения к собственным суждениям.

Вменяемый человек строит мысли таким путём:

-Предположение (гипотеза) – проверка практикой – признание или отрицание исходного предположения.

То есть у вменяемого человека окружающий мир – собеседник, оппонент, критик. В постоянном контакте с окружающим миром вменяемый человек оттачивает свои объяснительные и прогностические способности, опыт и логику.

Для современного либерала его домысел сразу же становится «истиной» и более никак с окружающей реальностью не контактирует. Убеждения возникают не как продукт критического разбора, а как нагромождение фантомов и галлюцинаций.

Современные либералы своими идиотскими метаниями породили цивилизационную катастрофу колоссальных масштабов, сравнимую с крушением Рима и «тёмными веками», но сами — даже не заметили этого.

Они всерьёз рассуждают о необходимости вымирания[6] или порабощения[7] миллионов людей[8], целых поколений[9] – в «современной» экономике.

Забыв своей памятью аквариумной рыбки, что ещё тридцать лет назад была система, в которой вымирание или порабощение миллионов людей казалось просто немыслимым! И ненужным, давно пройденным историей и цивилизацией этапом ранней архаики!

(Продолжение следует)

[1] У организма-паразита зачастую можно найти рудименты предыдущих функций, доказывающих, что когда-то его предки вели более сложную и самостоятельную жизнь. Эти функции отмирают за невостребованностью, напротив, развивается, например, присоска, к которой в итоге и сводится весь организм паразита. Нечто подобное наблюдается в психической жизни современных городских паразитов: их мышление теряет способность ставить вопросы и искать ответы, сводится к набору несменяемых ответов самого примитивного свойства.

[2] Два легкомысленных генерала на пенсии очутились на необитаемом острове. «Служили генералы всю жизнь в какой-то регистратуре; там родились, воспитывались и состарились, следовательно, ничего не понимали. Даже слов никаких не знали, кроме: «Примите уверение в совершенном моём почтении и преданности». Однажды генералы проснулись — глядь, а они лежат на берегу и ничего нет ни на одном, ни на другом, кроме ночной рубашки да ордена на шее. Генерал, который служил учителем каллиграфии, был немного умнее другого. Он предлагает пройти по острову и поискать еды. Но вот куда идти? Генералы не могут определить, где запад, где восток. Остров изобилен, тут есть всё, но генералы мучаются голодом, а добыть ничего не могут. От голода генералы чуть не съедают друг друга.

[3] Вот как рассуждает на эту тему гениальный М.А. Булгаков в своей исповеди, «Театральном романе»: «…Переполненный впечатлениями от новых удивительных вещей, я возвращался

с репетиции домой, рассуждая так:

— Да, это все удивительно. Но удивительно лишь потому, что я в этом деле профан. Каждое искусство имеет свои законы, тайны и приемы. Дикарю, например, покажется смешным и странным, что человек чистит щеткой зубы, набивая рот мелом. Непосвященному кажется странным, что врач, вместо того

чтобы сразу приступить к операции, проделывает множество странных вещей с больным, например, берет кровь на исследование и тому подобное…

[4] Учёный обладает мыслительной дальнозоркостью – он видит очень далеко, и за это ему приходится платить слабым видением близлежащего. Чудак в пенсне рассуждает о галактиках, не умея стащить чужого кошелька, и не умея даже защитить собственный от карманного вора, мастера своего, практического дела.

[5] Если, например, наука откажется от гонений на лжеучёных, и признает равенство всех мнений – наука исчезнет, утонет в бреду сумасшедших, из которых каждый выкрикивает свой маразм.

[6] В.Полеванов рассказывает: «Когда я пришел в Госкомимущество и попытался изменить стратегию приватизации, Чубайс заявил мне открытым текстом: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. — они не вписались в рынок. Не думайте об этом. Новые вырастут».

Юрий Лужков и Гавриил Попов вспоминают о Е.Гайдаре: «Был февраль 1992 года… проинформировали Гайдара о том, что в Зеленограде наша медицина зафиксировала 36 смертей из-за голода. На это Гайдар ответил просто: идут радикальные преобразования, с деньгами сложно, а уход из жизни людей, неспособных противостоять этим преобразованиям, — дело естественное. Тогда его спросили: Егор Тимурович, а если среди этих людей окажутся ваши родители? Гайдар усмехнулся и сказал, что на дурацкие вопросы не намерен отвечать…Тогда это было слышать неожиданно и даже жестоко. Но по прошествии 18 лет можно понять, что ответы эти были не спонтанными, а соответствовали той страшной логике, которую реализовало Правительство России в гайдаровское и последующее время, вплоть до начала двухтысячных годов».

[7] Как пишет Ю.Латынина в либеральной «Новой Газете»: «…всеобщего избирательного права не было решительно ни в Великобритании, ни в США, и Томас Маколей, историк и член британского парламента, писал в середине XIX века, что это понятие «совершенно несовместимо с существованием цивилизации»… Избирательное право окончательно всеобщим стало после Второй мировой, под влиянием социалистической идеологии… Но при чем здесь европейские ценности? Всеобщее избирательное право не существовало на Западе, пока Запад владел миром». Она же о социальной справедливости: «Еще одной европейской ценностью в настоящий момент является социальная справедливость… какое это отношение имеет к европейским ценностям? Напомнить вам, что было бы во времена Британской империи, когда над ней не заходило солнце, — с той же самой незамужней женщиной, у которой вдруг появился ребенок? Ей что, давали пособие? Квартиру? Особняк? Ответ: нет. Она становилась парией. Во времена расцвета Европы вся забота о социальных благах — о воспитании детей, содержании родителей, медицине, образовании и пр. — была переложена на семью и ее главу, и общество жесточайше противилось любым попыткам переложить бремя этих расходов на общество».

[8]Часто встречающееся утверждение – «Любая цивилизация строится на дешевой рабской силе».

[9] https://economicsandwe.com/F690C97726324565/